Взрыв на рассвете - Серба Андрей Иванович. Страница 10

— Пять часов, — тихо сказал старшина, глядя на часы, — время их смены. Только на такой горячей точке не будет одна пара круглые сутки торчать. Вот и выходит, что этих тоже сменят вечером, и тоже в темноте. Что мы и засекли. А зараз, музыкант, давай-ка спать. Ищи самый глухой буерак, куда и ворон костей не затаскивал, и жмуримся до заката…

С наступлением темноты они снова были на старом месте, недалеко от пня, но старшина, поползший на разведку, вернулся встревоженным.

— Поганые дела, музыкант. Я хотел отвинтить швабам головы прямо возле пулемета, но… У самого окопа чуть не чокнулся с миной, ладно еще при месяце разглядел в траве бечевку. А что как другую не разгляжу? И если они там не только натяжного, но и нажимного действия? Кумекаешь? Придется брать швабов другим макаром, у родника…

Оставив партизана вверху на перемычке, старшина спустился к роднику, долго ползал вокруг него, рыскал в кустах. Затем снова вернулся к проводнику.

— Все в порядке, музыкант. Я им устрою водопой…

И когда через некоторое время на изгибе берега мелькнули две тени, старшина потянул к себе винтовку партизана.

— Давай и штык. Сам возьми автомат и оставайся туточки. В разе чего — бей швабов по тыквам прямо сверху, не жалей приклада. Это в крайнем случае, а так ни звука!

Он примкнул к винтовке штык, сполз по склону перемычки к роднику и пропал в кустарнике.

Немцы подходили к роднику осторожно, бесшумно, ничем не выделяясь в своих маскхалатах на фоне берегового кустарника. У родника оба остановились. Передний сдвинул автомат с груди на левый бок, достал флягу, наклонился над струйкой воды. Наполнил флягу, выпрямился, повернулся к напарнику, а тот, выпустив из рук автомат, потянулся к своей фляге.

В тот же миг перед ним вырос старшина. Он не бросился на немца, а просто оттолкнулся спиной от склона перемычки и, поднимаясь в рост, со страшной силой выбросил вперед винтовку. Пластун еще полностью не распрямил спину, а штык уже сидел в груди первого немца. «Охотничьи» команды комплектовались не из пугливых, неопытных новобранцев, а из отборных, бывалых солдат, и реакция другого немца была молниеносной. Отшатнувшись от старшины в сторону, он потянулся к висящему на боку автомату. Но было поздно. Старшина даже не вытаскивал штыка из тела сраженного наповал врага. Сильным ударом ноги он сбросил труп со штыка и, не отводя винтовку для размаха назад, в длинном выпаде вогнал лезвие в живот второго фашиста.

Партизан не успел еще толком встать на ноги, а схватка у родника была закончена. Старшина, воткнув штык в землю, брезгливо рассматривал свой маскхалат, забрызганный чужой кровью. Он взглянул на спрыгнувшего к нему сверху партизана, кивнул на трупы:

— Оттащи в воду. Ни к чему им на виду лежать.

Партизан нагнулся над одним из убитых, и его чуть не вырвало.

— Эх ты, Аника-воин, — с укором сказал старшина, заметивший это. Он подошел к трупам сам, схватил их за штанины и потащил к воде.

— А зараз, музыкант, готовься, — тихо сказал он, глядя в лицо проводника своим тяжелым, немигающим взглядом. — Пока были так, игрушки, а зараз будет настоящее дело. — Он взглянул на часы. — Без семи десять. Думаю, что через семь минут швабы придут менять свой пост. Мы их встретим, и вместо них назад должны пойти мы. Своими глазами увидим, что они там, на островках, творят. Уловил мою мысль, музыкант?

— Так точно, — откликнулся проводник.

— А сперва надо найти кладку, что ведет от родника к островку. Как раз по ней швабы и ходят, ее-то и прикрывают своим пулеметом. Ты готов?

— Так точно, — снова, как эхо, повторил партизан…

Подводную тропу они нашли быстро — старшина точно запомнил место в камышах, откуда утром появились немцы. Пройдя по мосткам несколько шагов в глубь болота, старшина соскочил снова в воду и подозвал к себе партизана.

— Вот здесь и подождем швабов. Двух первых возьму на себя я, а третьего коли ты.

— Третьего? — удивился проводник. — Да разве…

Старшина смерил его таким взглядом, что партизан съежился.

— Их трое, музыкант. Двое — смена, а третий — разводящий, который прикрывает пересмену. Вот и будем брать их здесь, на тропе, всех сразу. Твоя задача — снять последнего. Первым начну я, и ты вслед за мной тоже бей своего штыком в бок или в спину. Дело простое, не боись…

Старшина не ошибся — немцы появились ровно в десять. Сначала до их слуха донеслось глухое чавканье болотной жижи, затем слабый шорох стеблей камыша. И вот в нескольких шагах мелькнули три тени. Старшина правильно рассчитал место засады: немцы остановились прямо против них, там, где кончался камыш и начиналась полоска чистой воды. Все трое в касках, маскхалатах, с автоматами. На спине у последнего был металлический термос. И этот термос чуть не погубил все дело…

Старшина тихо и беззвучно вытащил из ножен кинжал. Взмах руки, блесв и свист кинжала в воздухе — и передний фашист рухнул с мостков в воду. Старшина одним огромным прыжком очутился на мостках и мертвой хваткой сжал свои пальцы на горле второго фашиста. Тот, хрипя и задыхаясь, старался разжать руки пластуна, но тщетно. Казалось, еще мгновение, и все будет кончено, но тут до слуха старшины донесся слабый, полный ужаса и боли вскрик проводника и звук свалившегося в воду тела. Слегка разжав пальцы на горле противника, старшина заглянул через его плечо и похолодел. Партизан, нелепо разбросав руки, лежал лицом вверх поперек кладки, а огромный, плотный немец яростно колол его в грудь штыком…

Партизан, стоявший в шаге от старшины, нанес удар штыком в последнего немца сразу же, как только пластун метнул свой кинжал, но тот успел увернуться от удара, и штык партизана, направленный ему под ребра, вонзился в висящий на спине термос. Второго удара партизан нанести не успел. Немец, круто развернувшись на мостках, схватился за дуло винтовки и что было сил рванул ее на себя. Рывок был настолько резким, что вместе с винтовкой на мостках оказался и партизан, пытавшийся удержать оружие в руках. Сильным ударом ноги фашист свалил его на мостки, вырвал винтовку и, перехватив ее в воздухе, нанес партизану первый удар штыком в грудь. Затем еще и еще. Разделавшись с ним, немец сбросил из-за спины в воду термос, с винтовкой наперевес шагнул вперед…

Старшина сразу оценил грозящую ему опасность. Тем более что немец бессильно обмякший уже в его руках, воспользовался полученной на мгновение передышкой и обхватил пластуна поперек туловища. Сопя и хрипя, он готовился бросить противника через себя. А в шаге за ним, набычившись и выставив окровавленный штык винтовки, стоял в боевой позе второй немец, готовый при первой же возможности нанести удар старшине. И будь вместо пластуна их противником кто-либо другой, исход схватки был бы предрешен.

Был бы… Старшина схватил обеими руками немца за пояс, сильно и резко рванул на себя. Увидел его налитые кровью и горящие злобой глаза, ощутил на своем лице запах мясной тушенки, идущий из широко открытого рта. И головой ударил немца в лицо. От боли и неожиданности тот опешил, отшатнулся, расцепил руки на поясе старшины. Тогда, оторвав врага от мостков, пластун поднял его на руках и как мешок швырнул прямо на штык второго фашиста. И сразу же прыгнул на врага. Однако тот успел вытащить штык из тела своего напарника и выставил его навстречу старшине. Уже в броске пластун сумел оттолкнуть направленное в грудь лезвие, и штык пронзил ему бедро. Упав плашмя на мостки, старшина дотянулся руками до ног немца, схватил его за щиколотки и с силой рванул на себя. Выронив винтовку, фашист грохнулся на мостки, и в следующее мгновение старшина уже был рядом. Он схватил фашиста правой рукой за волосы, левой поднял его над собой и что было сил ударил спиной о край мостка, а затем, столкнув, держал немца под водой до тех пор, пока не заломило от холода руки.

Взобравшись снова на мостки, старшина нагнулся над телом проводника, приложил ухо к его груди и, убедившись, что тот мертв, вздохнул — беда… Корчась от боли, старшина наложил на бедро повязку. Найдя свой кинжал и повесив на грудь поднятый с кочки автомат, затолкал трупы немцев под настил, отнес тело партизана подальше в камыши и, прощаясь с ним, минуту посидел рядом, а затем, хромая, снова двинулся к мосткам.