Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич. Страница 5

– Да, у вас тут серьезно, – проговорил Владимир. – Чувствуется основательный подход к делу.

– Это все работа Фокина, – прокомментировал Чечеткин. – Это он установил тот порядок, по которому ведется сейчас охранная служба.

...По мере того как автомобиль стремительно поглощал расстояние, отделяющее его от загородного дома Коваленко, Свиридов все чаще ловил себя на мысли, сколь двойственно его вхождение в события последней ночи и в расхлебывание их последствий. С одной стороны, он чувствовал себя обязанным сделать все возможное для того, чтобы найти Афанасия и обезопасить Аню от легко предугадываемой, но всегда тем не менее неожиданной беды.

С другой стороны, он понимал, что, быть может, взялся не за свое дело. Нельзя дразнить собственную память такой магнетически желанной и притягательной близостью к той, которая потеряна для тебя навсегда. Та, вернуть которую может только безумство – безумство судьбы или собственное, самое опасное и непредсказуемое.

Смертоносный, нелепый жребий судьбы.

Все давно потухло, и незачем ворошить угли безвозвратно потухшего костра, – в который раз говорил себе Владимир. Ему уже давно не восемнадцать лет. Он профессионал, и Аня для него отныне только объект тщательной охраны и наблюдения, а не женщина.

Тем более женщина любимая.

И все-таки всякий раз, когда он произносил ее имя – даже мысленно, даже в разладе с собственной совестью, – что-то начинало трепетать в его, как ему казалось, так обманчиво холодной и насмешливо-циничной душе.

Что-то продолжало гореть под мертвым пеплом старого осеннего костра.

Точно так же, как в Москве, его провели в комнату и оставили ждать. В комнате, затененной жалюзи на всех трех больших окнах, было довольно темно, а так как ждать пришлось достаточно долго, то он все-таки заставил себя чуть задремать, надеясь на отлаженные сигнальные системы своего организма. На то, что в нужный момент он всегда успеет проснуться.

Вероятно, он переоценил собственные возможности. Или же степень накопившейся почти за двое бессонных суток усталости. Но только проснулся он не от того, что внутренний таймер скомандовал «подъем».

Просто он почувствовал, что кто-то пристально и неотрывно смотрит на него.

Владимир открыл глаза, и в узкой полосе яркого утреннего света из-под жалюзи на него выплыло неподвижное тонкое лицо Ани.

Свиридов как-то по-собачьи дернул головой, и вся сонливость немедленно улетучилась.

– Ты так хорошо дремал, – медленно, без улыбки и приветствия произнесла Анна, – я даже не решилась тебя разбудить.

В последних словах, как показалось Свиридову, прозвучала оскорбительно тонкая ирония, но неуловимый аромат насмешки улетучился уже со следующими словами Ани:

– Хорошо, что ты все-таки приехал. Я все это время ждала, что ты перезвонишь и скажешь, что нет, дескать, я не пойду на поводу у взбалмошной бабы, которой взбрело в голову, что она в опасности... Такой, знаете ли, каприз заскучавшей жены миллионера.

– Разве я мог так поступить? – в тон ей без улыбки спросил Свиридов.

– Откуда я знаю, насколько ты изменился за этот год и как ты относишься ко мне теперь.

Владимир, скептически усмехнувшись, встал с кресла.

– Психологические изыски – это уже лишнее, – не сумев отказать себе в соблазне ядовитой насмешки, произнес он. – Во-первых, я решил, господин Коваленко не постоит за расходами. Хотя бы ради этого стоило поехать. Во-вторых, Афанасий...

– Ты уже виделся с Сергеем Всеволодовичем? – перебила его Аня.

– Да, в его московской квартире. Он даже любезно показал мне то место, где, по его словам, на него и было совершено покушение.

– И что?

– Я думаю, что исполнитель этого заказа был то ли круглым невеждой в своем деле, то ли перед ним не ставилась задача устранить Коваленко. По крайней мере, я проследил, откуда, судя по траектории полета пули, он мог стрелять. И сделал один интересный для себя вывод.

– Какой вывод? – встревоженно спросила Аня.

– С такой позиции я бы уложил вас обоих на месте за доли секунды даже сквозь закрытые жалюзи. Достаточно было бы знать, что вы находитесь в этой комнате, куда твой супруг накануне установил это занимательное кривое зеркало. Интересно, зачем?

Анна надменно опустила глаза, и ее лицо сразу приобрело выражение глубокой отчужденности.

– Пройдем в дом, – наконец сказала она.

Свиридов огляделся по сторонам.

– А это, простите, что такое?

– Это так... прихожая, – сквозь зубы коротко сказала Аня.

– А ты мало изменилась, Анька, – вдруг бросил он и двумя пальцами взял ее за тонкое запястье, украшенное тонким, очень стильным золотым браслетом.

– Ты так думаешь?

Владимир пристально посмотрел на нее исподлобья и крепко сжал губы, словно стараясь удержать слова, которые только чудом еще не сорвались у него с языка...

Аня действительно мало изменилась. По сути дела, она изменилась только в одном: она стала совершенно чужой.

Глава 3

После того как Свиридову была отведена комната прямо возле входа в крыло дома, занимаемое Аней, он принял ванну, позавтракал и милостиво получил от своей госпожи разрешение вздремнуть и привести свой истощенный недомоганием, усталостью и похмельным синдромом дорогостоящий телохранительский организм в норму, соответствующую высоким требованиям нанимателя.

Потом он переоделся и, сопровождаемый рослым детиной в белой рубашке, проследовал на территорию обитания Анны Михайловны Коваленко.

Они прошли череду комнат, отделанных белым мрамором, золотом, горным хрусталем и зеркалами, где обычными, а где замутненными и прихотливо изогнутыми, с такой же белой мебелью, стоимость которой, вероятно, была сопоставима с величиной эдак в треть пенсионных отчислений за месяц в масштабах всей Московской области.

Свиридов обратил внимание на то, сколь многочисленны были кривые зеркала, к которым хозяин всего этого великолепия, нефтяной магнат Коваленко, питал совершенно определенную слабость.

Они вышли в огромный зал с высоким, парящим не меньше чем в шести-семи метрах над ними потолком, увенчанным громадными и немыслимо красивыми шикарными люстрами, широко раскинувшими пышные гроздья резного хрусталя на позолоченных фигурных остовах. У дальней стены зала находился белоснежный же бассейн, над которым царила мраморная фигура Посейдона с золотым трезубцем в одной руке и ярко пылающим слепяще-белым шаром в другой.

«Хороший шарик, киловатта на два, не меньше», – подумал Свиридов.

У бортика глухо плеснула вода, и Влад увидел, как стройная загорелая девушка в закрытом, но тем не менее довольно откровенном и несколько даже вызывающем белом купальнике одним движением взлетела на край бассейна и уселась там, неподвижно свесив грациозные длинные ноги. Это была Анна.

– Иди-ка сюда, Володя, – не оборачиваясь, произнесла она.

– Так точно, Анна Михайловна, – пробормотал Влад и посмотрел на здоровяка в белой рубашке.

– А ты свободен, Данилов, – словно прочитав мысли Свиридова, добавила Аня. – Иди.

– У тебя хороший слух, – сказал он, приближаясь к ней. – Как это ты так ловко определила, что это я?

– А ко мне больше никого не пустят, – улыбнувшись одними уголками рта и передернув хрупкими изящными плечами, которые в свое время так восхищали Володю, ответила она. – А что, я в самом деле не изменилась?

– Да нет, – окинув ее оценивающим взглядом, негромко выговорил Свиридов, – немного изменилась... жаль.

– Что так?

– Просто стала еще красивее. – Свиридов усмехнулся и сел на бортик рядом с ней, не обращая внимания на то, что только что выданные ему дорогие стильные туфли и штанины брюк легкого строгого костюма – тоже, вероятно, не самого дешевого – погрузились в прозрачную голубовато-бирюзовую воду бассейна.

– Разве это плохо?

– Для меня – да. Я же должен быть твоим, понимаешь ли, телохранителем, как мне это сегодня буквально на пальцах объяснял твой дражайший супруг. Те-ло-хра-ни-те-лем, – по слогам повторил Владимир и весьма откровенно смерил насмешливым взглядом обтянутое мокрым купальником стройное тело молодой женщины.