Бородинское пробуждение - Сергиенко Константин Константинович. Страница 2

Если уважаемым одноклассникам что-нибудь понадобится к тому времени, пускай приезжают в город Амстердам на улицу Влаардинген, 13, где и будет расположена вышеозначенная вилла.

Кроме того, заранее приглашаю всех на свои похороны, которые состоятся…»

Такая романтическая повесть, где школьница влюблена в поэта, где дети повторяют судьбу отцов и матерей, и вместе – историю героев пушкинской «Метели»… Все возвышенно, зыбко! Прошлое, пронзая настоящее, оборачивается будущим, и наоборот. Однако художник беспощаден, как хирург. Маша чувствует себя дрянью за столь «смелое» сочинение. Она наперед знает, что сочинение прочитает умная учительница литературы и на том будет поставлена точка. Автор видит дальше своей героини. Он видит, что Маша исполнит свою программу в жизни. Для нее испытание любовью, отчаянье, боль – все-таки игра.

Но это все о современности. С современностью у Сергиенко особые счеты. Иное дело историческая повесть. Здесь шпага романтики всегда целит в черное сердце зла. Отваги ей не занимать, и просторы для нее немерены.

После Колумба мы все желаем открыть для себя Америку. Это совсем уж детская мечта. А для Сергиенко она была вдвойне детской. Он вырос на железнодорожной станции Кашира, где запах паровозов неистребим и поныне. Поныне снятся писателю голоса паровозов из его детства.

«У каждого был свой голос. Ночью из глубокой дали возникал печальный крик. Я знал, что это елецкий поезд. В Ельце я не бывал никогда, но с тех пор у меня сохранилось представление о нем как о городе легкой и туманной печали».

Рассказ «Станция Кашира» в творчестве Сергиенко единственное пока произведение, где «я» его собственное. В Америке писатель избрал для себя эпоху железнодорожного бума. Список книг, прочитанных во время подготовки, поменьше, чем список книг к «Кеесу». Отбор был строже, и опыта больше. Снова вычерчивались карты штатов, железнодорожных линий… Внук железнодорожника любит точность. Вот почему такие живые паровозы в этой американской повести Сергиенко. Вот почему у героев и у нас, читателей, на доброго «Пегаса» – это имя паровоза – надежда, как на саму жизнь, но, как страшный человек, страшен паровоз плантаторов.

В повести «Увези нас, Пегас!» влюбленные герои, белые подростки Моррис и Хетти, погибают, спасая рабов-негров. Но трагизм настолько светел и столько в нем силы жизни, что почти физически ощущаешь: смерти нет.

Вот мы и подошли к главной, должно быть, загадке творчества писателя Сергиенко. А раз так, то самое время снова обратиться к «я», приглядеться к нему.

В Америке этот «я» объявился под именем Майк в провинциальном Гедеоне, на земле Черной Розы, где бы вы думали? На дереве! Не с дерева упал, а проснулся на дереве. Проснулся, вступил подобно марсианину в контакт с юными обитателями Гедеона, пережил с ними любовь и трагедию, чтобы через несколько всего лет инкогнито проникнуть в Дерпт 1625 года.

Если подумать, то «Белый рондель» тоже не вполне случайное произведение, скорее закономерное для Сергиенко. Он несколько раз бывал в Тарту, ему нравился древний город, ему нравились эстонцы, сохранившие свой язык, культуру.

Другое дело, почему произведение явилось в 1983 году, а не раньше или не позже.

У искусства свои права на художника. Врубель мог отставить любой важности холст и приняться писать кусок ковра – поразила красота и сочность красок.

Писателя может поразить одно только слово. «Как неудобны эти новые пурпуэны». Это первая фраза «Белого ронделя». Пурпуэн – куртка. Попалось писателю на глаза красивое слово, и слово родило повесть. Такое тоже бывает.

«Как неудобны эти новые пурпуэны. Они расходятся ниже груди, как раз там, куда в непогоду проникает холод».

Инкогнито не только щеголь и дуэлянт, он еще и строитель крепостей, к тому же тайна «ларца Рорбаха» – его семейная тайна.

Но не о том речь. На судилище, устроенном над прекрасной Анной, герой «Белого ронделя» мог дать показания, которые сняли бы с нее подозрения в свойстве с дьяволом. Так нет же, «я», любящий Анну, даже не пытается избавить ее от пытки водой и огнем. Он словно пришелец из будущего – знает все наперед. Вот уже близка счастливая развязка, но повествование застилает туман, и непонятно, с кем же остается Анна, куда они все отправляются…

Только однажды Сергиенко проговорился о своей тайне. В «Бородинском пробуждении». Герой, современный наш человек и, конечно, неудачник в любви – сам же и возвел свою Вавилонскую башню непонимания, – засыпает в стогу сена, а просыпается поручиком Берестовым в 1812 году.

Это не сказка и не художественный прием, а сокровенная вера в «я».

Жизнь в вихре огненных вселенных, на земле, где трагедии народов соседствуют с трагедией исчезающих видов животных и растений, где ради шалости люди могут раздавить собаку и ради спасения муравейника или рыбы в реке заплатить своей жизнью, где вшивают новые сердца, возвращают зрение слепым и где мучают любимых и мучаются, где в скопище толп процветает одиночество, где солнце, луна, ежи на лунных дорожках, где мальчик ждет девочку в тени старой липы и дрожит от свежести воздуха и от непонятного в себе! Можно ли смириться с тем, что это все когда-нибудь оборвется, что всего этого не будет, что тебя не будет… Да нет же, нет! – протестует Сергиенко. «Я» не исчезнет. Никогда! Перелетит, как бабочка, на иной цветок, и снова жизнь вздыбится громадой океана. «Я» и океан. И еще Любовь. Иначе существование бессмысленно, ненужно. «Я» без любви – это и есть смерть. Ничто.

Вот логика совершившихся и всех будущих преображений писательского «я» Константина Сергиенко.

О чем еще я не сказал? Сергиенко москвич. У него много друзей. По его повести «Прощай, овраг!» ставятся спектакли. Думаю, что со временем все его книги получат жизнь на экране. Но читатели, и я вместе с ними, ждем новую книгу, чтоб очнуться где-то когда-то и пережить счастье и беды, выпавшие на долю вечного Путешественника. Мы ведь каждый раз настолько согласны с автором, что сливаем себя с «я». Но книгу-то рано или поздно приходится закрывать. Закрыта книга, а мы все еще не мы, да и потом в нас живет что-то неосязаемое, что-то от нейтрино, от солнечного зайчика писательского «я».

Не верьте, не верьте брюзгам, которые утверждают, будто все хорошие писатели жили в прошлом. Удивительные мастера совсем близко, в одном вагоне метро, в той же булочной… О них молчат. И они молчат для многих.

Чтобы они стали достоянием всех, читайте их, смейтесь их заразительным смехом, плачьте их неутешными слезами, верьте их правде.

Они написали свои книги не ради наград или иной корысти. Все это – биение их сердца, ума волнение, вечная их тяга к нам. Они ведь все еще в нас верят. В нашу неразгаданную до сих пор – это в двадцатом-то веке! – тайну.

В «Доме на горе» у Сергиенко есть стихи:

И мы тоже поставим три точки – знак неоконченного действа, знак ожидания.

Владислав Бахревский