Дороги Младших Богов - Сердюк Андрей. Страница 31

— Вот и королевна наша, — сказал, — Тамара Георгиевна.

Тамара Георгиевна, несмотря на свой облик бой-бабы, оказалась женщиной приветливой. Выпендриваться не стала и, выслушав мое вранье, вспомнила, что было такое дело. И направила меня в триста третью. Туда она этих девах-четверокурсниц по писульке проректора заселила. Кстати, сказала, сегодня обещались съехать. Белье сдать должны и ключи. Но пока чего-то не подходили.

Меня направили, я пошел. Поднялся на третий этаж, топаю. Прохожу по коридору мимо комнаты отдыха — в креслах и на диване никого, но телик на тумбе вовсю орет: местный выпуск криминальных новостей фикусам расти мешает. Бла-бла-бла-бла-бла-бла — авария на Николаевском тракте — бла-бла-бла-бла-бла — сгорела библиотека синагоги — бла-бла-бла-бла. И вдруг как током меня — долетело слово «убийство». И встал я как вкопанный. Ушки сбежались на макушке. Прислушался. Думаю, не меня ли уже в розыск черти объявили? Но нет, говорят не про женщину, про мужчину говорят. Про профессора. Ага — Загорского. Петра Ефимовича. Соседи нашли его нынче в подъезде. Его и три пули в нем — здесь, здесь и вот тут одну — контрольную. Так, думаю, нормально. И быстрее искать этот триста третий.

Оказался аж на том краю, вторым от туалета. Постучал сначала вежливо. Но никто не соизволил. Только слышу, будто возня какая-то в комнате. И вроде визжит кто-то испуганно. Тут уж я стал ломиться. Без церемоний.

Опять негостеприимно. Но шум затих. Стал тогда дверь ногой выбивать. Не тут-то было. Дверь висела хоть и ветхая, да замок был врезан новехонький.

Короче, делать нечего — разбежался и банзай плечом в дверь со всей пролетарской ненавистью. И с аналогичной дурью. Замок выдержал. Петли не выдержали. С корнем я их из прогнившего дерева, только ржавые шурупы со смещенным центром тяжести по замысловатой траектории над башкой просвистели.

Протиснулся в щель между стеной и перекособоченной дверью и вижу картину: девушка на правой койке в очень неудобной позе лежит, как-то так вывернулась вся, одна нога в пол упирается, а самое главное — на голове у нее подушка.

Я подбежал, подушку откинул — поздно. Но надо было, конечно, искусственное на всякий случай попробовать — чем черт не шутит. Но меня и к окну распахнутому тянуло. Туда же ведь гад ушел. Дергаюсь-разрываюсь.

Но тут, слава богу, в дверях нарисовался отставной военный. А из-за его плеча и запыхавшаяся Тамара— как там ее, Георгиевна? — да, Георгиевна, проклюнулась. Не знаю, что уж они про всё это подумали. Может, даже решили, что это я все непотребство учинил. Подушка-то у меня в руках была. Только не стал я интервью у них на этот счет брать. Некогда было.

Подскочил к окну. Так и есть — справа, в метре, пожарная лестница. С нее — там, внизу — уже спрыгивал козлина. Опять же уйдет гад, думаю. Ну уж нет! — решаю.

Взбираюсь на подоконник, опираюсь толчковой на ящик — ну типа там у них морозильник фанерный присобачен был — и собираюсь на лестницу перебраться. Но тут эта самоделка несертифицированная кряк под моим весом. И обламывается подло. И вниз со свистом. Короче, облом — он и есть облом. Я каким-то только чудом успел вес на правую переложить и дотянуться до перекладины. И ребрами по железякам — хлобысь! И маму вспомнил, и бога душу присовокупил.

Вниз как юнга перебирал, просто как Максимка какой-то. Причем на одних только руках. Чтобы быстрее было.

Но всё равно фору не покрыл: когда подбежал к воротам общаги, «круизер» уже стоял на светофоре. Я еще по инерции пробежал несколько метров, но тут зеленый — и всё, гуляй, Вася, ешь опилки.

Кстати, «гуляй, Вася» произошло, по-моему, от выражения «голый вассер», что в переводе с фени означает «неудача».

Но это я так.

Забудьте.

И знаете, что я подумал, глядя на тот удаляющийся крутовоз? Я подумал: жаль, что сейчас не осень. Была бы осень, можно было б двинуть прямиком в лес или, на крайняк, в парк. И там, пиная сурьму да охру и глотая аромат сырых гнилушек, собрать в кучу остатки мозгов. Именно — не вникая в подстрочник дятла и стирая паучью дрянь с лица — в кучу. И, сидя на вершине этой кучи, всё для себя про всё понять.

Люблю я, знаете ли, осенью всё за жизнь и просто так по мелочам чего-нибудь обдумать. Ответы даже на самые проклятые вопросы легко даются мне в пору индейского лета. А если вдруг не даются, беру палку и долблю по первому попавшемуся стволу — долблю, долблю, долблю, пока не дадутся. Верный способ. Верняк.

Вот так вот.

Листья палые. Девы падшие.

Осень — слякотный натюрморт.

Живы мы лишь молитвами вашими.

Жизнь — лоханка. Дырявый борт.

А летом плохо мне думается. Мозги становятся мягкими, как нагретый асфальт. Летом я тупею.

Но сейчас мне нельзя было осени дожидаться. Надо было что-то решать, здесь и сейчас.

Приступил.

И, значит, вот что у меня в башке вываривалось.

Утром убили Вику. Так? Так. Потом стали убирать один за другим всех, с кем она накануне контактировала. Алексея, профессора, землячку эту ее — или кто там она ей? — и, может быть, даже еще кого-то, кого я не знаю. Так? Так. Но я ведь тоже с ней общался? Общался. Но до сих пор почему-то жив. Факт. Может, эти уроды подумали, что вместе с этим парнем, Алексеем, меня прихватили? Может. Но это ненадолго. И тут вот что странно. Почему меня сразу вместе с ней на квартире не почикали? А? Ведь удобно было же. Почему не стали? Ответ такой напрашивался, и был он единственным, потому как исчерпывающим: сначала никого, кроме нее, убивать не планировали. Хотели только ее. По-тихому. А потом случилось нечто, что заставило их свои планы переиграть. Сменить концепцию. Именно так.

По-другому у меня пазл не складывался.

Ну хорошо. И что же это значит? Это значит, что вырисовывается мотив. Примерно такой.

Допустим, владела она какой-то информацией. Допустим. Информация эта могла кому-то здорово навредить. Ну? Баранки гну. Этот кто-то поспешил уничтожить угрозу в зародыше. Естественно. Но поспешить-то поспешил, да, похоже, не успел. Информации свойственно быстро передаваться от человека к человеку. Подобно вирусу. Воздушно-капельным путем. И половым еще, конечно. Скорее всего, так оно вчера и произошло. И когда это каким-то образом обнаружилось, моментально была выдана лицензия на ликвидацию всех, кто мог быть Викой «инфицирован». Пошла зачистка. Стали косить всех по списку. Логично? Логично. И какой вывод? Вывод такой: я, по-любому, следующий. Три института не надо было кончать, достаточно церковно-приходскую школу и воскресный университет марксизма-ленинизма, чтобы сообразить: меня уже полным ходом вычисляют. То, что я еще жив, просто недоработка чья-то. Будут исправлять. Уже исправляют. Не вопрос даже.

И прикинул, как они меня, собственно, могут вычислить. Честно говоря, хазэ. Это же смотря что они обо мне знают. Подумал сначала, что немного. Где живу, знают. Следили же за Викой до моего дома, убивали ее там же. Адрес они знают точно. Впрочем, этого достаточно. Остальное легко и не за очень большие бабки пробивается. Фамилия, место работы, номер медицинского полиса…

Ну, плюнул, знают и знают. Черт с ними. Я ведь тоже знаю, что они это знают. А предупрежден — вооружен. Знание, ё-моё, — сила.

И задумался над тем, как и где меня могут подловить-выловить. Поставил себя на их место. Так. Во-первых, возле офиса засадил бы парней. Во-вторых, в бассейн направил бы, где по вторникам и пятницам плаваю. Вдруг решу расслабиться. Потом у «Центрального», где обедаю. Конечно. Куда еще?

Возле Серегиной хаты. Это обязательно. Ну и, разумеется, возле моей пост выставил бы. На всякий случай. Вдруг надумаю, что с трупом делать, и вернусь.

Я так отчетливо представил, как в моем подъезде у окна на площадке восьмого паренек неприметного вида трется, что сразу и зацепился за этого топтунка. Прямо аж зазудело у меня всё, засвербело. А что? Лучшее же средство защиты — это нападение. Взять бы, подумал, этого часового за жопу, ствол в рот засунуть и поинтересоваться, кто за этим всем стоит. Неужели откажет?