Заяабари (походный роман) - Сидоренко Андрей. Страница 33

Курс на гору Токдора. Надо преодолеть опасное место – залив Усть-Анга, который расположен между горными массивами, образующими горловину, откуда, по байкальским обычаям, может дунуть вдруг и сильно. Хочу предупредить путешественника, который захочет пройти это место на утлом суденышке: не поленитесь и обойдите залив вдоль берега, иначе можно нарваться на неприятность. Западная часть залива состоит из многокилометрового прижима. Скалы огромнейшие и мрачные.

Выбрал я не самый лучший маршрут, начав преодолевать около четырех километров открытого водного пространства под прицелом горловины залива Усть-Анга.

Посмотрев на часы, прикинул, когда примерно смогу достичь берега. Никогда не загадывайте наперед, особенно на Байкале. Наверное, это дурная примета. Всякий раз, когда пытался что-нибудь предвидеть или рассчитать, со мной обязательно случалось непредвиденное.

Как всегда, ничто ничего не предвещало. На море полный штиль. Вдруг водная гладь сначала подернулась местами легкой рябью, но уже через минуту вся вода разом сморщилась. Ветер усиливался стремительно, не давая привыкнуть к тому, что уже есть. Он вел себя очень необычно, и непонятно было, откуда он взялся: как по щучьему велению.

Меня начало сносить в море, и лишь ценой героических усилий удалось выгрести к берегу напротив лысой горы Токдора, которая прикрывает собой небольшой залив Ая. Залив представляет из себя идеальное убежище от всех ветров, кроме восточного. Он изящной запятой огибает гору Токдора. Берега обрывистые и скалистые. Высадиться можно только на небольшом пляжике в дальнем конце залива. Там же – зимовье.

Вечерело. Я осмотрелся в поисках удобного места для стоянки. Останавливаться в зимовье залива Ая не хотелось. В этом случае пришлось бы сделать крюк и проплыть лишние 4 км. Решаю пересечь залив и попытаться засветло добраться до более-менее хорошего плоского берега, который просматривался вдали на расстоянии примерно 8 км.

Мечтаю о большом количестве горячей пищи. Не хочется ничего особенного: просто рис с тушенкой и горячий чай – божественная еда. Тушенку скорей всего придумали на небесах.

Погода под вечер решила меня побаловать. На море воцарился штиль, и 8 километров я преодолел за два часа.

Под конец настолько выдохся, что сил хватило только на то, чтобы вытащить лодку на берег. Через некоторое время пришел в себя и стал способен двигаться, но не полностью: пальцы на руках приняли форму рукоятки весла и не хотели разгибаться. С трудом удалось распаковать вещи и поставить палатку.

На берегу – люди: трое мужчин в возрасте от 30 до 40 лет и две женщины чуть помоложе. Приехали из Иркутска. Я не понимал, что они тут делают. В ближайшей округе не было леса – одни голые сопки с выжженной солнцем травой, а всего в сотне километров южнее и ближе к Иркутску – прекрасные леса и чудные берега. Самые неприглядные и неприветливые на вид места именно здесь. Оказалось, все просто: до красивых мест на машине не добраться.

Компания моих новых знакомых была разношерстная: Женя – военный, Александр – врач, Сергей – командир пассажирского авиалайнера иностранной марки "Боинг", принадлежащей иркутской авиакомпании. Не могу сейчас вспомнить, что же их объединяло на самом деле, кроме дружбы. По-моему, они вместе учились, но могу ошибаться. Это не главное. Важно то, что они все вместе казались мне очень необычными, как и природа вокруг. Встреча наша напоминала сон. Я уже неделю путешествую по диким местам и вдруг откуда ни возьмись – командир "Боинга", и совсем не похожий на тот образ, который зарезервирован в моем сознании просто так, на всякий случай. Командир воздушного лайнера должен быть мужчиной лет 45-ти, крепкого телосложения, с легкой сединой и представлять из себя нечто среднее между хорошо ухоженным военным и директором автотранспортного предприятия. Сережа таким не был: ему было лет 35 и выглядел как нечто среднее между младшим научным сотрудником, засидевшимся на своей должности, и шофером-дальнобойщиком. Его причастность к авиации подтверждала только летная меховая куртка. Врач тоже казался неправильным и был похож на инженера-электронщика, а вот с военным все было в порядке – он выглядел, как настоящий военный.

Байкальская ночь – загадочное явление природы. Вы как будто не в ночи, а в театре с выключенными люстрами. Свет погасили, и сейчас должно произойти что-то необычное, чарующее и непонятное, что-то вроде спектакля магического театра для сумасшедших из "Степного волка", но ни в коем случае не балет.

Я всего два раза ходил на балет в Большой театр во времена студенчества и оба раза на "Жизель". Весь театр закупил наш институт и зрители полностью состояли из студентов и преподавателей. Второй раз шел на "Спартак", но попал все равно на "Жизель". С Лиепой что-то стряслось, и тему балета поменяли неожиданно, когда все уже сидели по местам. Я сидел в боковой ложе во втором ряду, и весь вид мне преграждала голова майора Ходарева, нашего преподавателя с военной кафедры. Я честно пытался понять балет и приобщиться таким образом к обществу интеллигенции, ведь после окончания института я надеялся стать интеллигентным человеком и тренироваться начал заранее. Ничего у меня с балетом не получалось.

В первом акте все внимание было занято поиском удобного положения своего тела, в котором можно замереть и попытаться прочувствовать таинство сценического действа. Мешала голова майора, которой он постоянно вертел. Удобную позу так и не нашел, и, отчаявшись, пошел в буфет пить коньяк с товарищами. На второй акт майор не вернулся (наверное, из буфета), и я пересел на его место в первый ряд. Наконец стало видно все, и ничто, казалось, не мешало приобщиться к театральному волшебству. Программки у меня не было, и я точно не знал, что там на сцене пытаются изобразить. Однако догадывался, что надо уловить момент прекрасного, но не знал, с чего начать, и стал просто следить за балеринами, пытаясь прочувствовать изящество форм и движений. После прочувствования очень хотелось выйти на другую орбиту и стать более интеллигентным.

Дамы разделились на две небольшие группки и разбежались в разные стороны. Не понял, зачем.

"Хорошо. Пусть будет так", – подумал я, и приготовился удивиться чему-нибудь другому.

Потом каждая балерина встала на одну ногу, а другую задрала вверх и в таком неудобном положении все вместе начали прыгать друг другу навстречу, смыкая ряды. Я пытался заставить себя проследить изящество и получить от него удовольствие, но вместо изящества услышал грохот: это барышни-лебеди долбили деревяшками, вшитыми в тапочки, об пол во время приземления после прыжка. Поначалу старался этого не замечать, но так и не смог себя заставить. У меня сложилось представление не об изяществе и легкости, а о том, что на сцене марширует взвод солдат. Я начал всматриваться в лица зрителей в надежде там найти подсказку, но лица ничего не выражали или выражали, но не понятно что. Как ни старался, так и не смог распознать очарование балетного искусства, и я снова пошел в буфет пить коньяк с такими же безразличными к искусству товарищами.

Байкальская ночь не похожа на балет, потому что балет – выдумка и к природе никакого отношения не имеет. Здесь все по-другому – все вокруг не продукт ума, а первозданный мир, предназначенный для душевной радости. Небо становится черным не из-за того, что Земля повернулась к Солнцу спиной, а потому, что тьма снизошла с небес. Байкальская темень настолько очаровательна и необычна, что ее буквально можно ощупать, как материальный предмет, бархатистый и нежный. Волшебная ночь. И все люди внутри этой ночи – сказочные существа. Мы сидели в байкальской ночи, окутанные темнотой, и мы испытывали странное чувство – байкальский синдром. Сергей сказал, что если люди подружились на Байкале, то это на всю жизнь. Такое колдовское восприятие мира – очень правильное и полезное для души занятие. У всех, кого встретил на Байкале, был именно такой настрой. Правда, у каждого он проявляется по-разному, но природа явления одна – источник жизни, который присутствует здесь незримо и который наполняет радостью всех, кто здесь оказался.