Одна из нас лишняя - Серова Марина Сергеевна. Страница 1

Марина Серова

Одна из нас лишняя

Глава 1

Не знаю, откуда во мне это триумфально-бесшабашное чувство, что со мной не может случиться ничего ужасного. Это ощущение высшей защищенности не имеет ничего общего с присущим рядовому обывателю самоуспокоенностью и в некоторой степени равнодушию. Наоборот, это чувство подстегивает меня, выбрасывая в мою кровь лошадиные дозы адреналина.

Оно подобно прямому и повелительному взгляду конкистадора, а новый берег для него – мой сумасшедший полет на «Кавасаки». Даже то обстоятельство, что за штурвалом этого «летательного» аппарата сидит юнец с высокомерными замашками гения при богатых родителях, не отменяет его, причудливым образом сливаясь с самозабвенным упоением бешеной скоростью. Я отдаюсь этому чувству, как отдаются в любви: легко, свободно, сладострастно...

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не захохотать навстречу дикому ветру, который с каким-то яростным заигрыванием треплет мои выбивающиеся из-под шлема пряди волос. Я знаю, что будет, если я открою рот: он ворвется в гортань, забьет ее пыльным, вихрящимся клубком сумасшедшей щекотки.

Так уже было, когда я пыталась что-то сказать Никите. Он слегка повернул голову, бросая клич: «В город!» Подхваченное ветром слово со всей силой ударилось о мое лицо, а когда я хотела ответить и разомкнула губы, порывистый зонд всклокоченного воздуха проник, казалось, до самого живота, взрыхлил внутренности и, снова поднявшись к гортани, подобно пламени из драконовой пасти, вырвался наружу. И вот, грубо насмехаясь над моей оторопью, умчался прочь. Он не преминул пару раз со всего размаха хлестнуть меня по плечам, покривляться за спиной и чиркнуть своим пронзительным смешком по ватной глухоте жаркого полдня.

Дорогая игрушка – этот «Кавасаки», ведь стоит он не меньше десяти тысяч зеленых! На эти бабки можно было бы купить двухкомнатную квартиру в центре или, скажем, совершить пару круизов, купить отличную иномарку, раз пять выехать за рубеж, оплатив возможность выгодного по нашим меркам трудоустройства, и так далее и тому подобное.

Но Никита раскрутил своих родителей на мотоцикл... Быстрый, легкий, юркий, маневренный, одним словом, марки «Зефир». Не спорю, кому-то по душе прославленно-маститый грузный «Харлей». Ну, вспомните хотя бы фильм «За гранью закона» с Чарли Шином в главной роли. Череда байкеров на своих тяжеловатых «Харлеях» бороздит просторы какого-нибудь Техаса или Оклахомы. Живописная картина! Многие из обладателей «Харлеев» напоминают пивные баки, они уже не молоды, бородаты, этакие байкеры-пенсионеры. С деловитой неторопливостью опускают они свои тучные чресла на сиденья «Харлеев».

Не знаю, но почему-то в моем сознании «Девидсон» ассоциируется именно с такими солидными, бесстрастно-улыбчивыми байкерами, многие из которых в нынешнее время мирно трудятся в конторах и на предприятиях. А мотоцикл для них – возможность тряхнуть стариной, глотнуть вольного пыльного воздуха прерий, хоть на один уик-энд снова почувствовать себя молодыми, полными надежд и скоростного натиска.

«Зефир» по сравнению с «Харлеем» – ласточка, мошка, пушинка. Простой дизайн, изящество высшей пробы, черно-белая классика, увертливость и какая-то дьявольская неуязвимость. Мы проносимся мимо поблескивающих на солнце корпусов авто, которые кажутся едва ли не броневиками. Ощущение полета не покидает меня. Никита в восторге.

Мне симпатичен этот милый, хотя, на первый взгляд, самонадеянный и вздорный паренек, родители которого – владельцы крутой архитектурной фирмы – наняли меня его телохранителем.

Долговязый, утонченный, несмотря на юношескую угловатость, задиристо-бесшабашный, с густыми светлыми непокорными волосами и повадками Артюра Рембо, Никита – довольно странное, но обаятельное существо. Из этого существа – безотносительно к вызывающей резкости его поведения и сарказму – прет оголтелая романтика. И «Кавасаки» вне всякого сомнения – дань ей, родимой, замешанной на патетике и юморе.

– Жрать хочется, – на миг перекрывая рев мотора, орет Никита и захлебывается смехом.

– Домой? – так же весело спрашиваю я, вернее, не спрашиваю, а выталкиваю изо рта слова, хрипя и проглатывая очередной клуб сухой горячей пыли.

– К черту! – кричит Никита. – Давай в «Тотем»!

– О`кей.

С Никитой я сошлась не сразу: потребовалось, по крайней мере, две недели, чтобы этот избалованный и насмешливый малый стал прислушиваться к моим советам и доверять мне. Вначале он видел во мне только надоедливую няньку, нанятую неизвестно зачем его отцом. Никита учился в художественном училище, но большую часть времени проводил на «колесах» или в молодежных кафе. Полгода назад он плотно сошелся с местными байкерами. Его отношения с ними были далеко не гладкими. Разногласия носили социальный и любовно-личный характер. У Никиты водились довольно крупные карманные деньги, он был отлично экипирован, мог позволить себе любой прикид, практически любой досуг. И хотя он не был ни скупердяем, ни снобом, это не спасло его от зависти доморощенных байкеров, многие из которых, несмотря на более солидный возраст, не могли соперничать с Никитой ни мотоциклом, ни одеждой.

Второй причиной размолвок и разного рода недоразумений было увлечение Никиты девушкой предводителя местной байкерской ветви. Ее звали Вероникой, сокращенно – Никой. Созвучия в именах обоих моему подопечному было вполне достаточно, чтобы вообразить, что их альянс предусмотрен волей небес.

Ухаживания Никиты, подогреваемые кокетством Вероники, повлекли за собой ряд стычек и разборок, он едва не стал персоной нон грата в байкерской среде.

Два месяца назад Никита порвал со своей любовью, чем спас свое положение. Разочаровался ли он в предмете своей страсти или просто заскучал, я не знаю. Семнадцать лет – возраст, когда человек за неделю проживает и переживает столько, сколько взрослому человеку и не снилось!

Это, конечно, не относится ко мне – моя работа не дает мне скучать, и хотя я на десять лет старше Никиты, понимаю его лучше, чем своих, зачастую обремененных тривиальными семейными заботами, сверстников.

На стенах комнаты Никиты по-прежнему висят портреты юной темноволосой красавицы, но он, как мне кажется, все меньше обращает на них внимания. И то обстоятельство, что он не снял их, не разорвал в сердцах, не сжег, не спустил в унитаз клочки размалеванной холстины, доказывает, что Никита сам охладел к своей байкерской мадонне.

Родители Никиты – деловые, увлеченные люди. Поднявшись на торговле всевозможными лекарственными средствами, они создали свое собственное предприятие, где могли развернуть деятельность, отвечающую их профессиональным амбициям и планам. Оба архитекторы, они строго разделили сферу деятельности: отец Никиты, Овчаренко Юрий Анатольевич, будучи генератором идей, ведал теоретической частью; Людмила Григорьевна же, официально числясь генеральным директором «Стилобата», занималась практической стороной предприятия – решала организационные, финансовые и кадровые вопросы.

Мать Никиты являла собой образец современной женщины: умная, энергичная, волевая, целеустремленная. Был, правда, в ее поведении и суждениях, о которых мне доводилось слышать из уст Никиты, оттенок нравственного безразличия, но в ее внешности не было ничего претенциозного или вызывающего.

Выше среднего роста, стройная, подтянутая и моложавая, она носила эффектную короткую стрижку, изящные костюмы, минимум украшений и шикарные солнцезащитные очки. Успев уже побывать на юге, Людмила Григорьевна щеголяла ровным загаром, что очень шло к ее выкрашенным в «платину» волосам. Она разъезжала на белом «Крайслере-Саратога», обдавая водителей «Жигулей» и пешеходов полупрезрительным-полунасмешливым взглядом. Синие глаза Людмилы Григорьевны излучали превосходство и жизненный азарт. Она в немереных количествах поглощала морскую капусту, крабов и витамины.

Юрий Анатольевич не отличался ни внешней привлекательностью, ни изысканностью в одежде. В его русоволосой голове теснились архитектурные проекты и расчеты, он вечно ходил с каким-то растерянно-отсутствующим видом, что было причиной плохо скрытого недовольства и насмешек со стороны его дражайшей половины.