Страшные вещи Лизы Макиной - Сертаков Виталий. Страница 51

— Они вас били и заставляли собирать милостыню, так?

— Угу...

— Карел говорил вам, что у вас нет ни родных, ни близких, да? Что надо отработать лечение и паспорт?

— Да... — «Колясочник» всхлипнул. — Паспорт новый просил сделать — не давали...

— И таким образом вы проработали на него целый год? Или был еще какой-то другой хозяин?

— Латыш был... Карел ему должен оставался, продал меня на месяц и еще одного парня.

— Кто вам сказал, что вас зовут Игорь Гладких? Врач в больнице или Карел?

— Карел врачу сказал...

Лиза повернулась ко мне:

— Стерто все, что было до больницы. Возможно это последствия травмы, шокового состояния, но я сомневаюсь. Слишком болезненно он реагирует на попытки пройти глубже... — Она снова взялась за Игоря: — После того, как вы отработаете, вас забирают домой. Кто вас кормит?

— Пашка привозит, а когда Валька наварит, баба Карелова...

— Каждый вечер вам дают водку?

— Сами покупаем, у Вальки же...

— Теперь слушайте очень внимательно и постарайтесь вспомнить. Куда Карел вас возил, кроме уличной работы? Он возил вас в больницу? Или в паспортный стол?

— Нет, он не возил... — Мужик как-то странно замялся, на его худой щетинистой шее дергалась жилка.

— Значит, приезжали к вам, так? Какие-то люди приезжали прямо к Карелу, в квартиру, и осматривали вас?

— Не... Забирали куда-то. Вроде в больницу, а после назад вернули.

— Это была та же больница, где вы лежали после операции?

— Нет, вроде почище.

— Вас осматривал врач? Задавали вопросы?

— Да, спрашивали.

— Они спрашивали, что вы помните до больницы?

— Нет... Не помню. — Инвалид вдруг начал клониться влево, его руки задергались, как у припадочного.

— Придется действовать иначе, — заметила Лиза, когда Игоря удалось усадить на место. — Придется ввести ему лекарство, иначе он погибнет.

— Погибнет?!

— Не исключено, что попытка войти в память вызовет инфаркт.

Кто-то из роботов принес коробочку со шприцом. Несколько минут Лиза молчала, придерживая Гладких за запястье, потом приподняла ему веко.

— Вас отвезли в больницу, там осматривали. Вы хорошо запомнили это место. Больница находится в Москве?

Я затаил дыхание, опасаясь, что калека сейчас двинет ноги. Но ничего с ним не случилось, только говорил теперь медленнее, словно набрал каши в рот.

— Не... лес там вокруг...

— Игорь, вам очень тяжело, но постарайтесь вспомнить как следует. Вы раньше уже приезжали в это место, только забыли. Вы были там гораздо раньше, до того, как потеряли память.

— Был...

— Вам прикрепляли к голове проводки?

— Да, по-всякому крутили...

— Потом вас раздели и уложили в ванну с густой водой. В ванне вы уснули. Помните это?

Гладких всхрапнул, словно его толкнули во сне.

— Я помню. Больно... Кололи больно.

— Теперь попытайтесь вспомнить, что вы чувствовали, когда очнулись. Вы проснулись в палате и поняли, что не знаете даже, как вас зовут, верно?

— Да... Я плакал.

— И к вам приходил человек, лицо которого вы непременно узнаете. Невысокий, широкоплечий, черноглазый...

— Да... Сволочь, он меня резал.

— Резал? Бы уверены, что вам делали операции.

— Оклемался, а живот забинтован. Резали, сволочи...

Макина подняла на меня взгляд. По лбу ее струился пот.

— Скрипач подсаживал ему семена. Без усилителя операция проходит очень болезненно... О чем вы еще говорили с людьми в больнице?

— Ни о чем... Я их просил, может, инвалидность дать или пенсию, или паспорт хотя бы...

— И что вам ответили?

— Ничего. Карел потом ужинать не дал, за лишние вопросы.

— Карел боялся этих людей? Похоже, что они из милиции? Как они с ним разговаривали?

— Морду ему разбили... — Инвалид закашлялся. Лиза на миг взглянула в сторону дивана, один из Макиных молниеносно вскочил и держал полотенце, пока мужик не отхаркался.

— Карел упоминал, что это его хозяева? Это были те люди, которым он отдает часть выручки?

— Нет... Карел ментам платит, в райотдел.

— Кто-нибудь, кроме Карела, может знать этих людей?

— Пашка, дурак... Он Карела по пьяни подколол. Что, говорит, очко сыграло, сразу хвост поджал?

— А что ответил Карел?

— Сказал, знал бы, что со мной так выйдет, оставил бы подыхать...

— Вас отвезли в больницу, и вас вторично осматривали несколько врачей, верно? Вы их очень хорошо запомнили, Игорь. Вы их запомнили настолько хорошо, что, если я вам покажу фотографию, вы обязательно кого-нибудь узнаете. На счет «три» вы откроете глаза и посмотрите на снимки...

Тут Макина проявила себя реальным детективом. Серый плащ откуда-то вытащил старый ярыгинский фотоальбом, там гнездились ее дремучие родственники, и в этот альбом запихали свежее фото.

— Три! — сказала Лиза.

Гладких поглядел в альбом и узнал Скрипача. Он даже не смог ничего сказать, тыкал пальцем и пускал пузыри.

— Что теперь? — спросили, когда инвалида оставили в покое. Будить его Лиза не стала, он так и болтался, свесив набок голову в порезах.

— Этот снимок я извлекла из мозга одного из полиморфов, — задумчиво произнесла Макина, разглядывая квадратную челюсть и скрипичный футляр. — Вероятно, мальчик изменил внешний облик и остальные параметры, как только почувствовал, что за ним следят. Поэтому мы не можем его обнаружить, а каждый потерянный день сопряжен с большим риском. Я полагала, что Скрипач здесь находится не больше полугода, по местному времени. Если я ошиблась и он покинул поселок сразу после... после того, как я с ним рассталась, то его штампы вполне могут начать выбрасывать споры. Надеюсь, что пока этого не случилось... Но если не поспешить, может быть поздно.

— Так что же делать, коли он сменил облик?

— Искать этого Карела. Искать тех, кто контролирует калек.

— А что случится, если они выбросят споры? Отравят подземку?

— Дело в том, что на моей родине существует... Назовем это Конвенцией, так тебе будет понятнее, хотя никто не подписывал бумаг. У нас уже тысяч лет никто не подписывает документы. Конвенция предполагает, что ни один здравомыслящий человек, входящий в Ложу Мастеров, не позволит своим штампам выращивать споры. Кстати, совсем необязательно, что они повторяют человеческую анатомию, скорее, наоборот. Человеческое тело плохо приспособлено для тяжелой работы. Как видишь своих я модифицировала применительно к мегаполису...

Когда-то давно существовала точка зрения, что в дальних походах или в тяжелых условиях — например, на горных выработках — можно позволить штампам дублироваться. Слишком велика была их естественная убыль. Но оказалось, что, несмотря на все успехи науки, уже в первой, независимой генерации, выращенной без участия пришельцев, генетические отклонения превышают пятнадцать процентов, а во второй — половина штампов теряет работоспособность. Ценой таких ошибок, например, стала гибель моего прапрадеда и других ученых...

Когда исчез мой четвертый штамп, я поддалась отчаянию, вручила тебе семя. Штампу легче вырастить дубля, ведь он передал мне, что потерял контакт с двумя партнерами... Я надеялась его спасти, а вышло наоборот.

Но сейчас речь не об этом. Я тебе потом объясню подробнее. К несчастью, в поселках Плачущих живучи некоторые парадоксальные верования. Они считают себя если не детьми инопланетян, то прямыми продолжателями дела Забытых. Некоторые из них убеждены, что их миссия — не ждать возвращения, а «облагораживать» всю планету. Я опасаюсь, что Скрипач, потеряв штампы, отважится на риск и запустит программу почкования...

— И что тогда? — Мне от страха мучительно захотелось в туалет. Я представил себе ряды безмозглых роботов, марширующих по опустошенной Москве и охотящихся за уцелевшими людьми... — Они нападут на нас?

— Милый Сашенька. — Макина тактично не замечала моей тупости. — Ни один штамп не создается просто так, ради развлечения. Это тяжелый труд, требующий огромных душевных затрат. Модели с широким спектром действия крайне редки. Скажем, мои «отцы», как ты их называешь, достаточно многофункциональны, но полиморфы четвертого поколения, которыми пользуется Скрипач, создавались как пастухи...