Одна из нас лишняя - Серова Марина Сергеевна. Страница 25

Выходит, что Юрий Анатольевич никуда из Тарасова не выезжал.

– А как Борщев вам это объяснил, ну то, что вы поедете под фамилией Овчаренко?

– Никак, – просто ответил Шнайдер, – сказал, что так надо.

– В каких отношениях вы были с Борщевым? – спросила я, уже предполагая, что ответит Шнайдер.

– Я его любил, – на глаза Шнайдера снова навернулись слезы.

Какой чувствительный! Хотя говорят, гомосексуальная любовь сильнее гетеросексуальной. Может, это связано с тем, что партнера найти гораздо сложнее?

– Скажите, откуда вы сейчас пришли?

Вопрос оказался для Шнайдера неожиданным. Он на мгновение задумался.

– С работы...

– Если вы мне будете врать, я не смогу помочь вам, – укоризненно произнесла я.

– Ладно, – махнул он рукой, – Слава попросил меня сходить к его знакомому, кое-что передать и забрать у него деньги.

– К какому знакомому, что передать и что за деньги? – тут же уточнила я.

– Передать нужно было несколько дискет и первые экземпляры договоров фирмы, в которой работал Слава, с болгарской фирмой. Отдал я их Давнеру, директору фирмы «Арх-Модерн». За это он вручил мне сто тысяч долларов, для Славы.

– Зачем ему эти договоры, вы знаете?

– Да, чтобы расстроить сделку с болгарами. Тогда бы «Стилобат» снова стал работать с Давнером.

– Договор сейчас можно переслать по факсу, – недоверчиво произнесла я.

Шнайдер пожал плечами. Видно было, что он, как говорится, не в курсе.

– Деньги при вас?

– Да.

– Хорошо. А что было на дискетах?

– Не знаю.

– Что вы собирались делать с деньгами?

– Уехать отсюда и жить где-нибудь за границей.

– Где конкретно?

– Сначала мы должны были уехать в Германию, у меня там родственники, а потом перебрались бы куда-нибудь к Средиземноморью...

– Неплохие планы, – прокомментировала я, – и когда же вы должны были уехать?

– Сегодня, – грустно ответил Шнайдер.

– Покажите мне билеты.

– Они были у Славы, сейчас посмотрю.

Шнайдер достал из шкафа светлый костюм, порылся во внутреннем кармане пиджака и достал оттуда портмоне, из которого выглядывали длинные полоски билетов.

– Вот, – он протянул мне портмоне.

Кроме двух билетов на поезд Тарасов–Берлин на имя Борщева и Шнайдера я обнаружила там билет на самолет.

– Вы собирались ехать поездом? – поинтересовалась я.

– Да.

– Вы в этом уверены?

– Что значит – уверен? – взвизгнул Шнайдер. – Конечно, уверен.

– Тогда, может, вы объясните мне, что это такое? – Я протянула ему билет на самолет рейсом Тарасов–Стамбул на имя Борщева.

Шнайдер ошарашенно таращился на меня, словно не я ему задала вопрос и ждала ответа, а он.

– Что вы на меня уставились? – Я поднялась с кресла. – Может, это вы грохнули Борщева и прикарманили деньги, а теперь рассказываете мне здесь сказки про любовь и Средиземноморье?

Шнайдер раскрыл рот, пытаясь что-то ответить.

– Почему вы не хотели пустить меня в квартиру? – напирала я.

– Слава не велел никого пускать.

– Так он же был мертв, – пыталась я взять его на пушку, уже понимая, что Борщева убил не он.

– Я этого не знал, – Шнайдер снова заплакал.

– Кто же мог его убить? – Этот вопрос я задала скорее себе, чем Шнайдеру, и сама же ответила на него. – Тот, кто знал про деньги... Ладно, Владимир, – я первый раз назвала Шнайдера по имени и успокаивающе похлопала по плечу, – я думаю, все у вас образуется.

Он с надеждой посмотрел на меня.

– У вас есть место, где вы могли бы надежно спрятать на время эти сто тысяч?

– Найду, – шмыгнул он носом.

– Тогда отнесите их туда и вызывайте милицию...

Объяснив ему, как следует действовать, я спустилась вниз, где меня поджидал Родион.

Увидев меня, он распахнул дверцу. Прошмыгнув на свое место, я попросила его прикурить мне сигарету. Не то чтобы зрелище трупа и рассказ Шнайдера потрясли меня настолько, что у меня задрожали руки, но я была определенно взволнована. Родион, будучи проницательным малым, видно, заметил произошедшую со мной перемену, потому что, едва я затянулась, спросил:

– Что-то случилось?

– Ничего, кроме того, что я договорилась о сеансе, – я пыталась говорить непринужденно, но чувствовала, что фальшивлю. Наверное, и Родион чувствовал то же самое.

– Мало похоже на мирную беседу, – он недоверчиво посмотрел на меня.

– Мы что, так и будем стоять на месте? Лично мне нужно на Провиантскую. Но сначала я бы хотела добраться до моего «жука».

– Я сам тебя отвезу, – предложил Родион, оторопевший от моего жесткого тона.

Сейчас мне было не до сантиментов, и угрызения совести, как это ни парадоксально звучит, я решила отложить до более подходящего случая.

Мы выехали со двора и направились по Рабочей в сторону Волги. Родион молчал. Обиделся? Тем хуже для него. Если бы он только знал, чем я на самом деле занимаюсь и о чем я беседовала со Шнайдером! А уж как бы он, наверное, удивился, что я в курсе дел его папаши и что мое нынешнее расследование напрямую связано с деятельностью «Арх-Модерна»!

Ну что ж, есть минутка, чтобы пораскинуть мозгами.

Что у нас получается? Борщев улетает в Болгарию со своим френдом – Шнайдером, обещая тому в итоге поездки привольную средиземноморскую жизнь и любовь до гробовой доски. Шнайдер летит по документам Овчаренко... Не остается никаких сомнений в том, что Юрий Анатольевич мертв и убил его Борщев. Как дважды два.

Но кто тогда убил Борщева? Человек, знавший об этой поездке и о крупной сумме, которую должны были везти с собой Овчаренко и Борщев; человек, побывавший всего за пару часов до меня в квартире Шнайдера; человек, скорее всего входивший в долю с Борщевым. А может, Овчаренко убил не Борщев, может, этот ловелас-гомосексуалист – только послушный механизм в чьих-то беспощадных руках? Руках, не побоявшихся запятнать себя кровью двух жертв?

– Ты расстроена? – Голос Родиона донесся до меня как из фараоновой гробницы. Я почти забыла о его присутствии.

– Нет, просто думаю, – отмахнулась я.

– У тебя отсутствующий вид, – улыбнулся он.

– Именно с таким видом и думает большинство людей, к которому я и отношусь, – иронично заметила я.

И взглянула на недоумевающего Родиона, на его лицо, которое показалось мне каким-то потерянным и бледным, несмотря на весь его загар. Потом перевела взгляд на его лежащие на руле руки. Кольцо с плоским черным треугольником камня по-прежнему украшало его левый мизинец. Почему-то вспомнила тот вечер в «Рондо», когда впервые встретилась с ним. Мне стало грустно. Все проходит, боже, и как быстро!

Вот он сидит тут рядом, живой, красивый, вожделеющий, а у меня в голове теснятся странные мысли о безвозвратно ускользающем времени, о невосстановимом чуде первого впечатления, о сладком яде первой истомы, о том запретном счастье, когда не смеешь мечтать не только о ласках и поцелуях, но просто о том, чтобы на тебя обратили внимание.

Ну-ка, что-то ты совсем раскисла, ведь тебе еще, девочка, работать!

– Мы поедем ко мне? – осторожно поинтересовался Родион.

– Смотря по обстоятельствам, – невозмутимо ответила я.

– И что же это за обстоятельства? – неожиданно сухо спросил Родион. В его голосе послышались даже нотки высокомерного раздражения.

– Если тебе в тягость все это мотание со мной, я же не навязываюсь... – резко сказала я, задетая его тоном.

– Не в тягость, просто я хочу знать, на что могу рассчитывать.

– Ни на что, – обрубила я канат, – высади меня здесь.

Мы стояли у светофора на пересечении Рабочей и Горького. Я взялась за ручку дверцы, но Родион с силой сжал мою руку.

– Я что-то не то сказал? – забеспокоился он.

– Вот именно. Я почти приехала, высади меня.

– Потерпи еще квартал. Я тебе уже надоел? – обиженно спросил он.

– Нет, похоже, это я тебе надоела. Не терплю подобный менторский тон: «На что я могу рассчи-и-итывать?» – передразнила я его.

Родион рассмеялся.