Подарок девушки по вызову - Серегин Михаил Георгиевич. Страница 29

Впрочем, она так и предполагала.

Лера постучала в дверь кончиком изящной туфли с такой силой, что стильная обувь приобрела совсем не свойственный ей изначально дизайн. Ждать пришлось недолго. За дверью послышались тяжелые шаги, откинулось окошечко, находящееся прямо в дверной панели, и в нем показалась знакомая кирпичная морда с коротко обстриженными рыжими волосами.

Петя.

— Ково там, е… — начал было он, но тут взгляд его маленьких бычьих глаз упал на обтянутую узким платьем грудь Леры и ее сильно открытые плечи, а потом поднялся и до очаровательно улыбающегося чувственного рта и насмешливых темных глаз со странным, остекленело-застывшим выражением.

Впрочем, последнего пункта рыжий охранник явно не заметил: хватило всего остального.

— Ты? — изумленно протянул он.

— Ну конечно, я, — ответила она. — А ты ожидал увидеть здесь Александра Македонского?

Петя попятился от окошечка: вероятно, он подумал, что Александр Македонский — это имя знаменитого киллера.

— Опять свои штучки будешь выкидывать? — засопел он, и Лера с некоторым беспокойством подумала, что рыжие охранники — животные довольно злопамятные. — А где твой.., энтот…

— «Энтот» давно у Монахова и Перевийченко, — спокойно ответила Лера. — А я пришла, чтобы сообщить господину Церетели одну важную вещь.

— А может, ты пришла своего дружка, значит, бля.., типа отмазывать? — с глубокомысленным видом предположил тот. — Или сообщить что об этом… Свиридове?

Лера засмеялась почти издевательски.

— Я? Одна против толпы до зубов вооруженных мужиков? Ты впустишь меня или нет?

— Мне не ведено никого впускать. Станислав Григорьевич строго-настрого запретил.

— Я, конечно, удивлена тем обстоятельством, что тебя не уволили сразу после того, как мы с Кропотиным сбежали из-под замка в доме Церетели, но на этот раз тебя уволят точно. Можешь не сомневаться.

Уволят, если ты только посмеешь не впустить меня.

Вся тяжесть последствий ляжет на тебя. Ты хоть понимаешь, что происходит в стенах этого корпуса?

— Н-нет, — честно признался тот.

— Вот именно. А, как известно, незнание не освобождает от ответственности. Ты, конечно, захочешь сейчас уведомить о моем приходе самого Перевийченко лично. Но я не рекомендую тебе это делать, поскольку ситуация такова, что только я сама могу объяснить ему и Мамуке Шалвовичу, в какое роковое заблуждение они могут впасть.

…Это было великолепно. Язык сам, легко, воздушно, фактически без участия сознания, выбрасывал на свет божий это изящное и до жути красноречивое сотрясение воздуха. Самостоятельно выбирая нужную интонацию, в оптимальном порядке расставляя акценты. Лера, которая никогда не считала себя человеком с поставленной речью, из женской ипостаси Терминатора переселилась в хрупкое античное тело великого Цицерона. И не беда, что даже с этой лошадиной дозой психостимулятора ей было далеко до него.

Ведь ее слушал не римский сенат.

— Ты можешь даже сопровождать меня, — закончила Валерия и качнула сумку.

Петя закрыл один глаз, очевидно, погрузившись в краткосрочное, но интенсивное раздумье, а потом лязгнул засовом и распахнул перед Лерой дверь:

— Ну.., проходи.

— Благодарю, — пробормотала Лера.

— Что-что?

— Я говорю, нашли кого ставить в охрану, — звонко ответила она, и в ту же самую секунду, словно ниоткуда, за ее спиной вырос тот самый пожилой лысеющий мужчина и легко вскинул на охранника дуло пистолета… Раскатился негромкий хлопок, словно кто-то чрезвычайно удачно и с наименьшими потерями пузырящейся жидкости открыл бутылку шампанского.

Петя, так и не понявший, что с ним произошло, беззвучно упал у двери с простреленной головой.

Лера извлекла из пакета пистолет «беретта» с глушителем, из которого она стреляла сквозь целлофан, коротко шагнула и повторным выстрелом вогнала пулю в правый висок уже неподвижного Пети.

— Кажется, это называется контрольным выстрелом, — негромко, но вполне внятно произнесла она.

— Совершенно верно, — голосом Свиридова ответил пожилой мужчина.

* * *

Тем временем в главной операционной подходил к концу второй цикл внедрения антител кропотинской крови в пораженный СПИДом организм Церетели. Сам Мамука Шалвович уже пришел в себя и только бледно смотрел на то, как очередная доза какого-то препарата входит в исколотую вену на его левой руке.

Сквозь приоткрытую дверь «подсобки» был виден полулежащий в белом кресле — несомненно, без сознания — Дима Кропотин. К правой руке и шее были подведены трубки, наполненные чем-то темно-красным. Не составляло труда догадаться, чем именно.

Рядом с ним стоял Василий Ипатьевич в белом халате с измазанным кровью правым рукавом и пристально наблюдал за покрытым испариной лицом Кропотина с черными точками компьютерных датчиков на висках.

— Пульс слабеет, — сообщил он через дверь склонившемуся над Церетели Монахову.

Не разгибаясь, тот рявкнул что-то, из чего можно было вычленить разве что заключительные несколько слогов — что-то вроде «фетамин» или «кетамин», без сомнения, обрывок длинного названия нужного препарата. Впрочем, Василий Ипатьевич отлично понял своего шефа.

— Значит, полтора «кубика», Михал Иннокентьич? — быстро переспросил он.

— Да!

В операционной, кроме Церетели и Монахова, находился еще Перевийченко. Он тихо сидел на кушетке в самом дальнем углу и старался не дышать:

Монахов терпеть не мог, когда его что-то отвлекало во время операции. На предложение покинуть операционную совсем Перевийченко не соглашался, вот теперь и сидел, как неприкаянный.

За дверью же, в своеобразном «предбанничке», расположился Дамир. Он читал какую-то книгу и время от времени хмыкал:

— Ну ни хэра сэбэ! Ну ныкогда би нэ подумал! Ищ сукин кот, а? Как в анекдоте — Дамир со скуки листал попавшийся под руку «Орфографический словарь русского языка».

— Па-ци-ент… — читал он. — Какой-та ругатэлний слово, чэстно гаварю. Па-ци-физм… Ну-у-у, загнулы.., акадэмики! Па-цан. О! Харощий слово.., как чытается, так и пищэтся.

Похвальный процесс самообразования был прерван в самой непедагогичной и антигуманной форме: бесшумно отворилась большая белая дверь, и вошел высокий седой мужчина, а с ним.., с ним была Лера. Бубнеж просвещающего свои дремучие мозги Дамира тотчас оборвался. Потому что в руке у мужчины был пистолет. И его черное дуло было нацелено Дамиру в голову.

Рука Дамира конвульсивно дернулась, чтобы выхватить из болтавшейся на боку кобуры пистолет, с которым у него еще оставались шансы выжить, но рука внезапно отказалась его слушаться.., он перекосил лицо в страшной гримасе, в которой дико смешались ужас и ярость, и в его уши ударил короткий, как всплеск воды, глухой звук. Звук выстрела.

Его смертный приговор.

Словарь упал на пол, а уже через секунду первое алое пятно расползлось по странице раскрывшейся где-то посередине книги…

Охотник.

Охотница.

Охотничий.

Охотно.

Лера прошла мимо привалившегося к стене Дамира и решительно рванула на себя дверь операционной. Стоящий спиной ко входу Монахов даже не шелохнулся, зато во взгляде уже пришедшего в себя Церетели, обращенного прямо на дверной проем, засветилось нескрываемое изумление с примесью болезненного предчувствия и — страха. Перевийченко медленно поднялся и сунул было руку под пиджак, но два следующих один за другим выстрела вошедшего вслед за Лерой Свиридова выщербили стену за его спиной, и одна из этих пуль не разминулась с рукой Перевийченко, уже потянувшей было пистолет.

Станислав Григорьевич побледнел, выпустил рукоять своего верного «ствола», и тот с грохотом упал на пол. Перевийченко схватился за простреленный бицепс.

— Откинь ко мне! — резко приказал Влад, краем глаза посмотрев на сжавшую побелевшие губы Леру, и показал дулом на перевийченковский пистолет. — Ногой откинь ко мне!

Тот, болезненно перекосив лицо, поспешил исполнить безапелляционный и беспощадный приказ, оцепенело пробормотав: