Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич. Страница 51
Фокин покачал головой и с видом пресыщенного ставками и невезением игрока махнул рукой: ну что ж, валяй, переживем и это...
«Нива» выехала на встречную полосу, пересекла ее и на скорости около девяноста километров в час врезалась в фонарный столб. С грохотом разлетелось лобовое стекло, с жалобным скрежетом бампер вмялся, словно был из пластилина, лопнула левая фара...
Через несколько секунд внутри салона послышались сдавленные ругательства, и затем посыпались удары в дверцы: очевидно, их банально заклинило при деформации корпуса. Затем мощнейший удар сотряс до основания все искореженное тельце «Нивы», и синхронно с двух сторон двери были выломаны и отброшены в сторону.
– Ну, вот тебе и автокатастрофа с последующим исчезновением пассажиров автомашины «Нивы» темно-красного цвета, номерной знак такой-то, – откомментировал Свиридов.
Фокин что-то недовольно буркнул...
Они вернулись в клуб тем же путем, что оставили его. Была уже половина шестого, и через полчаса ожидалось прекращение дискотеки. Именно тогда присутствие Свиридова, который руководил дежурной сменой охраны, было обязательно.
Влад оказался прав: Якубов в самом деле мирно дремал где-то на втором этаже. Один из охранников сказал, что шеф напился, хотя любителем спиртного никогда не слыл.
После окончания дежурства Свиридов и Фокин вернулись на квартиру Афанасия и легли спать. Хотя поговорить нужно было о многом, они потратили на беседу только десять минут, в течение которых Свиридов вкратце изложил ситуацию. О том, что с ним произошло в последние месяцы, он рассказал Фокину еще раньше, так что теперь оставалось только анализировать факты.
– Этот Бах знает, что Тихомиров и Фокин – одно и то же лицо. Тут какая-то сложная игра, которую нам очень важно понять. Но первое – это выйти на Кардинала. И, быть может, Катя что-то знает о нем. Немного больше, чем эти Кирилл Казаков и Анвер.
...Свиридов поднялся еще в половине двенадцатого, что было для него достаточно рано, потому как он нередко вставал и в два, и в три, и толкнул в бок лежавшую рядом с ним девушку, которую он по привычке назвал Аней. Однако после того, как она пробормотала что-то злобное и непрезентабельное, Влад вспомнил, что это вовсе не Аня, а Катя – господи, как иной раз клинит мозги! – и соскочил с кровати.
Из соседней комнаты доносился апокалиптический храп Фокина.
Бодро напевая под нос: «Что-то с памятью моей ста-алось... то, что было не со мно-ой, по-о-о-омню...» – Влад прошел в ванную и начал умываться.
В этот момент зазвонил мобильный телефон, который Свиридов носил во внутреннем кармане пиджака. Пиджак висел на вешалке в прихожей.
– М-м-м... слушаю, – проговорил Свиридов и добавил, повысив голос, потому что в трубке сохранялось молчание: – говорите, я слушаю!
– Алексей Валентинович? – раздался знакомый голос. Якубов. – Это Николай Алимович говорит. Вы не смогли бы подъехать к двум часам в «Центурион»?
– А что такое?
– У меня к вам есть разговор. Довольно серьезное дело. Так как – подъедете?
Свиридов машинально взглянул в висевшее напротив него зеркало: спокойное, уверенное, свежее лицо человека, довольного жизнью. Нарочно не придумаешь.
– Да, разумеется, – произнес Влад. – У вас ко мне предложение?
– Это не телефонный разговор, Алексей.
В голосе Якубова, доброжелательном, спокойном, звучали обычные добродушно-иронические нотки.
– Но все благополучно?
– Да не совсем. Хотя вас, по всей видимости, это касаться не должно.
Свиридов положил трубку обратно в пиджак, и в этот момент на него из своей комнаты вышел Фокин. Вышел с пейджером в руке.
– Что за черт? – недоуменно спросил он. – У меня тут сообщение: «К двум часам дня приезжай в „Центурион“. Якубов».
– Угу, – кивнул Влад, – у меня что-то наподобие. Я только что говорил с Налимом.
– Да ну?!
– Он просил меня приехать к двум. Надо будить Катьку. – И Свиридов направился в комнату, где до сих пор дремала Алая Пантера.
– Подъем! – весело скомандовал он приоткрывшей глаза девушке. – А степнаа-ая трава па-ахнет горречью... ммолодые ветра зе-э-элены... пррросыпаемся мы... и гррохочет над поллл... ночью то ли гроза-а, то ли... Да просыпайся же, ты, дама сердца, е-мое!
– Где... я? – пробормотала она, все более – вероятно, от удивления – стряхивая с себя сон.
– Там же, где и я, – сообщил ей Свиридов. То же самое сказал ему врач мельбурнской частной клиники, когда он приходил в себя после наркоза.
– А ты где?
– В квартире у Тихомирова.
– Да? А что... в-вв... я тут делаю?
– Этот резонный вопрос ты лучше задавала бы себе вчера, когда влипала во все перипетии...
– Сквозь прошлого перипетии и годы войн и нищеты я молча узнавал России неповторимые черты, – злобно продекламировал Фокин.
Нервничает Афоня. На стихи потянуло.
– Дело в том, Катя, что ты, кажется, влипла в историю, – сказал Свиридов. – Скверную историю. Одним словом, тебя хотели убить. И это почти удалось.
И он под застывшим взглядом расширенных глаз Алой Пантеры наскоро поведал ей о калейдоскопических событиях прошлой ночи, о том, что за ее, Кати, жизнь, заплатили своей жизнью трое парней, из них один – хорошо знакомый ей Кирилл Казаков, а также пущена в расход фокинская таратайка. Так Влад назвал многострадальную «Ниву».
Катя слушала, не перебивая, и ее и без того бледно-зеленое с перепоя лицо приобретало какой-то пепельно-серый, синюшный оттенок.
– Ох, – только и смогла сказать она, когда Свиридов подвел черту под их общими злоключениями и заметил, что, вероятнее всего, самое интересное еще только начинается.
– А теперь, Катя, ты поможешь нам и, естественно, себе. Ты расскажешь, за какие такие прегрешения Адриан решил тебя убрать.
Она что-то сдавленно пробормотала, а потом поднялась на подушке и попросила чего-нибудь от головной боли.
– Лекарств не держу, – сказал Фокин, – конечно, лучшее средство от головной боли – это гильотина, но у меня есть средство погуманнее. Вот, выпей.
И он протянул девушке бокал, в котором до половины было налито что-то мутно-желтое, с редкими апельсинными проблесками.
– Что это?
– Это мой любимый контрапохмельный коктейль, который меня научили делать еще в «Капелле», – провозгласил Фокин. – Снимает все недомогания, как кот слизывает сметану. Выпей, Катька.
Та послушно приняла запотевший от холода бокал и жадно проглотила его содержимое. Фокин весело переглянулся со Свиридовым.
– Щас будет как новенькая, – сказал он. – Сам вот увидишь.
– Да знаю я, – хмуро сказал Свиридов.
Он хотел добавить, что содержащиеся в напитке психостимуляторы и мертвого поднимут и заставят восторженно болтать по делу и без оного, но удержался: все-таки в их положении язык нужно попридерживать даже в самых невинных ситуациях.
Фокин оказался прав: Катя быстро начала приходить в себя. Лицо ее порозовело, сухие серые губы увлажнились и приобрели обычный свой здоровый цвет, и вообще – она просто расцвела на глазах.
– Что ты мне дал, Иван Сергеич? – почти весело (!) спросила она. – Запиши рецептик этого напитка, а?
– Позже, – отозвался Фокин. – А пока вспомни: за что Адриан мог отдать приказ уничтожить тебя. Говори, не стесняйся... дело идет о твоей и о нашей жизни.
Катя с сомнением покачала головой.
– Я даже не знаю... – начала было она.
– Хорошо, – перебил ее Свиридов, – станем действовать по-другому. Я буду задавать тебе вопрос, а ты будешь на него отвечать. Как в телеигре «О, счастливчик!». Я давно собирался выиграть там миллион, да вот ума не хватает.
– Задавай, – тихо отозвалась девушка.
– Ты видела вчера Адриана?
– Да.
– Он просил тебя о чем-то?
– Н-нет... то есть да.
– О чем?
– Он просил меня продолжать работу. У него возникли новые планы. Новый заказ из...
Она осеклась.
– Ну-ну, договаривай, – произнес Свиридов, – новый заказ из Грозного, не так ли?