Вы только не обижайтесь - Серанелла Барбара. Страница 16

Шугармен объяснял проявления трупного окоченения: оно вызвано накоплением молочной кислоты в мышцах.

– Поскольку наш труп – жертва огнестрельного оружия, то необходимо проявлять особое внимание, снимая одежду. Каждый разрыв и прожженное место следует описать. Нельзя просто разрезать рубашку.

– Это будет интересно, – прошептал Блэкстон.

– Заставив работать мышцы, – проговорил Шугармен, хватая окоченевшую руку Неизвестного, – мы можем отчасти восстановить подвижность рук.

Он помассировал плечо и бицепсы, а потом потянул руку на себя. Плечевой сустав тошнотворно затрещал.

Студент в зеленой рубашке побелел как полотно. Глаза у него закатились. Крупное тело рухнуло на пол, ударившись о пустую каталку; со звоном рассыпались хирургические инструменты. Шугармен широко ухмыльнулся. Невысокая девушка в цветастой блузке вышла из комнаты. Алекс достал двадцатку и вручил ее Блэкстону.

Лишь после того, как студента привели в чувство, каталку подняли и инструменты собрали, вскрытие продолжилось. Девушка так и не вернулась.

Труп уже был обнажен. Снятую одежду аккуратно сложили в картонную коробку. Предметы одежды укладывались в отдельные пакеты: позже серологи исследуют каждую деталь, чтобы убедиться, вся ли кровь принадлежит убитому, и попытаются найти посторонние волосы или волокна. Но сейчас все внимание было сосредоточено на теле: патологоанатом внимательно искал на нем шрамы и татуировки.

– На левой руке есть рубцы от внутривенных инъекций наркотиков, – объявил Шугармен.

Студенты сгрудились, чтобы лучше увидеть следы уколов.

– А что у него на кончиках пальцев? – спросил один из студентов.

– Краска для снятия отпечатков пальцев, – объяснил Шугармен и продолжил лекцию: в обязанности коронера входит установление личности умершего, охрана его имущества и оповещение родственников.

Затем он объяснил, что конусообразная форма отверстия в черепе позволяет судить о траектории пули, заставил каждого студента внимательно осмотреть шею и только после этого начал вскрытие.

Блэкстон подошел к коробке с одеждой. На полу валялся листок, вырванный из блокнота. Блэкстон поднял его. На бумаге были нацарапаны слова: «Его имя – Джон Гарилло».

– Черт побери! – воскликнул Блэкстон. – Алекс, скорее! Нам нужно догнать ту девицу.

Они выбежали в коридор. Дверь лифта была закрыта. Блэкстон яростно ткнул пальцем в кнопку.

– Что случилось? – спросил Алекс.

Блэкстон показал ему записку, осторожно держа ее за уголок.

– Думаешь, это та женщина с шоссе?

– Больше некому.

Дверцы лифта открылись. Они вскочили в кабину и нажали кнопку третьего этажа.

– Ну же, ну! – пробормотал Блэкстон, топая ногой и мысленно приказывая лифту двигаться быстрее.

Кабина остановилась. Вестибюль был пуст. Алекс бросился к охраннику, а Блэкстон побежал к выходу, уже понимая, что опоздал. Алекс догнал его.

– Что дальше? – спросил он.

– Иди и наблюдай за вскрытием, – решил Блэкстон. – А я отвезу листок в лабораторию, вдруг на нем есть какие-нибудь отпечатки. Проверь имя Джон Гарилло по Центральной картотеке. Встретимся в участке.

– Ладно, – согласился Алекс. – Попрошу патрульных меня подбросить.

– До встречи.

Блэкстон испытывал странное возбуждение. Это его удивило. Казалось бы, разминувшись всего на несколько секунд с важным свидетелем, он должен чувствовать в лучшем случае злость, но отнюдь не прилив энергии. И – вот дьявольщина! – он поймал себя на том, что широко улыбается.

9

Манч выехала со стоянки в состоянии глубокой тревоги. Даже не думая о том, куда попадет, она свернула на первую же эстакаду и перестроилась на скоростную полосу. В ушах, мешая связно мыслить, все еще стоял звон. Она включила кондиционер, направив струю холодного воздуха прямо себе в лицо.

Ну и наделала она глупостей! Зачем было бросать там листок с его именем? Она вполне могла бы позвонить и оставить анонимное сообщение. Копы проверят имя по компьютеру и, может, даже выяснят адрес в Венис. Она попыталась вспомнить, прикасалась ли к чему-нибудь в морге.

Она безостановочно повторяла про себя: «Он умер. Он умер. Он умер». Из глаз лились слезы – и приносили ей облегчение.

Кто-то громко сигналил ей справа: она поняла, что заехала на чужую полосу. В спешке она крутанула руль слишком сильно. «Гранд-тур» задребезжал, подпрыгивая на неровной разделительной полосе.

– Спокойнее, – сказала она вслух и заставила себя сбросить скорость.

Сделав несколько глубоких вдохов, Манч осмотрелась, проверяя, нет ли поблизости копов.

Неподалеку возвышалась горная гряда, которую она не узнала. Вдоль дороги стояли шикарные особняки, окруженные вечнозелеными деревьями. Стрелка топлива склонялась ближе к нулю. Заметив вывеску «Арко», она съехала с автострады. Манч наполнила бак, посмотрела на карту при автозаправке и поняла, что оказалась в районе, называемом «Ла-Кресента». Она произнесла название вслух: ей понравилось, как надежно и крепко оно звучит. Пальцем она проследила дороги, по которым сможет вернуться в Валли.

В Бербанке Манч попала в пробку и, пользуясь случаем, наконец посмотрелась в зеркало. У нее потекла тушь, оставив на щеках темно-синие ручейки.

На мгновение ей показалось, что на нее смотрит лицо матери. Только в последнее время она начала узнавать в своем отражении материнские черты: схожая форма губ и подбородка, большие глаза. Правда, глаза у матери были карими… Ей часто говорили, какая красивая у нее мама. Хоть в этом повезло, решила она, прикасаясь к зеркалу. Каково бы было, проснувшись однажды утром, обнаружить В зеркале отражение… ну, скажем, напоминающее Цветочка Джорджа? Фу, даже мурашки по спине побежали!

Манч отключила кондиционер. Натянутые нервы успокаивал ровный гул дороги под колесами. Никто ее не знает – она просто одна из множества водителей, едущих по своим надобностям.

Слизняк умер.

Что бы по этому поводу сказала Руби? Наверное, напомнила бы, что смерть почти всегда – неизбежный результат наркомании. Сейчас Манч не выдержала бы заезженных штампов «Анонимных Алкоголиков». Потрепанные поговорки не помогут смириться со смертью друга. Только один человек понял бы ее по-настоящему: Деб.

Она ударила ладонью по рулю. Будь он проклят за то, что умер и оставил ее разгребать это дерьмо! Что ей теперь делать? И что будет с Эйшей? Лайза – ее единственная кровная родственница. Означает ли это, что Лайза автоматически получает право опеки над малышкой? Да ведь это равносильно приговору! Малышка заслуживает лучшего. Слизняк захотел бы для своей дочери иной судьбы.

Манч добралась до «Резеды» только к семи вечера.

Она оставила машину в переулке и вошла в дом через черный ход. Когда она осматривала квартиру перед тем, как снять ее, наличие второго выхода показалось ей большим преимуществом; без него она бы не чувствовала себя спокойной. Она слишком хорошо знала, что бывает, если жизнь не оставляет запасных вариантов.

Швырнув блокнот на кухонный стол, Манч сбросила туфли и тяжело опустилась на стул. Карточку, на которой Слизняк нацарапал телефон Деб, она вчера прислонила к сахарнице. Цифры будто окликали ее, и она не стала противиться их зову: притянула к себе аппарат и набрала номер, который соединит ее с прежней жизнью. Телефон прозвонил шесть раз, прежде чем трубку на том конце сняли, но и тогда ответили ей не сразу. Она услышала привычные звуки: звон рюмок, мелодию музыкального автомата и громкие голоса, перекрывающие музыку. Наконец в трубке раздался хриплый мужской голос:

– «Гадюшник».

– Привет. Нельзя ли поговорить с Деб?

– Погоди минуту, – сварливо проговорил мужчина и, отвернувшись от трубки, громко позвал: – Дебора!

Манч ждала. У нее забурчало в желудке, и она вспомнила, что сегодня не ела.

– Не! – неожиданно рявкнула трубка у ее уха. – Сегодня она не приходила.

– А можно ей кое-что передать? – спросила она.