Кругом одни соблазны - Серова Марина Сергеевна. Страница 23

Мысль хорошая, жаль только, что пришла опосля, как говорится. Надо было раньше об этом думать. И расспросить Игоря Игоревича. А я возрадовалась, что только приведу свидетеля, который Лешину невиновность докажет, и его отпустят. И суд на его стороне будет. И остальное блюстители правопорядка сами распутают. Им за это деньги платят.

Оказалось, не все так просто. И Ковалев молитвами Льва Германовича теперь будет недоступен для меня. Сколько раз убеждалась, что излишняя самоуверенность и поспешность вредят. И эмоции тоже вредят делу. Только холодный расчет. Ведь это уже проверено опытом.

Я тяжко вздохнула. Сделанного не поправишь. Придумаю что-нибудь. Вот навещу дам Игоря Игоревича и придумаю. Они теперь измучились в неизвестности: Валентина Николаевна не знает, куда супруг подевался, а Лена вся извелась от мысли, что ее любимый человек потерял остатки совести.

Верное решение. Вот с них и начну. По телефону такие новости не сообщают. Лучше встретиться лично и все объяснить. Пообещала же я ему опеку, в некотором смысле. Менять решения не в моем стиле. «Если я чего решил, так выпью обязательно». Может, Валентина Николаевна в силах чем-то помочь мне.

Валентина Николаевна отдыхала после суток. Я ее, видно, разбудила:

– Простите меня великодушно. Я по поручению Игоря Игоревича...

Мой рассказ ее шокировал. Она тихо плакала, вытирая слезы кухонным полотенцем:

– Это все, конечно, ужасно. Мне так больно, словами не выразишь. И в то же время я понимаю, почему он поступил так гадко. Ведь он в последнее время с ней не ладил. Разумеется, если кто-то очень хотел, чтобы его посадили за убийство Танюши, так бы оно и вышло, все шишки на него свалились бы. Но все же как он мог, Таня?! – она зарыдала. – Он же ее так любил. Он просто испугался, испугался... Боже, как все это гадко. Как мерзко. И как больно! Маленькая моя девочка, ты и после своей смерти с предательством родного человека столкнулась. Как мне с этим жить, Таня?!

Что я могла ей сказать? Эту фразу я уже слышала сегодня. Я, конечно, постаралась утешить ее, как только могла. Но разве в данном случае можно помочь человеку смириться со своей бедой? Он должен пережить ее заново тысячу раз, постоянно мучая себя страшными воспоминаниями. Только тогда, когда душа уже устанет мучиться от нее вновь и вновь, боль притупится. Она не исчезнет, нет. Это никогда не проходит бесследно. Но боль все же притупляется со временем. Время лечит.

– Валентина Николаевна, как вы считаете, могли у вашего мужа быть враги, которые, чтобы засадить его в тюрьму, решились на такое преступление?

Она покачала головой, вытирая слезы платочком, который наконец-то отыскался:

– Не знаю даже. Вроде бы он никому дорогу не переходил. В доме его все уважали. Не знаю... – Из груди ее вырвался стон. У меня даже сердце на мгновенье остановилось...

Я вышла на улицу и вздохнула глубоко-глубоко. Майский воздух, наполненный упоительной свежестью, чарующими запахами, волновал мою уставшую душу.

– Если бы всего этого не было! Господи, как было бы хорошо, если бы всего этого не было.

Не в наших силах повернуть ход событий. Что случилось, то случилось. Ничего нельзя поправить. Кроме одного... Невиновный пострадать не должен. Тем более этого невиновного я когда-то так любила!

– Что ж, Танечка, гениальная ты моя, – сказала я себе (ну, кто ж еще меня поддержит морально?), – пора к Елене Владимировне. Надо ей сообщить, что ее возлюбленный – человек, который не до конца распрощался со своей совестью.

Я попробовала ей дозвониться сначала. Но, увы и ах. Никто не брал трубку. Кто ее знает? А вдруг у них просто телефон не работает? В нашем городе это вполне нормальное явление. Все равно надо ехать.

Однако дверь мне там тоже никто не открыл. Я честно давила на кнопку звонка. За дверью тишина. Никого нет дома. Ладно. Сообщим попозже. Ничего не поделаешь. Такова селяви.

Я уже надавила кнопку вызова лифта, когда открылась дверь рядом с квартирой Елены Владимировны:

– Купишь буханку губернского и пачку чая «Народного», он дешевле, – наставляла женщина средних лет сына-подростка.

– Да понял, мама, ты уже говорила.

Я решила проконсультироваться у нее:

– А вы не подскажете, когда ваши соседи дома появятся?

– А вам кто нужен?

– Елена Владимировна.

– А Елена Владимировна на дежурстве, а муж на дачу уехал. У него вроде выходной сегодня.

– Понятно. Спасибо вам большое. А когда Елена Владимировна вернется, не скажете?

– Точно не знаю, но, по-моему, сегодня она часов до четырех работает.

– Еще раз спасибо.

– Да не за что. Они вечером скорее всего дома будут.

Женщина закрыла дверь. Я оказалась в лифте с ее пацаненком. Маленький, веселый человечек.

– А вы к тете Лене или к дяде Жене, тетенька?

– К тете Лене. А что?

– Да нет, ничего. Просто он замучил тетю Лену. Она к нам несколько раз ночевать приходила. Он напьется и ее гоняет. Мама сказала, что он просто дурак.

А вот такое совершенно непозволительно докладывать детям. Необязательно. Дети не должны вникать в проблемы взрослых.

Я ему об этом сказала.

– Ой, тетенька, да у нас об этом все в подъезде давно знают. А дети – не такой глупый народ, каким его взрослые считают.

Малыш был прав. Рассудительный мальчик. Это, может быть, и есть та причина, по которой Елена Владимировна отшатнулась от своего родного мужа и нашла себе утешителя в лице Игоря Игоревича. Хотелось бы поскорее взглянуть на этого типа. Интересно, что он собой представляет?

Мы распрощались с подростком у подъезда. Он пошел покупать дешевые продукты для семьи, а я поехала к даме, которая поставила свою резолюцию под приговором Харламову.

Вера Ивановна, этакая здоровенная бабища непонятного возраста, с короткой стрижкой, совершенно не подходившей к ее полному, круглому, как луна, лицу, была явно настроена против детектива Тани Ивановой.

– Что вам нужно? Вы не верите в справедливость правоохранительных органов?

– Что вы, что вы, Вера Ивановна. Ни в коем разе! Просто хотела бы лично увидеть результат экспертизы, который подтверждает вину Харламова целиком и полностью. Я его давно знаю. И мне трудно, чрезвычайно трудно поверить, что он это мог совершить.

Она развеяла мои надежды в пух и прах. Оставалось одно: поверить, что Леха, славный и прикольный когда-то Леха, – преступник. Серийный убийца. Вот так, дорогой читатель. Никакой альтернативы.

Я слушала ее, я смотрела в бумаги, которые она мне демонстрировала, но что-то не давало мне покоя. Не знаю что. Право, не знаю.

Уже сидя в своей родной «девятке» и анализируя все, что я только что услышала, я поняла, что меня так беспокоило. Где-то я ее видела. Не знаю, где. Но видела. Кого-то она мне очень сильно напоминала. Вот. Не знаю пока, кого. Это придет со временем. Озарение, я имею в виду. Эффект двадцать пятого кадра.

Надо просто немного подождать. И все встанет на свои места. Так будет. Я знаю. Так всегда бывает...