Мешок с неприятностями - Серова Марина Сергеевна. Страница 7

Привычная ко всему, я не смогла сдержать стон. Наверное, при жизни Ирина была просто красавицей. До тех пор, пока ей не перерезали горло.

– Вот тебе и «чрезвычайные обстоятельства»...

Как всегда в подобных ситуациях, голова заработала быстро и четко. Но именно сейчас это не принесло облегчения: моя дедукция – вместе с индукцией – не могла нащупать выход в кромешной тьме загадочного. Кто убил Ирину? За что ее убили? И почему – здесь и сейчас? Есть ли в этом какой-то смысл или время и место ее ужасного конца выпали случайно? И главное: что теперь делать мне, опять оставшейся без «ниточки» в руках, да вдобавок еще и с трупом?!

Последняя мысль так подстегнула меня к действию, что я вскочила на ноги со всей резвостью, какую допускало присутствие мертвого тела. Чувство долга мучительно боролось во мне с чутьем, помноженным на многолетний опыт частного сыщика. Мучительно – однако недолго: силы были слишком неравны.

Наклонившись, я осторожно вернула труп в первоначальное положение – прислонила к перегородке исповедальни. Потом, достав маленький фонарик, который, к счастью, почти всегда таскаю с собой, тщательно осмотрела все вокруг: а вдруг повезет?

Увы! Единственным моим трофеем стала сумочка погибшей – маленькая такая, из натуральной крокодиловой кожи. В ней я нашла портмоне из того же материала, связку из трех ключей, пудреницу, помаду да носовой платочек. Больше там ничего не поместилось бы при всем желании. Впрочем, нет: обнаружилась еще газета, сложенная до размеров носового платка. Вот этот листок я, повинуясь импульсу, переложила к себе в сумку, чтобы изучить на досуге. Ведь зачем-то женщина взяла его с собой, отправляясь на встречу с частным детективом?

В кошельке лежали две кредитные карточки, небольшая сумма в рублях, несколько зеленых бумажек с портретами американских президентов и паспорт в кожаной обложке, который развеял мои последние сомнения насчет личности погибшей. И еще одна вещь не вызывала сомнений: тот, кто убил Кравчук Ирину Зигмундовну, тысяча девятьсот шестьдесят первого года рождения, украинку, сделал это явно не корысти ради. Но если она принесла сюда какие-то «доказательства», о которых говорила, то их этот гад забрал с собой.

Орудуя при помощи платка, я аккуратно сложила все вещи обратно в сумочку. Оставалось позаботиться, чтобы нигде не осталось моих отпечатков, и можно, как говорит мой друг Гарик, делать ноги. А то еще кто-нибудь ненароком застукает меня на «месте преступления». И придется тогда переименовывать «Кающуюся Магдалину» в «Великомученицу Татьяну».

Стоп, стоп! А это еще что такое?

Только сейчас я заметила, что правая рука Ирины Кравчук сжата в кулак. Не без труда разогнув ее длинные холеные пальцы, сведенные предсмертной судорогой, я нашла нечто крохотное, что поначалу приняла за бусину. Сердце забилось учащенно. Странный камешек... Судя по всему, Ирина была роскошной женщиной, и ей вполне к лицу было бы бриллиантовое колье или нитка натурального жемчуга. Только не к этому строгому костюму, весьма подходящему для посещения церкви. А уж бусы к нему и вовсе не подошли бы...

Положив находку на ладонь, я изучала ее в свете карманного фонарика. Это и в самом деле был камешек: красноватый в темную крапинку, неправильной формы, размером не больше ногтя на моем мизинце. В центре его светилась едва заметная дырочка, которая свидетельствовала, что этот одиночный экземпляр прежде и в самом деле являлся частью какого-то целого. И однако что-то мешало мне принять версию о бусах. Что-то вертелось в голове, но в ясную, законченную мысль не сложилось. Скорее всего просто не хватило времени.

Я отправила камешек вслед за газетой и потратила еще пару минут на поиски других вещдоков. Но больше не нашла ничего.

Два или три раза во время всех этих манипуляций мне мерещился звонок входного колокольчика, но это – слава богу! – были только нервы, напряженные до предела. Когда я наконец выбралась из мрачного «закулисья» на сцену, где перед распятием горела лампадка, – зрительный зал с рядами скамеек был по-прежнему пуст. Только сейчас он показался мне мрачным и зловещим, словно склеп, а все вокруг вызвало из глубин подсознания два латинских слова: «Mеmento mori». Да уж, точно «помни о смерти»... Даже яркие блики на полу выцвели, потускнели, будто скорбя о чудовищном злодеянии, совершенном в божьем храме. Хотя на самом деле, наверное, солнце спряталось за высокие крыши домов на другой стороне улицы Немецкой.

И тут я увидела себя: свою одежду, руки и ноги. О господи! Ну просто леди Макбет, ни грима, ни театрального костюма не надо. Что же делать? Будь на улице темно, еще можно было бы рискнуть добраться до дому дворами – благо недалеко. Но в четвертом часу дня, в сентябре... Кто ж знал, что я, придя на встречу с женщиной в церковь, с головы до ног перемажусь кровью, словно жертвенный агнец!

Отчаянное мое положение усугублялось тем, что промедление было смерти подобно. Оставалась одна надежда: поискать какую-нибудь одежку в заднем помещении церкви.

Я вернулась в исповедальню, прошла мимо бездыханного тела Ирины Кравчук и сунула нос за штору, из-за которой пробивался свет. Там оказался маленький коридорчик, освещенный матовым плафоном и заканчивающийся дверью, которая явно выходила во двор строения. Служебный вход, ну конечно! Осторожно нажав на ручку, я убедилась, что дверь заперта.

Это уже становилось интересно. Если здесь закрыто, как же тогда убийца покинул церковь? Одно из двух: либо у него был ключ от служебного хода, либо он вышел тем же путем, каким я вошла. Впрочем, есть еще и третий вариант... О господи, этого еще не хватало!

Потрясенная неожиданной мыслью – которая, строго говоря, должна была бы посетить меня намного раньше! – я опрометью бросилась к двум другим дверкам, расположенным в центре коридора, одна напротив другой, и настежь распахнула обе. Убедившись, что ни в «подсобке», ни в туалете никого нет, я немного успокоилась. Уф, хорошо хотя бы то, что этот мясник успел покинуть место преступления, не то бы... Пожалуй, я подумаю об этом позже, а сейчас главное – умыться, переодеться и смыться. Быстро покончив с первым пунктом, я отправилась на ревизию одежды святого отца.

Наверное, именно такой и должна быть скромная обитель католического священника. Распятие в углу, несколько полок с книгами, стол, два стула, тумбочка с кофеваркой и чайной посудой... Однако сейчас меня больше всего интересовала ширма, за которой виднелась вешалка с какой-то одеждой.

Конечно, можно было предположить, что наряды от Кардена и Версаче здесь вряд ли имеются. Но то, что я нашла, было слишком экстравагантно даже для меня. В полном замешательстве я вертела в руках плечики с висящей на них длинной черной сутаной. Выбор, что называется, оставлял желать лучшего: либо выйти на улицу в собственном прикиде, заляпанном кровью невинной жертвы, либо... скрыть его под одеянием священника святой римско-католической церкви. Вздохнув, я выбрала второе и стала торопливо облачаться.

В конце концов, размерчик подходящий: хвала господу, падре Леопольд не какой-нибудь маломерок – можно будет как следует задрапироваться. А из белого полотенца попробуем соорудить нечто вроде монашеского головного убора. Надеюсь, местные аборигены не очень-то разбираются в деталях католического костюма, так что... сойдет для нашей мусульмано-православной местности!

Однако натянуть широкий балахон поверх собственной одежды оказалось вовсе не простым делом. В спешке я путалась в складках сутаны и все время вылезала руками и головой не в те дырки. За ширмой для моих манипуляций не хватало места, и теперь я стояла посреди комнаты, размахивая непослушными полами одеяния, словно черными крыльями. Поглядеть со стороны – картинка, наверное, была еще та!

И тут послышался шорох... Нет, не так: наверное, я кожей почувствовала, что у меня появился зритель, который сейчас именно это и делает – смотрит на меня со стороны. Теперь уж не припомню всю сложную гамму своих ощущений в ту секунду, но то, что они были не из приятных, точно. «Конец твоим мучениям, Таня дорогая! – с какой-то даже торжественностью возвестил внутренний голос. – Ты влипла».