Ласточкино гнездо - Севела Эфраим. Страница 1

Эфраим Севела

Ласточкино гнездо

1. Интерьер.

Сельский дом.

(Вечер)

Перед телевизором сидит пожилая женщина в крестьянском платочке — хозяйка дома, тетя Маша. Ее окружили соседки, зашедшие к подруге посмотреть фильм.

На экране — бал в царском дворце.

Гремит оркестр. Огни свечей играют, переливаясь и сверкая в хрустальных кристаллах тяжелых люстр. По паркету огромного зала, мимо мраморных колонн, проносятся в лихой мазурке усачи в гусарских ментиках, в тугих лосинах на ляжках, дамы с пышными прическами, в бриллиантах и бархате, с обнаженными плечами в глубоких декольте.

Красотки в парах с усачами мелькают одна за другой.

Первая соседка (вскрикивает, словно окликая красотку с экрана). Лидка!

Тетя Маша (мотает головой). Нет, не Лидка.

А пары на экране, одна за другой, все кружатся и кружатся, и когда совсем близко покажется хорошенькое женское личико, бабы, в который уже раз, начинают гадать.

Вторая соседка. Лидка!

Третья соседка. Наша Лидка!

Тетя Маша (авторитетно вынося свое суждение). Нет, не Лидка. Наша Лидка получше будет.

Женщины щелкают подсолнечные семечки и застывают с шелухой на губах с появлением каждого нового женского лица. Они впиваются взглядами в телевизор, как малые дети, нетерпеливо ожидающие сюрприза. И ожидание их вознаграждается.

На короткий миг на экране появилось прелестное девичье личико, сверкнуло в улыбке жемчужными зубами. Надо лбом у красавицы заиграла всеми цветами радуги роскошная диадема из бриллиантов.

Женщины (в несколько голосов).

— Лидка!

— Наша Лидка!

Тетя Маша(сгребла ладонью с губ семенную шелуху и авторитетно подтвердила). Она! Красавица наша.

А Лида, в диадеме, игриво тряхнув локонами, уже унеслась вглубь дворцового зала, и, как бы прощаясь с ней, гудок поезда, далекий и унылый, перекрыл гром духового оркестра.

2. Экстерьер.

Станционная платформа и проселочная дорога.

(Вечер)

На станции стоит пригородный поезд и из его переполненных вагонов, как паста из тюбиков, выдавливается в распахнувшиеся двери спрессованная толпа пассажиров.

Недавно прошел дождь — платформа и деревянная лестница мокрые, с деревьев на головы падают капли, на земле — большие лужи, порой во всю ширину улицы, и в них раздольно наслаждаются утки.

Лида вырвалась из душного вагона. Это действительно она только что мелькнула на экране с бриллиантовой диадемой на голове и в шикарном платье санкт-петербургской придворной дамы. То же лицо. Но уже без жемчужной улыбки. Сомкнутые губы устало опущены по краям. Нет пышной прически — то был парик. У нее короткая стрижка и мокрые волосы слиплись на висках. По одежде ее не отличить от других женщин, возвращающихся вместе с ней пригородным поездом из Москвы, где они работают, за сотни километров от их местожительства. Уже вечер. В сумерках неясно виднеются по обе стороны дороги деревянные, сложенные из бревен, избы с двускатными крышами, дощатые палисадники. Во дворах, как в деревне, женщины доят пришедших с пастбища коров. Допотопные колодцы устремили к небу свои «журавли», на нижних концах которых висят на железных дужках деревянные бадьи. Но близость Москвы все же дает себя знать. На каждой крыше щетинится телевизионная антенна. Проселочную дорогу перебегают провода линии высоковольтной электропередачи, уносясь на ажурных металлических ногах к горизонту.

Дорога, в ямах и колдобинах, размыта дождем и мутно синеет непроходимыми лужами. Женщины с поезда, не сговариваясь, разуваются, стаскивают из-под юбок колготки и босиком, с туфлями в руках, шлепают по воде. Лида тоже разувается, стаскивает колготки и смело ступает в лужу.

Женщины, идущие впереди нее, запевают, как это водится в деревне. Сначала одна женщина тоненьким голоском выводит:

За рекой, за лесом Солнышко садится.

Что-то мне, подружки, Дома не сидится.

Потом голоса сливаются слаженным хором:

С деревьев облетает Черемухи цвет. В жизни раз бывает Восемнадцать лет.

3. Интерьер.

Сельский дом.

(Вечер)

Песня уже слышится за окнами, а женщины все никак не могут оторваться от телевизора. На экране — ипподром. Скачки. На трибунах — сливки петербургского высшего общества. Взбитые локоны, лайковые перчатки, лорнеты, кокетливые солнечные зонтики.

Первая соседка (вздыхает, жуя семечки;. Где наша Лидка? Мелькнула — и больше нет.

Вторая соседка (урезонивает первую). Терпение надо иметь. Картина длинная — дождемся.

Тетя Маша (прислушавшись к песне за окном). Вот она, Лидка! Слышите, выводит? Я ее голос из тыщи узнаю.

Первая соседка. Любишь ты ее… больше дочери родной.

Тетя Маша. Бог милостив. Прибрал мою (вздыхает)… зато наградил такой квартиранткой. Чего ж ее не любить? Всем вышла. И собой красавица, и нрав кроткий, ласковый. Да еще актриса. В кино показывают.

Женщины судачат перед телевизором и не видят, что Лида уже на пороге. Босая. С туфлями в руках. Они смотрят, не отрываясь, фильм, а Лида за их спинами бесшумно переодевается, усаживается на табурет позади них и начинает иголкой поднимать петли на порвавшемся чулке.

Тетя Маша (просияла, увидев ее). Ах, Лидочка! А мы тут любуемся не налюбуемся тобой. Все ждем: вдруг еще покажешься. Уж такая ты… ну, лучше всех.

Лидия (печально улыбается). Можете выключить. Полминуты на экране — вот и вся роль.

Третья соседка (всплеснув руками). Но хороша! Прямо царевна!

Лидия (качает головой, расправляя на пальцах чулок). Царевна… без порток. Не заштопаю — завтра ехать в театр — голым задом светить!

Первая соседка. А алмазы на тебе настоящие?

Лидия (кивает). Специального человека поставили, за камерой следил, чтоб не украли.

Вторая соседка. Ой, Лидка, а не сладко, небось, в чужом, не в своем покрасоваться, а дома в обносках ходить?

Тетя Маша. Заладили, бабы. Чего к девке пристали? Вот получит главную роль, огребет тыщи — в своих бриллиантах закрасуется.

Первая соседка. Ну, тогда к ней не подступиться будет. Не узнает, коль встретишь.

Вторая соседка. Это если повезет. А вообще-то Лидке замуж пора. За самостоятельного человека, с положением. Своим домом жить. А не по чужим углам. Да в самой Москве. А не у нас, за тридевять земель.

Тетя Маша. А что? Подцепит Лидку генерал — и поминай как звали. Только в телевизоре и увидишь.

Лида поднимается с деревянного табурета, закалывает иголку с ниткой в отворот жакета, складывает на табурет шитье и сама устало потягивается.

Это — деревенский дом, сложенный из бревен. С маленькими окошечками. Комната всего одна, и половину ее занимает беленная известью русская печь. Хозяйка, по всему видать, спит на печи, а Лида — за ситцевой занавеской. Там приютилась узкая, аккуратно застланная железная койка и тумбочка, на которой — веером портреты девушки, кинопробы. Шкафа нет, и одежда висит на веревке, протянутой от ширмы к стене. Вся веревка — в «плечиках».

Тетя Маша — немолодая рыхлая женщина — зевает и крестит рот, косясь на тусклую икону в углу, за лампадой.

Тетя Маша. Ну, бабоньки, пора и честь знать. Выключаю телевизор. Идите с богом по домам. А то Лиде завтра чуть свет вставать.

Первая соседка.Господи, господи, каждый день в такую рань да в такую даль ехать. Умоталась, небось, Лида?

Тетя Маша. Она — молодая, чего ей? А Лида? Спишь, красавица? Ну, иди ложись. Ложись. А я моих подружек выпровожу.