Я из Одессы! Здрасьте! - Сичкин Борис Михайлович. Страница 15

Танцовщик Гаврик Прокофьев и его напарник попали в аналогичную ситуацию. И немцы открыли по ним огонь. Они чудом уцелели.

Во всех квартирах, в основном, попадались дамские вещи. Мы оказались владельцами несметных богатств. Весь хор сходил с ума от зависти. Нам приходилось дежурить во дворе, где стояли машины. Мы давали хористам вещи, и они с удовольствием ночью дежурили вместо нас. Самое мерзкое время для дежурства было от часу ночи до трёх. Если по графику мне выпадало это время, то за эти два часа дежурства я давал два вечерних платья, десять пар чулок и ночной халат. В придачу ещё ночной дамский чепчик

Так как многие из наших мародёров грабили не только пустые дома, но по инерции и поляков, то начались жалобы. Начальник, майор Корнеев, был глуповатым служакой, к тому же очень трусливым. Мы ему после каждой нашей вылазки давали взятку в виде вещей для его жены, которая должна была приехать к нему на фронт. Но с каждым днём его страх увеличивался. Он не выдержал и поехал к начальнику политуправления фронта генерал-лейтенанту Галаджеву доложить о нашем мародёрстве. Выслушав начальника, генерал ему сказал:

— Товарищ майор, вы путаете, они не грабят, а ищут свои вещи.

Узнав об этом, мы, окрылённые, начали усердно искать свои вещи.

В замке мы переодевались во фраки с манишками и бантиками, а музыканты и хор в большом зале после ужина садились играть в домино во всём женском. Если артисты балета, нарядившись, смахивали на обыкновенных педерастов, то хор, с их квадратными мордами, вызывал гомерический хохот. Картина была уморительная. Сто мужчин в большом зале с хрустальными люстрами играют в домино со стуком и матом, одетые во все женское. Какая жалость, что у меня не было кинокамеры. Это были бы очень смешные кадры.

БУДИЛЬНИК

Я отчётливо помню наш первый концерт в Лодзи. Мы его давали для комендатуры и какой-то пехотной части. В первом ряду сидел капитан, который сразу крепко уснул. На лирической песне

Соловьёва-Седова «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат» у него в кармане зазвонил будильник. Капитан мгновенно проснулся и зажал рукой карман мундира, в котором лежал будильник. Когда он прижимал его рукой, будильник не трещал. Но стоило ему задремать, он отнимал руку от кармана, и опять раздавался резкий звук будильника.

Солист хора Фокин не мог петь, так как его душил смех. Главный хормейстер нашего ансамбля Шейнин смотрел в зал и мимикой показывал, чтобы капитана вывели из зала. История с будильником повторялась бесконечное количество раз.

Шейнин громко говорил залу, чтобы его вывели. А капитан спал мертвецким сном, и все ждали, когда он отнимет руку от кармана. Как только это происходило, следовал взрыв хохота на сцене и в зале.

Наконец пришёл комендантский патруль и вывел капитана с его трофейным будильником, который трещал во весь голос.

ПОЛКОВНИК ЦАРИЦЫН

Как раз когда стояли в Лодзи, из Москвы, из главного политуправления на фронт приехал полковник Царицын, этакий хлыщ в великолепной военной форме, сшитой из американской шерсти, холёный, весь напудренный и наодеколоненный. Нас собрали, и он держал речь. Призывал нас ещё туже затянуть ремни, так как с продовольствием плохо. Нам было известно, что американцы, помимо машин, танков, катеров и другой техники, ещё поставляли шоколад, тушёнку, колбасы и так далее в большом количестве. Правда, это к нам не доходило, оседая, вероятно, у таких, как этот полковник.

Накануне я получил письмо от матери, писавшей, что они в эвакуации умирают от голода.

Царицын нас ещё долго в своей речи призывал терпеть и терпеть. Я не выдержал и взял слово:

— Вот вы, товарищ полковник, призываете нас затянуть ремешки. Я не очень понимаю, почему одни должны сидеть на диете, а другие должны обжираться. Если в стране такое бедственное положение с продовольствием, то давайте вместе затягивать ремешки, товарищ полковник.

Этот небольшой монолог стоил мне ордена. Когда шло награждение, он приказал вычеркнуть меня из списков награждённых. Мы оба друг другу не понравились, но ему было легче.

Кстати, после демагогической патриотической речи его ждал банкет с коньяком. Полковник Царицын пошёл на банкет, а я пошёл в лес за подарком. Я нашёл противотанковую мину, и как только они разлили коньяк, вошёл в дом со словами:

— Товарищ полковник, вот мина, что с нею делать? Полковник крикнул:

— Уходите с нею немедленно! — Как уходить? Её надо разминировать! Холёный полковник выскочил через окно, и все гости последовали за ним. Жаль, что это был первый этаж.

Эти вояки, вероятно, не подозревали, что противотанковая мина может взорваться только под тяжестью танка. Я же прикинулся полным идиотом, но всё было в рамках патриотизма. Меня обвинить нельзя было ни в чём. Фактически я убрал с дороги мину и спас советский танк.

Я остался в комнате наедине с прекрасно сервированным столом. Быстро выпил стопку коньяка и вышел на улицу. Снова увидев мину, они рванули от меня, как от чумы. Я ещё успел сделать свой коронный трюк — споткнуться с миной и с трудом устоять на ногах.

Полковник собирался пробыть у нас неделю, но уехал на другой день. Жаль. У меня много было приготовлено для него сюрпризов…

ЛЕВИТАН-РЫБАК

Рассказ о моих товарищах по ансамблю был бы неполным, если бы я забыл описать нашего музыканта Левитана. Дело даже не в том, что он картавил сильнее всех на нашем фронте. Когда он начинал говорить, создавалось впечатление, что все вороны мира приехали на симпозиум. Обычно люди, имеющие речевой недостаток, стараются избегать определённых слов.

Наш Левитан был человеком другой породы. Он не только не избегал слов с буквой «р», а, наоборот, ухитрялся вставлять её везде, даже там, где её не должно было быть.

Но дело не в этом. Левитан был патологически скупым. На его фоне Плюшкин выглядел транжирой. Имея деньги, прожить всю жизнь, отказывая себе во всём, выше моего понимания. Великолепный артист Московского театра сатиры Владимир Хенкин зарабатывал по советским понятиям сумасшедшие деньги, но экономил каждую копейку.

Он коллекционировал часы, и все деньги тратил на эту коллекцию. Детей у него не было, и после его смерти коллекция часов досталась племяннику, который её пропил за месяц. Скупые люди — это богатые покойники.

Левитан любил вкусно поесть и выпить, естественно, на холяву. Он всегда искал «карася», который бы его угостил. В Люблине Левитан начистил сапоги, побрился и пошёл, весёлый, в ресторан, как он выразился, с очередным «карасём».

Через пять часов Левитан вернулся расстроенный, его лицо напоминало надгробную плиту.

— Что случилось? — спрашиваю. Левитан отвечает:

— Думал, что он карась, а он оказался зубаткой

В переводе это означало: «Я хотел его выставить на ужин, а он выставил меня». Левитан всегда приходил к нам в дом, когда мы ужинали и выпивали. Он садился, ел и пил, но у него самого никогда чая с заваркой не выпьешь. Для меня Левитан был, как сифилитик. Сифилитик тоже не виноват, что он болен, но общаться с ним все равно неприятно.

Наш ансамбль стоял в шестидесяти километрах от Берлина в небольшом дачном городке Цойтен. Мы жили в шикарных особняках на берегу большого озера с лодками. Мы все купались в озере, и только один человек в нашем ансамбле был заядлым рыбаком и не купался — это Левитан. Он каждое утро в пять или в половине шестого рыбачил до нашего купания. У него было одно излюбленное место, и он его никогда не менял.

Как-то я на лодке переплыл на другой берег и обнаружил труп человека лет сорока — сорока пяти в гражданском костюме. Это было очень таинственно и непонятно — на другом берегу, кроме леса, ничего не было, никаких жилых домов. Вероятнее всего, кто-то его убил, перевёз на лодке и там бросил. В связи с этим покойником у меня родилась идея.

Сидим мы вечером в нашем особняке и играем в карты: Тимошенко и Березин, Борис Каменькович и я. Докладываю им о покойнике и предлагаю 300 марок тому, кто перевезёт его с того берега на наш. Желающих не нашлось. Предлагаю Юре Тимошенко вдвоём отправиться на тот берег. Юра любит всякие проказы и не смог отказаться. Мы выпили для храбрости по двести граммов водки, взяли фонарик, большую лодку и в три часа ночи поехали за «жмуриком», была кромешная тьма. Мы молча, борясь со страхом и брезгливостью, переправились на тот берег.