Выиграть время - Серба Андрей Иванович. Страница 24

— Приехали, сотник, — сказал Дорош, обращаясь к Яреме. — Попрощаемся и отправимся каждый своей дорогой. Коли что было между нами не так, прости и не поминай лихом. Здоровья и счастья тебе, друже.

Он нагнулся к сотнику, слегка тряхнул за плечи.

— Прощай и ты, — как можно веселей сказал Ярема, стараясь не морщиться от боли. — Даст Бог, погуляем мы еще с тобой на лихих конях и с острой саблей. Удачи и счастья тебе, атаман.

— Выздоравливай скорей, друже, и казакуй сто лет. До встречи.

Дорош с Боброком соскочили с коней, подошли к качалке. Сотник Григорий при их приближении открыл глаза, сделал попытку поднять голову, но тотчас снова ее уронил.

— Лежи, сотник, лежи, — ласково сказал Боброк, — береги силы.

— Где я, боярин? — слабым голосом спросил Григорий. — Что со мной и почему меня качает? Отчего кругом темно и я ничего не вижу?

— Ранен ты, сотник, крепко ранен. Врачевать тебя надобно и ставить на ноги. Оставляем мы тебя здесь вместе с другими ранеными. Отлежитесь у верных людей, наберетесь сил и вновь будете воинами, как прежде.

— Оставляешь, боярин? — встрепенулся Григорий. — А как же Русь, князь Дмитрий? Ведь я должен… — Он от волнения надрывно закашлял, замолчал.

— Ничего ты не должен, друже, — произнес Дороги, наклоняясь над ним. — Все, что мог, ты уже сделал, дай теперь другим исполнить свой долг перед Русью. Сегодня ты пролил кровь на моей земле, завтра я займу место в бою на твоей земле и не посрамлю ни твоего, ни своего имени. Это же сделают и три сотни моих верных и храбрых казаков, что идут вместе со мной под московское знамя.

Простившись со всеми ранеными, Боброк и Дорош снова двинулись в голову колонны. Проехав поляну, они остановились, потому что в лес дальше уходили уже две дороги.

— Твое слово, атаман, — обратился Боброк к Дорошу.

— Обе дороги ведут на Русь, к Оке, — сказал Дорош. — Но та короче, и потому она наша.

Он хотел было направиться по облюбованной дороге, однако сотник Кирилл преградил ему путь.

— Ты прав, атаман, эта дорога действительно короче. Но только ехать нам следует по другой.

— Почему? — удивился Дорош.

— На ней нас ждут люди. Я обещал, что мы встретимся с ними.

— Кто эти люди, сотник? — настороженно спросил Боброк. — Почему мы должны с ними встречаться?

— Боярин, скоро ты их увидишь и узнаешь, кто они, — уклонился от прямого ответа Кирилл. — А покуда верь мне на слово, что тебе не придется жалеть о встрече с ними.

Кирилл, пришпорив коня, первый поехал по указанной им дороге. Немного помедлив, следом двинулись Боброк с воеводой, за ними вся колонна.

Устало опустив на грудь голову, Боброк, убаюкиваемый размеренным ходом коня, впал в полудрему. Что ж, он мог теперь позволить себе отдохнуть, русский боярин Дмитрий Боброк-Волынец, правая рука великого московского князя, посланный им с трудным и опасным заданием в Литву и успешно его выполнивший. Пусть отсутствует сейчас рядом половина людей, что пришли с ним в эти места из Москвы, пусть нет ни Иванка, ни сотника Григория, однако все они свое дело сделали. Как и те два нагруженных мешками с мелкой речной галькой воза, содержимое которых он с помощью рассыпанной на поляне горсти монет выдал преследующему его отряду Адомаса за привезенное из Руси золото.

О чем тревожиться боярину, если московское войско уже на подходе к Дону, а литовский Ягайло все еще топчется в Литве и ждет от Мамая грамоту с указанием времени своего выступления? Пусть грек-схимник так и не разгадал тайны литовско-ордынского письма, но последняя ханская грамота лежит за пазухой у Боброка и никогда не попадет в Ягайловы руки. К обоим Ольгердовичам и князю Владимиру Серпуховскому он еще день назад отправил гонцов с наказом идти на соединение к главному русскому войску, а теперь сам спешит к нему. Вот почему, несмотря на страшную усталость, спокойно на душе русского боярина Боброка, оттого он может позволить себе забыться сейчас в сладком полусне…

Громкий свист заставил Боброка вздрогнуть и моментально открыть глаза. Однако вокруг все было спокойно, дорога вела к броду через широкий лесной ручей. Доносилось глухое журчание воды, бегущей между отмелями золотистого под лунным светом песка.

Не доезжая до ручья нескольких шагов, сотник Кирилл, двигавшийся впереди колонны, придержал коня и трижды прокричал в темноту филином. Едва смолкло эхо, как из леса на противоположном берегу выехала группа конных с щитами на плечах и копьями в руках, остановилась возле воды. Двое незнакомцев въехали в ручей и направились к ним.

— Что происходит, сотник? Кто эти люди? — спросил Боброк, кладя ладонь на рукоять меча и напряженно вглядываясь в темные фигуры, приближавшиеся к ним.

— Боярин, это люди, о которых я говорил, — ответил Кирилл. — Я обещал им встречу с тобой и сдержал свое слово.

Напрягая до предела зрение, Боброк старался рассмотреть подъезжавших всадников. Выглянувшая из-за туч луна помогла сделать это, осветив с ног до головы переднего. Молодое открытое лицо, висячие южнорусские усы, взгляд прищуренных глаз смел, но не дерзок. Боярин видел его впервые, и обличье воина ни о чем ему не говорило. Зато находившийся рядом с Боброком стремя в стремя воевода Богдан вздрогнул, наклонился к его уху.

— Это один из сыновей Векши, его младший, Глеб. Того самого Векши, что вчера вместе с Адомасом гонялся за нами по болотам. Смотри, боярин Дмитрий, как бы не приключиться беде… Яблочко от яблони недалеко падает.

Нахмурив брови, Боброк повернулся к Кириллу.

— Это правда, сотник?

— Да, боярин, воевода не ошибся, — ответил Кирилл, слышавший каждое слово Богдана. — Это действительно младший сын боярина Векши. Однако воевода не знает и потому не сказал тебе самого важного. Это он, Глеб, рассказал мне вчера об Адомасовой ловушке и послал к тебе, дабы предупредить об угрозе и указать путь к спасению. Это он велел передать вам о встрече литовцев с татарами у Лысого кургана и обещал сбить со следа воинов Адомаса, когда они пойдут за нами через болота. Как видишь, он не обманул ни в чем.

— Почему ты не сказал об этом вчера? — нахмурился Боброк.

— Разве ты или князь Данило поверили бы мне, скажи я сразу, от кого прибыл? — усмехнулся Кирилл.

Тем временем всадники подъехали к ним почти вплотную, остановились против Боброка и Богдана.

— Будь здрав, боярин Дмитрий, — негромко произнес Глеб, глядя на Боброка. — Желаю того и тебе, воевода. Почему не вижу среди вас князя Данилу?

— Здрав будь и ты, боярский сын Глеб, — сухо ответил один Боброк. — А князя Данилу ты больше не увидишь никогда. Много битв прошумело над его головой, но вчерашняя стала для него последней. Он храбро бился и честно умер за Русь, и она не забудет о нем.

— Разделяю твою скорбь, боярин, — сказал Глеб. — Князь умер, выполнив свой долг перед родной землей, однако нам, живым, еще только предстоит свершить это. Об этом я и хотел говорить с вами, боярин и воевода.

Боброк с любопытством взглянул на собеседника.

— Слушаем тебя.

— Шесть с лишним сотен воинов идут сейчас с тобой к князю Дмитрию, — начал Глеб. — Три сотни русских дружинников, проклявших свою прежнюю службу боярину Векше и литовскому Ягайле, веду я к Дону по той же дороге. Нелегок у нас обоих путь, боярин, много опасностей ждут нас на нем. Там, где возможна гибель твоих шести сотен, а тем паче трех моих, могут пробиться и уцелеть наши объединенные девять сотен. Я предлагаю соединить наши силы, боярин Дмитрий. Что молвишь на это?

Боброк, опустив голову, не ответил. Молчал, глядя куда-то в сторону, и воевода Богдан. На губах Глеба мелькнула кривая усмешка, он взял из рук спутника копье, высоко поднял над головой. Лес на противоположном берегу ручья зашевелился, ожил, из него стали выезжать вооруженные, закованные в доспехи всадники и выстраиваться рядами вдоль ручья.

— Их три сотни, — снова заговорил Глеб, возвращая копье спутнику. — Все они русичи, и каждый готов отдать за Русь жизнь. Если ты, боярин Боброк, решил идти своей дорогой, мы пойдем собственной. Но если кто-либо из нас не придет к князю Дмитрию и без пользы для родной земли сгинет в степи, то пусть это будет на твоей совести. Прощай.