Кругом одни соблазны - Серова Марина Сергеевна. Страница 16
Я прошла на кухню, присела на табуретку и сообщила:
– На меня напали.
– Сочувствую, конечно. Только при чем тут я? – Он сел напротив.
– Именно после этого нападения я пришла к мнению, что нам действительно необходимо поговорить. Вы ведь тоже этого хотели.
– Очень мило с вашей стороны. Приветствую такое решение. Только в столь неурочный час да еще с эдаким шумом – по меньшей мере некорректно.
Пришлось перед ним извиняться.
– Игорюша, я, пожалуй, пойду. Это, видать, надолго. – Дамочка стояла в проходе уже одетая.
Хозяин квартиры сразу бросился к ней, увел в комнату. О чем они там совещались, не знаю, но на кухню после этого пришли вместе.
Брюнетка, потупившись, прошла в дальний угол, села и притихла, а Игорь Игоревич занялся кофе. Наверное, это давало ему возможность собраться с мыслями. Повисла гнетущая тишина.
Наконец, он повернулся и, оценив мой фонарь по достоинству, посоветовал:
– Примочки камфорным спиртом делайте. Быстрее пройдет. Только ведь вы не консультироваться пришли. Так?
– Именно так. Я пришла вам сказать, что факты указывают на то, что вы убили свою дочь, как и нескольких других девочек нашего города. И постарались подставить моего клиента.
Игорь Игоревич побледнел как мел. Джезва с кофе вывалилась из его рук, шмякнувшись вновь на плиту. Горячий кофе выплеснулся длинным языком и ошпарил ему руку.
Брюнетка тут же кинулась спасать возлюбленного.
– Больно?
Тот досадливо отмахнулся, достал с полки бальзам Шостаковского и намазал им руку.
– Что вы такое говорите? Это абсурд, – он устало опустился на табуретку.
– Вы пришли с работы, застали Таню в обществе Харламова. Сначала вы выяснили, кто этот человек. Узнали, что он психолог и последняя его работа – «Психология убийцы». Вы испугались, что Таня узнает в этом портрете вас. Хотя, быть может, убили из ревности. Вы ведь мечтали затащить ее в постель, не так ли? Этот вариант я тоже допускаю. А уж харламовский психологический портрет убийцы, по вашему мнению, точно не должен был увидеть свет.
Его затрясло мелкой дрожью:
– Нет!!! Это неправда! У вас нет доказательств. Я не убивал Таню! Я любил ее, как свою собственную дочь. Леночка, не верь ей. Я не убивал, – и он заплакал, как ребенок, размазывая слезы по щекам.
– Что неправда? То, что, убив ее, вы выскочили из дома так, что едва не сбили с ног соседку, даже не заметив ее? Или то, что, строя для себя алиби, вы потом спросили у нее про время? Или то, что вы специально поволокли с собой в квартиру соседа, чтобы заиметь свидетеля? При этом ключи, которые вы якобы забыли дома, вывалились у вас из кармана.
Произнося эту тираду, я смотрела на него в упор, в точку на лбу чуть повыше глаз, совершенно точно зная, что это производит неприятное впечатление: вроде бы вам в глаза смотрят, а взгляд поймать невозможно. Это я недавно где-то вычитала. И теперь вот решила проверить на практике.
Слезы продолжали катиться из его глаз, лоб покрылся испариной. Он резко поднялся, схватил с полки пачку «Астры», попытался закурить, но руки его не слушались, и спички ломались одна за другой.
Я любезно поднесла ему зажигалку и, закурив сама, продолжила атаку:
– Изобразив при Эдуарде Иосифовиче безутешного отца, вы вызвали милицию.
Его опять прорвало: во все стороны полетели слюни, сопли и слезы.
– Да? Все вы уже решили, все постановили. А что ж, по-вашему, тогда я с ее другом сделал? Ведь она ж не одна была, друг ведь мог за нее вступиться. Да любил я ее, понимаешь ты, любил! А ты об убийстве говоришь. Убирайся прочь отсюда!
– Дудки, уважаемый! Сначала я скажу все, что хотела, а потом мы с вами в милицию пойдем. Харламову вы подсыпали наркотик в кофе. А уж когда он отключился, занялись девочкой. Один удар в висок – и делай, что хочешь. Ведь вы, с вашего позволения, врач. Куда лучше ударить, знаете. Только вы не учли одного обстоятельства: убивал девочку правша – это установлено экспертизой. А мой клиент – левша, хоть и переученный. И надеюсь, что повторная экспертиза докажет его невиновность. Такой вот расклад получается у нас с вами...
Брюнетка молча, с расширенными от ужаса глазами смотрела поочередно то на меня, то на Игоря.
Он опять попытался что-то вставить, но я не позволила, решив дожать его, раздавить всеми имеющимися у меня фактами:
– После убийства вы сфотографировали погибшую и отослали фотографию невесте Харламова, узнав каким-то образом, что она собралась обратиться ко мне и решив так вот убедить ее в виновности Алексея. Вы также попытались запугать меня и не дать мне взяться за это дело.
– Таня, послушайте...
Но меня уже несло по всем кочкам – я сама себя распалила. Мне было просто необходимо высказать ему все, что я о нем думала.
– А поняв, что вы дали маху, отослав фотографии – ведь по часам Алексея можно понять, что фотография сделана за час до приезда милиции, – вы залезли в квартиру Натальи и все перерыли в поисках снимка. А кроме того, именно вы были в квартире Харламова и подкинули ему вот эти фотографии, сделав из него маньяка-убийцу, который любит снимать на память свои «подвиги». Но, к счастью, я тоже была тогда в той самой квартире и видела, как вы положили их в книгу.
Я вытащила из сумки пачку фотографий, но протянула не ему, а брюнетке – тоже психологический трюк.
Игорь Игоревич, бросив бесполезно истлевшую сигарету в пепельницу, аж застонал:
– О, господи! Кажется, я пропал.
Елена машинально взяла фотографии и, взглянув только на верхнюю, в ужасе отшатнулась:
– О, боже милосердный. Неужели это все правда, Игорь? Неужели это все ты?
Проняло все-таки. А то сидела, как истукан.
Тот, кого я назвала убийцей, вскочил так, что стол свернул, и тот больно врезал мне ножкой по коленке.
– А что именно неправда: что были в той опечатанной квартире, подкинули сфальсифицированные улики, а потом милицию вызвали? Уж так вам хотелось форсировать события. Потом мы еще вместе в такси ехали. Помните? – Я ослепительно улыбнулась ему. Насколько мой подбитый глаз позволил, а сама исподтишка наблюдала за Леночкой.
Она в каком-то оцепенении снова и снова перебирала снимки. На лице ее отразилась смесь ужаса и отвращения. Ковалев заметил это и прямо перед ней бухнулся на колени, прямо как в фильме не очень высокого пошиба:
– Не верь, я умоляю, не верь! Это неправда!
Она отстранилась от него. В ее глазах читались испуг и презрение. Он опять воззвал ко мне, все так же стоя на коленях:
– Вы не имеете права! Вы слышите меня? Не имеете! Я не убивал Таню. Я не убийца, нет, нет, нет!
Во мне это не вызвало жалости. Я была готова идти до конца. И даже блефовать. Если все удастся, ему уж точно не отвертеться.
– Убивали, – сладчайшим голосом произнесла я (имела полное право на такую вольность). – А ключи от Лешиной квартиры с необычным брелоком у вас. И они вам больше не понадобятся. Я вас смею в этом заверить. И будет гораздо лучше, если вы сами пойдете в милицию и все расскажете.
– Но у меня нет никаких ключей, – при этом он судорожно, но совершенно непроизвольно ощупал карман своих брюк. И вздохнул. Как мне показалось, очень даже облегченно.
– Ладненько. Тогда покажу вам фокус от Тани Ивановой. Хотите? Елена...
– Владимировна, – подсказала она мне.
– Елена Владимировна, вы будете свидетелем того, что сейчас произойдет.
Женщина молча кивнула, глядя на меня во все глаза.
Он настороженно замолчал, а я издала условный свист (у меня это всегда неплохо получается). И тут же в ответ прозвучал такой же свист и мягкий женский голос:
– Леша, я тут, Леша, я тут.
Вот такие пироги. Просто блеск. Надо будет себе такой когда-нибудь приобрести. А то я, рассчитывая на свою феноменальную память, вечно теряю ключи от машины. Однажды даже безвозвратно потеряла.
Я поднялась и пошла к полке с банками для круп – именно оттуда раздавался голос. Для уточнения места их расположения пришлось еще подсвистнуть. Ключики-то из банки с пшеном отвечали.