Затяжной выстрел - Азольский Анатолий. Страница 41

Лейтенант поглодал кости. Повел глазами в сторону армянки. Обнаружил знание «Техминимума буфетчика», процитировав: «Советский мужчина не только активный пособник женщины в приготовлении салата, но и соучастник ее гастрономических утех».

— С Антошки надо брать пример, христопродавец Манцев. А еще гуманистом слывешь. Иди— ка ты к своей кондитерше, с горя закажи кофе с мороженым и вешайся. Каким узлом завязывать петлю — сам знаешь, ты у нас грамотный, энциклопедист, Брокгауз и Эфрон, Тигр и Евфрат, всему флоту закинул петлю на шею, пострадай теперь сам, Антошка тоже страдал с клизмой, врачи страдали, звонили на крейсер, все спрашивали:

Бобин сдох или не сдох? Потому что не знали, чем Антошка отравился. По всей бухте звон стоял, со всех кораблей семафорили: Бобик сдох или не сдох?..

— Бобик — сдох, — сказал наконец Манцев. Лейтенант дохлестал коньяк, кликнул армянку, пошел к ней. Олег одевался и прощался с убежищем. Где— то рядом простирался незнакомый и чужой город, опасность чудилась отовсюду.

Сквозь смешки армянки прорвался голос лейтенанта, догнал Олега.

— Эй ты, линкоровский ублюдок. Ясность внесу. Когда Антошку выпустили из госпиталя, на корабле у трапа его встречал проспавшийся Бобик.

21

Иван Данилович летел по Минной, устремляясь к заветной точке, к Барбашу, чтоб обвинить того в преступно— халатном отношении к службе, по крайней мере. Каких— то пять минут назад Долгушин увидел на улице Манцева и в самое сердце поражен был внешним видом врага No 1 эскадры. Шинель — из тончайшего драпа, дай бог такой драп командующему носить, козырек фуражки — как у царского адмирала, и не брюки, а клеш, как у кронштадтского контрика! Куда смотрит комендатура, почему бездействует Барбаш? Ну, Илья, держись!

Влетел к Барбашу — и по одному взгляду Ильи Теодоровича понял, что не ко времени он здесь. Барбаш сидел над какими— то бумагами, пояснение к ним давал капитан-лейтенант. Тем не менее Иван Данилович начал выкладывать обвинения срывающимся голосом. Прервал их, потому что капитан-лейтенант обрадованно вскочил, представился: Николашин, старший офицер артотдела. Заговорил с воодушевлением, но четко, рассудительно. Был весь лучезарный какой— то, волосики мягкие, шелковенькие, глаза голубенькие, и умен, чрезвычайно умен, это как— то бросалось, это впечатляло, и думалось сразу: «Ну, котелок у него варит!..»

— Наконец— то! — вырвалось у Ивана Даниловича. — Наконец— то!

Капитан-лейтенант Николашин принес неопровержимые материалы, свидетельствующие о том, что 31 марта сего года командир 5-й батареи Олег Манцев при выполнении АС No 13 прибег к подлогу, исходные данные для стрельбы намеренно рассчитал с ошибкой, что и позволило ему выполнить эту стрельбу.

Свершилось! Свершилось чудо! Не удалось Манцеву покинуть линкор чистеньким! Пусть радуется теперь оскверненная им эскадра, пусть читает приказ, который будет сейчас составлен здесь, у Барбаша, а завтра подан на подпись командующему. «А вот к этому вопросу вы, товарищ Барбаш, и вы, Долгушин, не подготовились…» Подготовились уже! Полный вперед! Аппараты товсь! Аппараты… Пли!

И торпеда пошла, оставляя за собой пузыристый след… Николашин толково разъяснил смысл принесенных им документов. «Таким образом… На основании вышеизложенного… Подтверждение чему находим в кальке маневрирования…»

Как ни радовался Иван Данилович, а видел: Барбаш слушает Николашина с кислой, недоверчивой улыбкой.

— Милок, — спросил Барбаш, — кто дал тебе эти бумажки?

— Они поступили в артотдел внутренней почтой, в одном пакете с текущими документами эскадры.

Барбаш поцыкал. Сунул в зубы спичку, покусывал ее.

— А кто отправитель?

— Неизвестно. Кто-то с линкора. Только там могли снять копию с кальки. Только там могла находиться таблица дальномерных дистанций до щита. Предположительно… Как я полагаю… — Николашин виновато потупил глаза. — Предположительно — командир группы управления 2-го дивизиона. Предположительно!

— Доброжелательный аноним, значит. — Барбаш выплюнул спичку. — И ты хочешь, чтоб на основании никем не подписанных подметных листков с цифрами была опорочена стрельба, заслужившая благодарность командующего флотом? Чтоб утвердившие отчет о стрельбе адмиралы и капитаны 1 ранга были обвинены в невежестве?

Исходившая от Николашина лучезарность отнюдь не померкла. Сияя радостью, он доказывал свое, обращаясь к Долгушину, в котором почуял союзника. Полез в портфель, извлек журнал «Морской сборник», свежий, развернул на закладке, торжествующе ткнул пальцем.

— Ну, что, что? — не понял Долгушин.

— Статья, — преданно улыбался Николашин. — Авторы — Валерьянов и Манцев, новый взгляд на организацию тренировок. Собственно, написал— то Манцев, Валерьянов, как я догадываюсь, посредник…

— Руки бы поотрубать этому Валерьянову! — выкрикнул Иван Данилович и забегал от окна к столу в сильном гневе. — Каков мальчишка, а? В центральную печать прорвался, на всю страну прокукарекал!

А Николашин не отлипал. Убеждал, предостерегал, настаивал: с Манцевым он встречался в кабинетах учебного центра, Манцев — способный математик, о чем в личном деле его есть пометочка (Долгушин кивнул: да, читал, знаю), Валерьянов оповестил о Манцеве научно— исследовательский институт, отправил туда несколько совместно написанных работ, в одной из них и можно найти теоретическое, так сказать, обоснование всех стрельб Манцева, а там и следы подлога обнаружатся…

— Ты что, голуба, предлагаешь? — оборвал его Барбаш. Он сидел, сунув руки в карманы. Покачивался.

— Отправить меня в НИИ. Я изучу там материалы… Вы ведь спешите, — напомнил Николашин, обнаруживая знание того, что поручено Барбашу и Долгушину. Глаза его сияли преданностью — не Долгушину и Барбашу, а святой артиллерийской правде.

— Хорошо. Я подумаю. Решу. Позвоню. И убери это, — Барбаш показал Николашину на его бумаги.

— Что с тобой? — глянул он на обескураженного Долгушина, когда они остались одни.

Без жара, вяло как— то Иван Данилович рассказал о Манцеве: шинель на нем такая— то, фуражка, брюки опять же чересчур широкие, куда смотрит комендатура…

Барбаш расхохотался.

— Ну, Иван, не ожидал!.. Да что ты мне говоришь, сам видел, и шинель, и фуражку. Ничего не поделаешь, носить такую шинель — не запрещено, хотя и не разрешено. И фуражку тоже. А где разрыв между разрешением и запрещением, там практика, обычай, в Севастополе за такую шинель не наказывают. Кстати, ты все лето носил на фуражке белый шерстяной чехол, а такие чехлы положены только адмиралам. И комендатура тебя не задерживала. Брюки же у Манцева нормальные, уставные, шириною 31 сантиметр, не придерешься. А насчет комендатуры — ты прав, кто-то ей дал прямое и четкое указание насчет Манцева. Но у того— нюх! Незаменимый на войне человек— Олег Манцев! Вся Минная стенка обложена предупрежденными патрулями, а он — просачивается. Вот с кем ходить по немецким тылам…

Иван Данилович молчал — обреченно как— то, дав мыслям широко разливаться, всем мыслям, и подавленно вспомнил Манцева: изможденный какой— то, озябший, не кормят их, что ли, на линкоре, или сам себя голодом морит, простить себе не может греха, взятого на той стрельбе, а грех был, наверное, и мучился парнишка, и, может быть, увольнять начал матросов так, чтоб за увольнения эти наказанным быть, чтоб наказанием грех с себя снять, — все, все может быть, сложный человек Олег Манцев, сам не знает, до чего сложный, уж они— то с Барбашем его лучше знают…

— Линкор в доке. Как организовано питание личного состава?..

Чуть удивленный Барбаш перестал раскачиваться на стуле, вынул из карманов руки, застегнул крючки кителя.

— По уставу. Оба камбуза работают нормально, жалоб на пищу нет, бригады судоремонтного завода питаются из общего котла, наравне с матросами. Упрятал мысли Иван Данилович, запер их на амбарный замок, вернулся к тому, с чего начал, к шинели Манцева. Да только за одну эту шинель Манцева можно с флота гнать! Миндальничаем. Раньше не то было.