Я из Одессы! Здрасьте! - Сичкин Борис Михайлович. Страница 21

Она была игривой и, конечно, была бы непрочь завести роман. Комендант это чувствовал и ещё больше нас ненавидел.

Каждое утро у себя в комнате я почти в голом виде делал перед окном зарядку. Его жена с любопытством наблюдала за мной. Правда, чтобы увидеть меня из своего окна, ей надо было встать на стул.

Когда комендант застал свою жену, глядящую на голого мужчину, он потерял покой.

Он пожаловался нашему начальнику. Тот попросил не заниматься зарядкой. Почему я не должен заниматься зарядкой? Я у себя дома.

Комендант пожаловался в политуправление, что я по утрам занимаюсь зарядкой в голым, и его жена это видит.

Ко мне пришли двое с нашим начальником и прочитали письменную жалобу коменданта. Я подвёл их к окну и показал на окно коменданта.

— Чтобы увидеть из их квартиры то, что делается в моей комнате, нужно специально встать на возвышение.

Есть такой анекдот. Один мужчина написал заявление в жилищное управление, чтобы ему поменяли квартиру, так как он живёт напротив женской бани, и это ему доставляет беспокойство. Пришла комиссия, осмотрела комнату и говорит: «Простите, но женская баня из вашей комнаты не видна». — «Так, конечно, не видно, но вы встаньте на шкаф…» Будучи человеком гуманным, я решил делать по утрам зарядку в другой комнате.

МОИ ВСТРЕЧИ

Судьба подарила мне непростую жизнь. Было в ней и хорошее, и плохое. Вероятно, если бы были весы, взвешивающие человеческие судьбы, трудно сказать, какая чаша перетянула бы в моём случае. Тем не менее — это моя жизнь. Я её люблю, я ею доволен и не хотел бы по блату получить более благополучную и спокойную.

Пожалуй, главное, что я ценю в своей жизни, — великое богатство общений и дружбы с интересными людьми моего времени, с которыми меня свела судьба.

Я прекрасно понимаю, что рассказать на страницах книги обо всех, с кем я дружил, с кем работал, невозможно. Я и не стремлюсь объять необъятное. Тем не менее я хочу рассказать о некоторых из своих друзей, чьей дружбой горжусь и всегда вспоминаю их с теплом и признательностью.

ГАРКАВИ

Михаил Наумович Гаркави в 50-х — 60-х годах считался одним из ведущих конферансье в Союзе. Он был остроумным и находчивым, то есть обладал именно теми качествами, без которых прежде не мог работать на сцене конферансье.

Сейчас профессия конферансье, на мой взгляд, деградировала. Любой человек, не будучи остроумным и находчивым, но имея хорошо написанный автором текст, может спокойно работать в качестве конферансье. Что, кстати, многие на эстраде и делают.

Михаил Гаркави был конферансье, что называется от Бога. Помню, как-то в Центральном доме работников искусств в Москве он проводил бои со зрителями. Люди задавали всевозможные провокационные вопросы, заранее ими подготовленные, а Гаркави экспромтом мгновенно отвечал. В девяноста процентах это были остроумные ответы, и зрители признавали своё поражение. К такому по бумаге не подготовишься.

Профессия конферансье на эстраде когда-то была самой сложной и нужной. Однако не престижной. Гаркави до конца своей жизни, будучи одним из лучших конферансье страны, не удостоился чести получить от государства хоть какое-то почётное звание. Это говорит лишний раз о порочности системы, при которой громкие титулы отнюдь не связаны с талантом. Главным считается происхождение, национальность, благонадёжность, лояльность к партии, личные контакты, взятки, подхалимаж и так далее.

Мне часто приходилось выступать в гала-концертах и встречаться с народными артистами СССР, которые по своему таланту не должны были быть даже рядовыми артистами.

Не случайно в актёрской среде никто никогда не обращал внимания на звания. Для нас существовал гамбургский счёт. Расскажу для тех, кто не знает, что это означает.

Раньше в цирках проводились соревнования по борьбе. Это было цирковое шоу. Это шоу ставил режиссёр. Он же решал, как завлечь публику на это представление. На репетициях решалось, кто кого победит, на какой минуте и при каком приёме. Зрители, например, влюблялись в борца Яна Цыгана, который был хорош собой, и болели за него. Он шёл без поражений, и вдруг борец Боровский его побеждает. Ян Цыган жаждет реванша. Зрители валом валят в цирк и т.д. А днём, на репетициях, режиссёр решает, кто победит и кто будет побеждён. Словом, все, как в театре.

И лишь один раз в году в Германии, в Гамбурге, собирались при закрытых дверях все участники цирковых шоу и боролись честно, без режиссёров. Это были серьёзные соревнования, которые выясняли КТО есть КТО…

Так вот, по нашему профессиональному счету Михаил Гаркави был ведущим конферансье, а многие народные артисты и лауреаты — пустое место.

Он запомнился мне простым, добродушным, интересным человеком. В Одессе говорят, что хорошего человека должно быть много, то есть он должен быть крупным. Если судить по этому критерию о Гаркави, можно сказать, что он был замечательным человеком. Огромный, в полном смысле необъятный человек, Гаркави в то же время обладал необъяснимой лёгкостью. На сцену он всегда выбегал легко и ловко, словно не было его гигантского веса.

У Михаила Наумовича была страсть к вранью, причём абсолютно бескорыстная. Он не преследовал никакой цели, а просто любил придумать историю, долго рассказывать и верить в это.

Не помню по какому поводу я однажды вспомнил разведчика Зорге.

Гаркави реагировал мгновенно:

— Рихард Зорге? Это же мой самый близкий друг. Когда разоблачили шпиона, работавшего на ЦРУ, полковника Пеньковского, то Гаркави, оторвавшись от чтения газеты, сказал:

— Пеньковский без меня не садился ужинать. В эту минуту он не задумывался, чем рисковал, если бы среди нас сидел какой-нибудь стукач. Заговори о футболе — он тут как тут.

— Борис, я был в первой сборной Советского Союза центральным нападающим, — однажды признался он мне.

Дело не в том, что я знал все фамилии игроков сборной Советского Союза, а видел фотографии Михаила Наумовича Гаркави в детстве, где он был таким толстым, что ему наверняка не удавалось играть даже во дворе.

По его словам он был главным хирургом фронта в гражданскую войну. Михаил Гаркави действительно учился в медицинском институте и закончил два курса. Возможно и работал во время войны, но максимум как медбрат.

Однажды у нас были совместные гастроли в Ленинграде. Тогда я ещё не знал о его страсти к выдумыванию всевозможных историй, и он меня как новичка подцепил и начал рассказывать свои фронтовые похождения. Одну из баек я воспроизвожу.

« — Во время войны я, один высокий чин из политуправления Красной Армии генерал Шикин и группа артистов Московской эстрады на самолёте „Дуглас“ летим в осаждённый Ленинград вдохновить наших бойцов. Я — начальник группы, у меня пистолет парабеллум и в палке спрятан партийный билет.

Дело в том, что Гитлер поклялся убить двух человек: Сталина и меня. Видно, я ему своими шутками, частушками сильно досадил.

Летим. Все нормально. Вдруг меня подзывает лётчик и говорит, что над нами кружатся два «мессершмитта». Я говорю лётчику, чтобы он снизился, а сам пошёл к пулемёту. Артисты все дрожат. Шикин стал бледным, как полотно. «Мессершмитт» идёт в пике. Я — очередь по нему. Второй заходит — я по второму. Мысль у меня только одна: хоть бы не кончились патроны. На улице сумерки, по моим подсчётам, мы должны быть под Ленинградом.

Пока я вёл бой с «мессершмиттами», совсем стемнело. Немецкие лётчики почувствовали, что здесь им не угадать, развернулись и оставили нас в покое. Лётчик подошёл ко мне и сказал, что пока он маневрировал, бензин кончился. Я принимаю решение и приказываю посадить машину в поле. Мы благополучно сели, и я вижу, что мы сели на минное поле. Все артисты в шоке, Шикин, бледный как полотно, смотрит на меня, какое я приму решение.

Я вышел из самолёта и думаю: что делать? Вести людей по минному полю? Я не имею права ими рисковать. Оставаться на поле до рассвета опасно — могут разбомбить. Принимаю решение идти самому. Далеко на горизонте вижу неяркие огоньки. Значит, землянки. Пошёл на огонёк по минному полю. Шёл долго, но это не страшно для меня, так как в своё время на всесоюзных соревнованиях я был победителем по ходьбе на двадцать километров. Темно, ни зги не видно.