На форпостах родины - Северов Петр Федорович. Страница 7

Давыдов находился в одном из передовых дозоров. С первой и до последней минуты боя он появлялся на самых опасных участках этого малого фронта.

Теперь, в непроглядной темени ночи, Хвостов тревожился за своего друга ещё больше, чем в те бесконечные минуты, когда оба они лежали под огнём вражеской батареи, когда поднимали в атаку стрелков. Возможно, многочисленный гарнизон японцев готовил ночную вылазку, чтобы отсечь отряду путь к морю?.. Уж очень подозрительной была эта немая, напряжённая тишина.

К рассвету матросы, посланные на корабли, возвратились. Хвостов услышал весёлые возгласы, смех. С жадностью разбирали стрелки патроны, и некоторые уже нетерпеливо поглядывали на командира.

Хвостов ждал донесения разведки. Что случилось на сопке с четырьмя смельчаками? Неужели японцы схватили их? Вглядываясь в смутные очертания редута, Хвостов заметил вдруг на валу несколько человеческих фигур. Они спускались с укреплений.

— К бою! — скомандовал он. — Японцы идут в атаку.

Но сверху, со стороны редутов, донёсся радостный крик, и Хвостов отчётливо расслышал одно слово:

— … бежали!

Запыхавшийся разведчик доложил:

— Они бежали ночью! Бросили все и бежали. В складах полно оружия, товаров, одежды…

Осматривая крепость и трофеи, Хвостов удивлённо заметил:

— А ведь здесь можно было бы целый год выдержать осаду! Как видно, жгла им подошвы чужая земля…

В середине июля «Авось» и «Юнона» прибыли в Охотск. Первыми на берег были доставлены раненые солдаты и моряки. Взволнованная толпа бережно подхватила носилки. Промышленники, охотники, солдаты, корабельщики, рыбаки в молчании обнажили головы…

А ещё через несколько минут со шлюпки на борт «Юноны» тяжело взобрался дородный медлительный начальник порта, господин Бухарин. Не спросив командира, он с трудом протиснулся в дверь офицерского салона и небрежно развалился на диване, едва ответив на приветствие Хвостова.

— Итак, молодой человек, — проговорил он, отдуваясь и щуря маленькие водянистые глаза, — кажется, вас можно поздравить с победой?

— Мы выполнили свой долг и предписание камергера, господина Резанова, — ответил Хвостов.

— Эти мортиры, конечно, трофеи?..

— Да, мы их взяли в бою.

Толстый сановник хитро усмехнулся:

— Кажется, в трюмах имеется и ещё кое-какой груз?

— У берегов Сахалина, возвращаясь в Охотск, — докладывал Хвостов, — мы встретили четыре японских корабля. Они шли на Итуруп с боеприпасами и подкреплениями для японского гарнизона. Мы отобрали у этих пиратов оружие и порох, японцев высадили на берег, а корабли сожгли.

— Отличная работа! — воскликнул Бухарин, попрежнему чему-то усмехаясь. — На этих японских кораблях нашлось, конечно, и золотишко?..

Хвостов расслышал в этих словах оскорбительный намёк.

— Мы не искали золота, господин начальник. Тем более, чужого. Мы выполняли приказ камергера, — ответил Хвостов. — Я с гордостью могу сказать: мы отстояли наши острова.

Бухарин хихикнул и подмигнул:

— Я спрашиваю, понимаете ли, секретно… Все это останется между нами. Не так-то вы просты, чтобы вернуться с голыми руками! Но я-то ведь не собираюсь доносить. Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Так вот что интересовало Бухарина! Этот хабарник рассчитывал поживиться… На чем? На крови матросов и солдат?.. С каким удовольствием Хвостов немедля вышвырнул бы его с корабля! Однако он помнил, что перед ним начальник порта — лицо, облечённое в этих краях почти губернаторской властью. Сдержавшись, он сказал:

— На корабле, где ещё не смыта кровь героев, я прошу вас не вести со мной подобных разговоров.

Вздрогнув, Бухарин решительно встал. Дряблое лицо его покрылось багровыми пятнами. Водянистые, рыбьи глаза смотрели с нескрываемой злобой.

— Итак, закончим. Вы действовали по предписанию господина Резанова? Покажите мне это предписание!

— Согласно приказа господина Резанова оно было мной уничтожено после выхода в море…

— Вот как! — яростно прошипел Бухарин. — «Согласно предписания»… А предписания-то и нет! Да и как стал бы Резанов предписывать вам такие преступные дела? Шутка ли, — поссорить Россию с могущественной соседней страной? Из-за каких-то никому не нужных островов, из-за голых скал вы учиняете целую баталию? Нет, голубчики, довольно! Здесь, в Охотске, твёрдая государева власть и она направит вас куда следует…

Сановник выбежал на палубу и почти скатился по трапу. Хвостов провожал его насмешливой улыбкой:

— Ну и тупица! «Какие-то никому не нужные острова»… Да ведь эти острова прикрывают Охотское море, это форпосты родины на востоке!..

Он возвратился к себе в каюту и принялся писать отчёт об экспедиции.

Через полчаса, громыхая по палубе каблуками, в каюту вошёл полицейский.

— Именем государя-императора вы, лейтенант Хвостов, подлежите аресту, как государственный преступник.

Хвостов поднялся, отложил незаконченный отчёт и молча одел фуражку.

…На целые месяцы где-то в глухих охотских застенках затерялся след двух отважных моряков. Босые, раздетые, голодные, они были заключены в отдельных одиночных камерах, куда имели право входить только начальник тюрьмы и его приятель Бухарин.

— А золотишко-то, голубчик, найдётся?.. — спрашивал Бухарин, останавливаясь у порога камеры и с опаской поглядывая на Хвостова. — И к чему тебе это богатство, арестант, когда свободы у тебя нет?

Хвостов с ненавистью смотрел в рыбьи глаза сановника.

— Разве ты патриот, иуда?.. Мы русские открытия отстояли, а ты нас в тюрьме гноишь!

Надеясь, что Резанов подтвердит своё предписание, лейтенант требовал запросить обо всем камергера.

— Это как же? — удивился Бухарин. — На тот свет прикажете писать? Господин камергер в дороге помер, давно уже в раю почивает и, может, вас туда зовёт…

Однако за стенами тюрьмы у Хвостова и Давыдова было немало верных друзей. Ночью открылись двери камер, матросы вручили своим командирам запас провизии, обувь, одежду и два ружья. Стража тюрьмы крепко спала. Ей было хорошо уплачено за этот сон.

В молчании друзья провожали Хвостова и Давыдова далеко за окраину городка. На взгорье, где чёрной стеной поднималась тайга, матросы в последний раз обняли своих командиров.

Свежий солёный ветер дул с моря, и тёмные кроны елей, как паруса, гудели над головами двух моряков…

Жадно дыша ветром свободы, Хвостов спросил негромко, почему-то с трудом выговаривая слова:

— Скажи мне, Гаврила Иваныч, по чести, как друг… Ты не жалеешь о том, что было?.. О наших походах в Аниву и на Итуруп?

Давыдов вздохнул легко и свободно.

— Ты спрашиваешь так, Николай Александрович, будто мы служили Резанову или Бухарину. Но ведь мы, Коля, служили родине, на её восточных форпостах. Нет, нам не о чем жалеть!

Руки их встретились и не разнялись. Поддерживая друг друга, упрямо взбираясь по крутой каменистой тропе, друзья поднимались на сопку, в холодный и хмурый рассвет…

Так после доблестной победы в океане, на самом краю родной земли, звериными тропами обходя города и заставы, возвращались они в Петербург. На Балтике опять полыхал огонь войны, и моряки спешили под флотские знамёна…

А из Охотска, обгоняя их в пути, сибирскими трактами, в Якутск, Иркутск, в столицу одна за другой летели депеши Бухарина:

«Задержать!.. Судить!.. Заковать в кандалы!..»

Долго ещё бесновался этот тупой сановник, угрожая:

— Я им создам славу!.. На всю Россию, на целые сто лет!..

Однако ничтожный самодур и в сроке ошибся. Имена командиров «Юноны» и «Авось» и сегодня не забыты на Курилах…

Советские воины, стоящие в дозоре у океана, труженики промыслов и строители, разведчики недр и охотники айнских селений помнят об отважных моряках, которые почти полтора столетия назад, защищая открытия своих отцов и дедов, штурмовали эти каменные вершины, чтобы навечно поднять над ними русский флаг.