Волшебная галоша - Сергеев Марк Давидович. Страница 14
Глава 22
В которой бабушка Варвара решилась наконец поговорить с «нечистой силой».
Проходя через комнату, в которой поместили невидимок, бабушка Варвара всегда крестилась. В бога она давно не верила и делала это на всякий случай: а вдруг эти мальчишки и впрямь нечистая сила?
– Послушайте, мама, – говорили, бывало, ей Василий Михайлович и его жена, дочь бабушки Варвары, – ведь мальчики же совершали только хорошие дела: спасли нашу Марусю из-под машины. Что же вы их боитесь?
– Так-то так, – отвечала старушка, – да только непривычно как-то разговаривать со стенками. Их ведь, сердешных, не видно, а я сослепу-то не могу никак разобрать, есть они в комнате али нет.
Поздно вечером бабушка баюкала Марусю. Девочка капризничала и требовала, чтобы вместо бабушки ее баюкал Димка. Старушка испуганно оглядывалась и старалась всячески отвлечь девочку. Но Маруся была упряма. Пришлось звать невидимок. Дрожа и крестясь, бабушка Варвара вошла в комнату мальчиков и сказала:
– Это самое, значит, вот какое дело: Марусенька-то все не засыпает и не засыпает. Попеть просит.
Невидимки отправились к девочке, а старушка, держась за сердце, побрела за ними: да и можно ли оставить беззащитную внучку наедине с «нечистой силой»?
Спеты были все колыбельные, потом военные песни, потом начались туристские:
Паша пел тоненьким голоском, зато во всю мочь.
– Да не так громко. Что вы кричите, ведь так слона разбудить можно, не то что ребенка усыпить… – решилась поговорить с невидимками бабушка Варвара. – Вот как нужно…
И она запела:
Но у Маруси вовсе не было желания слушать про скучного волка. Ей было куда интереснее слушать «про мускулы стальные, про шорохи ночные, про смелых и больших людей». И она требовала от невидимых нянек все новых и новых песен. Однако запас «колыбельных» у наших друзей был уже исчерпан.
– Маруся, давай лучше мы тебе сказку расскажем, – предложил Паша Кашкин.
– Сказку, сказку, хочу сказку! – обрадовалась девочка. И тогда наперебой, поправляя друг друга, мальчики рассказали ей все, что знали про Кузьку-озорника.
– А потом что с ним было?
– Что было потом, мы не знаем.
– Наверное, навсегда остался Кузька рыбой, – сказал Димка.
– Мне жалко Кузьку, – сказала Маруся.
– Почему же? – удивился Паша. – Он же плохой. Озорник.
– Все равно жалко…
Бабушка Варвара вдруг улыбнулась:
– Хотите, я расскажу вам, что было дальше?
– Хотим! – обрадованно и удивленно вскрикнули в один голос и невидимки и Маруся.
– Тогда слушайте…
– Нет, ты отдал еще не все, – захихикал старик карлик. – Не все. У тебя остался еще твой длинный рост. Теперь он тебе не нужен. Какая разница, будешь ты большой рыбой или маленькой? А в обмен я сделаю тебя волшебником.
– Ну хорошо, – согласился Кузька. – Давай меняться. И поплыли они в глубь озера. Долго плыли, нет ли, а только остановились у глубокого черного провала. Заглянул Кузька вниз, а там и дна не видно, – тьма кромешная.
– Ну, что, – говорит старичок, – ныряем, что ли? А Кузька даже глаза зажмурил: страшно ему.
– Эх, ты! А еще озорничал, смелым считался. Тьфу! Знал бы, так и не связывался бы с тобой.
– Я-то, что ли, трус? – обиделся Кузька.
Добрался он до края пропасти да как бросится вниз головой. Сердце, конечно, в пятки, хоть и пяток у него нет – один хвост рыбий. И чувствует он, что опускается медленно, так, словно крылья его подпирают. И пока опускался, все думал про свою беду: как же это он теперь вернется в родные места? Как же снова стать парнем красивым да статным и повидать девушку, которой немало зла сделал? Теперь-то он уж точно знал, что нет ее краше на свете, что любит он ее больше жизни. Да ничего не вернуть.
И во второй раз закапали слезы из круглых Кузькиных глаз, да только никто не видел тех слез – кругом вода.
Долго так опускались старик да рыба. А тьма кругом – глаз выколи. Вдруг полоска света показалась – узенькая да ясная-ясная. Вот она все светлее. Горит, искрится прямо под ними скала, переливается вокруг нее подводная радуга.
Опустились пловцы наши на скалу, снял старичок черное кольцо с пальца и приложил к камню. Разошлась скала на две половины, ослепительный свет ударил Кузьке в глаза. Смахнул он слезы и видит: мраморная белоснежная лестница петлями опускается вниз по скале, золотые фигуры людей толпятся с двух сторон лестницы. Прикоснулся старичок к первой из них черным кольцом – ожили фигуры, задвигались. Идут вниз Кузька и старик, а каждый золотой человек отдает поклон им, пристраивается позади и тоже идет следом. Лестница закончилась, а внизу новая пропасть. Кузька даже вниз глянуть боится. Расходятся от лестницы волны – синие, красные, огненные, зеленые. Старичок прикоснулся кольцом к Кузьке – выросли у Кузьки руки-ноги. Стал он и сам похож на старика волшебника, только ростом высок. А волшебник уже ступил на первую волну, раскачался на ней, как на качелях, и перепрыгнул на следующую. И каждый раз, как ступал старик на новую волну, меняла цвет его одежда. Вся она теперь сверкала драгоценными камнями – и алым рубином, и прозрачным бриллиантом, и матовым жемчугом, и светлой бирюзой.
Подумал-подумал Кузька и решил: «Эх, была не была – двум смертям не бывать, а одной не миновать!» – и тоже ступил на первую волну. И оказался он во дворце невиданной красоты. Глядит, а навстречу ему уже идет старичок, волшебник-то. Смотрит на него Кузька и узнать не может: стал старик молодым красавцем со злым лицом да сердитыми зелеными глазами.
– Ну, вот, – говорит, – дорогой Кузьма Озерович, мы и на месте. Проходи, гостем будешь. Я вовсе не такой уж злой, как ты думаешь. А только поменяться мне с тобой ростом просто необходимо.
Садятся они за стол, едят блюда невиданные, пьют вина непробованные. Рыбы им прислуживают, золотые фигуры песни поют. И чудится Кузьке веселый праздник в родном селе. Собрались за столом мужики, женщины надели лучшие платья. Только-только сняли урожай, и столы ломятся от пирогов, от жирного янтарного мяса, пьяной браги, пухлых калачей. Вот уж и гармонь завела свою песню. И девчата вышли в круг. А среди них лучшая самая – Васюта звать ее. Пляшет она, платочком шелковым обмахивается и манит, манит к себе Кузьку… Вот уж поистине: что имеем – не храним, потеряем – плачем…
И снова смахнул Кузька кулаком слезинку. Да только никто того не видел – вода кругом, вода.
А тут старик подходит к нему и спрашивает:
– Как, как тебе Васюта? Не правда ли, хороша? Вот посвататься хочу да забрать ее сюда, во дворец мой подводный. Разве не по красавице хоромы?
И понял Кузька, что лишается он самого последнего, что имел и что своими руками отдал: образ человеческий отдал, рост свой высокий отдает, молодость отдал, а вот теперь навсегда должен распрощаться с Васютой! Доозорничался!
– Да, хороша Васюта, – говорил между тем старик, – да только не знаю, как к ней с таким ростом подступиться. А вот буду я росту большого, тогда…
– Не будешь ты большого росту, не будешь! – сердито закричал Кузька, вскочив с места. – Не хочу я меняться, не отдам тебе Васюту!