Казусы частного сыска - Серова Марина Сергеевна. Страница 16

– Сиди здесь, жди. Сейчас я... того... съез... съезжу и сам все узнаю. Жди. Она... он... тут недалеко живет.

Это что еще за новости?!

Я, перегнувшись через стол, схватила Кошкина за край пиджака и с силой дернула вниз. Александр Александрович с размаху шмякнулся обратно на стул.

– Может быть, все-таки поедем вместе? – прошипела я. – Так, ради разнообразия? А то вдруг вам опять кто-нибудь по тыкве съездит, а?

– Тебе туда нельзя, – заявил Кошкин, потом внимательно посмотрел на меня и произнес: – Нет, пожалуй... вот в таком виде... в самый раз будет. Только еще помажься. А то вон краска уже слезает – молодеешь на глазах.

– Женщина, что ли? – сообразила я. – Ревнует?

– Ревнует... – снова икнув, усмехнулся Кошкин, – это моя жена. Мы с ней, правда, того... месяца два уже вместе не живем. Но все равно – если со мной красивую бабу... – он покосился на меня, – увидит красивую женщину, то все – ничего от нее не добьешься. Выгонит сразу. Она у меня такая... – Последнюю фразу Александр Александрович произнес даже с какой-то гордостью.

– Постойте, постойте, – прервала его я, – так у вас жена что – в прокуратуре работает?

– Ну, не совсем в прокуратуре, – уточнил Кошкин, – она – завскладом при прокуратуре. Так что знает – что там... И куда...

– Но почему же она вас обманула? – спросила я. – Она знала, что там, в стульях?

– Н-нет, – заметно смутившись, ответил Александр Александрович, – я как-то... не успел ей сказать.

Понятно! Наш дорогой товарищ Кошкин, оказывается, не доверяет и собственной жене.

– Ну так, значит, едем! – подытожила я. – Вставайте!

– Не-ет, мы так не договаривались, – уже дурашливо запротестовал Кошкин, – ты ж меня обещала накормить? – Он рассмеялся. – Напои, накорми, в баню своди, тогда и это самое...

Просто исключительный случай! Мало того, что я не получаю денег на расходы, мало того, что я не получила аванс и сам гонорар тоже – вилами по воде, так я еще и корми его! И стекла в его машину вставляй! Просто исключительный случай! Первый в моей практике! И чего я вожусь с этим малорослым пьяницей?

Я заказала два салата, тарелку сосисок и жареную картошку.

Ехать действительно было недалеко. Вернее, не ехать, а идти – до дома кошкинской жены пешком было минут двадцать. Чем ближе мы подходили к ее дому, тем мрачнее и неразговорчивее становился Александр Александрович.

Казалось, что с каждым шагом он трезвел.

Н-да, если такое настроение у него перед всего-навсего встречей с женой, то их долгую семейную жизнь я просто боюсь представить. А, кстати, откуда мне известно, долгая эта самая семейная жизнь у них была или нет?

– Давно вы женаты? – спросила я у Кошкина.

Он утвердительно кивнул. Хотел, видимо, что-то сказать – шевельнул губами, – но почему-то осекся.

– А как ее зовут? – продолжала я.

Кошкин долго молчал, потом с большой неохотой сообщил:

– Кристина Владимировна.

Тон, которым это имя было произнесено, отбил у меня всякую охоту интервьюировать своего клиента дальше.

В конце концов, недалеко осталось. Придем – поглядим, что это за чудовище.

Мы вошли в какой-то двор, весь заваленный остатками детской спортивной площадки и прочим железным и деревянным хламом.

– Сюда, – хмуро кивнул мне Кошкин на подъезд с покосившейся дверью.

Когда мы поднялись на второй этаж, Александр Александрович вдруг остановился – я шла позади него – и сказал, не глядя на меня:

– Знаешь, лучше тебе все-таки подождать здесь... А то...

– Ну, как скажете, – несколько удивленно согласилась я, – подожду.

– И, знаешь, еще что: там сейчас скандал начнется, – Кошкин тяжело вздохнул, – крик будет. Дела семейные... Не вмешивайся, а то еще хуже получится...

Вот уж заинтриговал так заинтриговал! Что это за чудо-женщина, которая способна приревновать даже к такой неприглядной бабульке, какую я из себя сейчас представляю?

Кошкин, вздохнув, покачал головой, сплюнул на ступеньки пивную и душевную горечь и медленно начал подниматься на третий этаж. Я прислушалась – он позвонил в дверь, ему открыли и впустили без слов. Когда закрылась дверь, я быстро поднялась и, определив дверь по звуку, – я же слышала звонок – приникла ухом к замочной скважине.

Я же все-таки телохранитель! А по состоянию Кошкина легко можно определить, что свиданка с женой может быть опасна для здоровья и жизни моего клиента.

Минут пять было тихо. Совсем ничего не слышно. Потом, постепенно становясь все громче, зазвучал голос Кошкина. В его интонациях явно преобладали гневные нотки. Еще через пять минут голос Александра Александровича окреп и разросся до такой степени, что стал напоминать паровозный гудок.

Я оторвалась от замочной скважины и, отступив на шаг от двери, встала, удобно опершись на перила. И так все было прекрасно слышно.

Никогда не подозревала, что человек, особенно таких скромных габаритов, как Кошкин, может издавать звуки подобной силы.

Содержание речи Александра Александровича было предельно просто: он вопрошал жену, как она посмела его, Кошкина, обмануть и почему она хочет свести его, Кошкина, в могилу.

Прошла еще минута, и теперь уже к воплям моего охраняемого примешались женские взвизгивания и вскрикивания.

Кристина Владимировна сообщила мужу, что она, Кристина Владимировна, никого не обманывала, передала ему бумаги, которые нашла в сейфе своего начальника, и посоветовала гражданину Александру Александровичу (она так и сказала – гражданин Александр Александрович) убираться к какой-то там матери. Какой именно, я не разобрала: как раз в этот миг протестующе взревел гражданин Александр Александрович.

Мне становилось скучно – супруги оставили тему ложных сведений о кошкинских стульях и перешли к взаимным оскорблениям. Я уже собиралась закурить, как вдруг в семейный дуэт вмешался грубый низкий голос. Явно – не Кошкина.

Я напряглась, вслушиваясь в оглушительную разноголосицу. Так-так, а вот это уже интересно – третий, как говорится, лишний. Что-то будет?

В квартире жены Александра Александровича бабахнуло разбитое стекло, звонко и громко зазвенело – похоже, посуда. Шкаф они, что ли, на кухне опрокинули?

Причитания Кристины Владимировны переросли в режущий ухо визг.

Кажется, придется мне все-таки вмешаться. Я думаю, Кошкин будет мне благодарен – судя по тяжелому голосу, этот «третий» человек по комплекции намного превосходил гражданина Александра Александровича.

Аккуратно положив незакуренную сигаретку обратно в пачку, я поправила на плече сумочку. Ну что ж, входная дверь в этой квартире не металлическая – деревянная и довольно хлипкая на вид. Одного удара хватит.

Представляю, как удивятся Кристина Владимировна и «третий лишний», когда вдруг в проеме слетевшей с петель двери появится бабушка – божий одуванчик – в стойке каратиста.

Я отошла к противоположной стене, сосредоточилась и рывком бросила свое тело на дверь. Все получилось даже легче, чем я предполагала, – хрустнув, вылетел замок, дверь распахнулась и повисла на одной петле. Шум в квартире тут же смолк. Я бросилась на кухню посмотреть, не убили ли там моего драгоценного Александра Александровича.

Драгоценный Александр Александрович сидел, широко расставив ноги, на полу посреди кухни. Обеими руками он прижимал к голове мокрую тряпку. Очевидно, мой клиент снова схлопотал по чайнику.

Молодая довольно миловидная женщина – так вот вы какая, Кристина Владимировна, – плакала, отвернувшись к стене. Она сидела на единственном уцелевшем стуле, все другие погибли при схватке. Останками стульев был густо усеян пол.

Больше никого в кухне не было.

Я подошла к Кошкину и, подхватив его под локоть, легко поставила на ноги. Он качнулся, но устоял, скрипя осколками посуды под подошвами ботинок. Женщина перестала плакать, повернулась и недоуменно уставилась на меня.

– Чего смотришь? – морщась от боли – он так и держал тряпку у головы, – прикрикнул на нее Кошкин. – Это мой телохранитель. И любовница, – подобравшись, добавил он.