Женитьба по-балтийски - Азольский Анатолий. Страница 16

Соседка по дому, библиотекарша из стройбата, пересекала Финский залив на том же корабле, — та самая библиотекарша, жена бригадного минера, которую Алныкин много месяцев назад учил стрелять из ТТ, та, что таскала с собою в сумке бутылку. Жила она этажом ниже, изредка видела хлопотавшего по хозяйству Алныкина и продолжала дичать, уверяла, что, какими обоями ни обклеивай стены, дом ближе к Ленинграду не станет. Стряпать так и не научилась, на упреки мужа отвечала презрительным фырканьем. Стреляла по-дикарски метко и рыбу ловила удачно, жарить ее помогал Алныкин.

От женщины с пистолетом и удочкой добра не жди, и на десантном корабле она не удержалась от идиотского предположения. Когда швартовались в Таллине, дернула Алныкина за рукав, чтоб тот наклонился к ней, глазами повела в сторону городской тюрьмы, что рядом с гаванью, и шепотом спросила:

— Говорят, жена твоя там?.. Арестована. Это правда?

Алныкин доехал до Ратушной площади и пошел к дому Горошкиной. У Насти, так думал он, живет разозленная матерью Леммикки. Третий этаж, звонок в дверь, на пороге стоит сам Горошкин в наброшенном на плечи кителе. Приложил палец к губам, призывая к беспрекословному молчанию, а затем отрицательно покачал головой. Из глубины квартиры раздался голос Насти: «Это не ко мне?» Подполковник медицинской службы медленно и тихо закрыл дверь, так же медленно и тихо Алныкин вышел из дома. И ускорил шаг, приближаясь к зданию, где служил и мог находиться в этот час Игорь Александрович Янковский. Позади остались витрины книжного магазина, Алныкин спохватился, повернул назад и едва не столкнулся с человеком, которого он запомнил в особом отделе штаба базы, когда Алныкина (он это понял только сейчас) предъявляли для опознания сотрудникам. Человек был в гражданском, он, наверное, вовсе не следил за ним, но Алныкин, купив в магазине учебник по малярному делу, решил Янковского не искать. Сел на трамвай, спрыгнул у рынка, взял такси, попетлял по улицам. Было пять вечера, когда он подергал колокольчик на Вирмализе и прислушался, надеясь, что мать Леммикки еще на работе и дверь откроет ему Иви Йыги.

Дверь открыла мать… И не захлопнула ее перед носом, а пригласила войти; молча, одетая не по-домашнему, она ввела его в комнату, повернулась к нему спиной и, стоя у окна, закурила. Иви Йыги блаженствовал: водочка в графинчике, глаза как у той селедки, что распростерлась по овальному блюду.

— Где мо жена?

Ответил — по-эстонски — Иви, отец или отчим. Зато по-русски заговорила мать, продолжая смотреть в окно, окутываясь сигаретным дымом. Ни визга в голосе, ни шипения, тем более возмутили Алныкина слова антисоветски настроенной тещи. Лилли Кыусаар сообщила, что не отдаст дочь ни этой власти, ни русскому офицеру, представителю этой власти, которую она ненавидит, потому что она сломала жизнь всем эстонцам, ей самой, отцу Леммикки и, оказывается, Леммикки тоже. Ничего нельзя скрыть, живя под пятой русских, до всего доберутся, найдут негодяя и подошлют к девочке, чтоб разнюхать, разведать и, спасая себя, оболгать, арестовать, посадить! Нет, не видать ни ему, ни власти дочери Ральфа Лаанпере! Она сама, Лилли Кыусаар, пойдет в тюрьму, но избавит дочь от большевистских застенков!

Слишком много сказано было, чтобы сразу все понять; уходя, Алныкин заглянул на кухню, и наконец-то теща перешла на крик: «И ты с обыском?» Лицо перекошено, пальцы вздетых рук — как когти пикирующей птицы.

— Да хватит вам… — укоризненно проговорил Алныкин. Он хотел глянуть, какие столики и ящики на кухне, чтоб такие же купить или сделать для дома, где будет хозяйкою Леммикки.

Майора Синцова нашел там, где тот и должен быть: в комендатуре. Мгновенно узнав Алныкина, он недобро усмехнулся, строевыми глазами проехался по фуражке, кителю, брюкам и ботинкам его. На вопрос, как связаться с Янковским, ответил, как и положено, издевательски: «Не знаю и знать не хочу!» — Но телефон у него должен быть!

— Нет телефона! — рявкнул майор. — Янковский временно отстранен от должности!

— За что? — поинтересовался Алныкин, по ему неизвестной причине тоже от должности отстраненный.

Майор побагровел:

— И ты спрашиваешь это у меня?! У себя спроси!

Не прикасаясь к Алныкину ни рукой, ни ногой, он тем не менее вытолкал его из комендатуры. Было бы совсем глупо просить у него какую-нибудь бумажку для администраторов гостиниц, чтоб те расщедрились на коечку в многоместном номере: «От своего имени черкни записочку!» — так наверняка заорал бы Синцов. Два тральщика стояли в Минной гавани, не из Порккала-Удда, но с родным полотнищем на флагштоке, диванчик в кают-компании обеспечен, гостиницы забиты охочим до моря людом, город наводнен туристами. Однако что-то мешало Алныкину искать приют на боевых кораблях и плавсредствах базы, надо было обдумать то, что услышал он от матери Леммикки, и понять наконец, что случилось с нею и где она. «Кельнер, юкс сада грамм и кружку олу!» — по-русски и по-эстонски сразу заказал он в пивной. Эстонского вида парень, которому он якобы сломал жизнь, поставил перед ним и пиво и водку. Русская официантка накормила Алныкина в столовой Дома офицеров, где ко всем были гостеприимны, даже к тем, кого, как Янковского и Алныкина, отстранили от исполнения обязанностей по должности. Официантка же и подсказала, куда идти на ночевку. Студенческое общежитие гомонило голосами школьников из Ленинграда и Минска, на Алныкина они посматривали с почтением и называли «дяденькой». Он закрылся в подсобке, отведенной дл бытовых нужд, и развалился на топчане; пахло чаем и выглаженным бельем. Эта противная баба Лилли Кыусаар сказала больше, чем хотела. Леммикки не арестована, а спрятана ею, но за Леммикки приходили какие-то люди с разрешением на арест и обыск.

Где она сейчас — мать знает, конечно, но спрашивать ее бесполезно, она почему-то считает, что люди, приходившие за дочерью, и он, командир БЧ-2 БК-133, из одного воинского подразделения. Вообще в этой истории какая-то невсамделишность, и, если уж говорить прямо, сама Лилли Кыусаар произнесла слово «провокация». Статья 58-я, о которой упоминала она, знакома, отца в 1937 году тоже обвиняли в чем-то, тогда-то, на восьмом году жизни, еще не пошедший в школу Володя Алныкин услышал о существовании этой статьи, матери тоже эта статья не нравилась, она каждую неделю ходила в городскую тюрьму, добиваясь свидания, и в конце концов отца из тюрьмы вытащила. Пять месяцев ушло затем на восстановление его, он и в Москву ездил, пока опять не надел китель с командирскими нашивками. Лилли Кыусаар знает об этой статье больше, потому что знакома еще и с пунктами ее.

Дети бегали по коридору, как по дорожке стадиона, и Алныкин заснул под ребячьи визги, думая о том, где утром надраить пуговицы. Знать, решил он, такая уж судьба у всех Алныкиных: одним сидеть в тюрьме, другим выручать их.

Чьей-то зубной пастой он начистил пуговицы, высидел очередь в парикмахерской, плотно поел, в десять утра был уже на подходе к штабу флота.

Два капитана 3-го ранга, те, что назвали себя сослуживцами Ростова и два вечера прикидывались друзьями Володи, повстречались ему. Теперь они прошли мимо, даже взглядом не напомнив о знакомстве, и Алныкин ничуть не обиделся, признавая за старшими офицерами право на невежливость. Все офицеры штаба — бригады ли, базы или всего флота — разительно отличались от корабельных излишней суетливостью и никого не замечали. Спрашивать у них, где кабинет командующего флотом, Алныкин не стал, ноги сами привели его на нужный этаж к нужной двери. Вошел. В приемной — два капитана 1-го ранга и адъютант командующего, старший лейтенант. Именно старший лейтенант, что более всего поразило Алныкина. В адъютанте он узнал одноклассника, одного из тех пятерых, что на валуне под Койвисто, провожа падающее в море солнце, дали клятву хотя бы раз в десятилетие забиратьс на этот камень и вспоминать закатные минуты. Года, определенного приказом министра, не прошло еще, а однокурсник уже носил погоны с тремя звездочками; кое-кого из выпуска, знал Алныкин, представили к очередному званию, но, пожалуй, при самых благоприятных обстоятельствах третью звездочку они получат ко Дню флота или к ноябрьским праздникам.