В поисках Шамбалы - Сидоров Валентин. Страница 94

Помню, как укоризненно качала головою Девика, осуждая потом мой поступок.

— Только русский мог решиться на такое, — говорила она, — перелезть через забор и заставить сделать это женщину. Ведь вас могли бы разорвать наши терьеры: обычно на ночь мы выпускаем их в сад. Ваше счастье, что они заболели и в ту ночь мы оставили их в помещении.

А Святослав Николаевич — это уже было в Москве, — возвращаясь все к тому же сюжету, добавил еще одну выразительную деталь:

— Знаете, как о вас доложил наш управитель Вишну?

— Не знаю, но думаю, что Нина Степановна объяснила, кто мы и зачем.

— Понятия не имею, что она объяснила. Но Вишну доложил так: «Прибыл русский посол и перелез к нам через ограду».

Вновь я попал к Рериху — на этот раз в его дом под Бангалором — семь лет спустя. Естественно, теперь уже не было нужды перелезать через забор. Ворота были широко и предусмотрительно распахнуты, а сам хозяин, заблаговременно предупрежденный о приезде, — я его увидел из окна машины, — медленно прохаживался по двору, ожидая гостей.

Святослав Николаевич обнимает меня, и мы троекратно с ним целуемся. Я представляю своих спутников. С ними — как с добрыми старыми знакомыми — он тоже целуется троекратно.

Очутившись за деревянной оградой, мы словно оказались в лесу. Дом со всех сторон обступали толстые серебристые стволы эфироносных деревьев, мудреное латинское название которых я запамятовал. Зима напоминала о себе тем, что они были лишены сейчас плодов и листьев.

Святослав Николаевич обращает наше внимание на поляну неподалеку от ворот, истоптанную так, как будто по ней прошлись тяжелым бульдозером. Это следы пребывания слонов. Они здесь частые гости.

— Домашние? — наивно осведомляемся мы.

— Почему домашние? — удивляется Святослав Николаевич. — Дикие!

Я осторожно спрашиваю о кобрах.

— Их здесь немало. — Но отношение Святослава Николаевича к ним хорошее: — На людей они не нападают. Другое дело — королевская кобра (кинг-кобра). Это кобра, пожирающая обычных кобр. Вот они действительно нападают на людей. Но, по счастью, их не так уж много, — успокаивает он меня. — Недавно, — рассказывает Святослав Николаевич, — утром мы обнаружили кобру, попавшую в ловушку. Она просунула голову в крысиную нору и застряла. Сбежались мальчишки — дети местных рабочих. Схватили за хвост змею и давай ее раскачивать из стороны в сторону. Так и вытащили из норы. И представьте себе: она никого не укусила, — закончил Святослав Николаевич, хитро поглядывая на меня.

В Индии нет, наверное, такого места, которое не было бы овеяно легендой. Вот и сейчас Святослав Николаевич выносит из дома полевой бинокль, и в его окуляры мы видим пригорок с ясно очерченной впадиной. Согласно преданию, Рама, находясь примерно там, где теперь стоим мы, пустил из своего лука стрелу и прорезал этой стрелою холм. Холм считается священным. Его венчают витые колонны индуистского храма.

В бангалорском доме Рериха — это тоже связано с легендой — есть такой ритуал. Хозяин обязательно ведет гостей к баньяну, широко раскинувшему тяжелые ветки над землей. По существу, это дерево-лес, потому что отростки и побеги его образуют густую рощу. К основному стволу примыкает каменная пристройка с большим медным колоколом посредине. Существует поверье: если позвонишь в колокол, загадав желание, оно непременно исполнится. Гости подходят к баньяну и кто всерьез, кто в шутку исполняют ритуал. Естественно, и я проделал то же самое: трижды позвонил в колокол.

Я привез с собой рукопись книги о гималайском путешествии и пожелал ей счастливой судьбы.

Студия Святослава Николаевича — а здесь мы завершили свой осмотр дома и ближайших окрестностей и теперь сидели кто на диване, кто на легких плетеных стульях — представляет собой просторный и высокий — уровня двух этажей — зал. Вдоль стен длинные стеллажи. Множество книг, в том числе и на русском, в том числе и Рериха, и о Рерихе. Небольшая картина Нестерова из цикла об отроке Варфоломее. Фотографии родителей — Елены Ивановны и Николая Константиновича, окаймленные гирляндами белых цветов.

Посредине мастерской — деревянный подрамник, на который, следуя указаниям Святослава Николаевича, два высоких индийца водружали одно полотно за другим. Целая галерея прошла перед нами. Портреты людей; портреты гор; тропические пейзажи, так точно передающие яркий праздничный колорит здешней природы.

Теперь индийцы ушли, но подрамник не пуст. По нашей просьбе там стоит картина, изображающая вечерние Гималаи с тонким серпиком луны над ними. Рериховские горы фосфоресцируют, излучая таинственное фиолетов9е свечение.

Святослав Николаевич переводит взгляд с картины на нас.

— Матушка утверждала, что никакие лекарства не нужны для поддержания нервной системы, кроме чистого воздуха и отдыха на природе. По ее мнению, самые лучшие наши целители — возвышенное мышление и любование красотою во всех ее проявлениях. Она говорила так: нервная система питается красотою и вибрациями, исходящими от произведений искусства. Когда наше сознание понимает их значение и воспринимает их вибрации, то все наше существо получает оздоровление. Мы как бы утверждаем в себе новый ритм.

Там, где красота, там и здоровье — вот ее неизменный лозунг.

Есть такая притча о Будде. (Как я понял, Святослав Николаевич очень любит эту притчу. Тот, кто встречался с ним в Москве или Индии, почти наверняка мог слышать ее от него.)

Однажды любимый ученик Будды Ананда (кстати, «ананда» в переводе на русский означает «радость») пришел к Будде и сказал:

«Я понял. Учитель, что наши искания красоты, наше устремление к красоте, наконец, наше слияние с красотой есть то, что составляет половину нашей духовной жизни».

«Не говори так, Ананда, — отвечал Будда. — Это не половина духовной жизни, а вся наша духовная жизнь».

— Собственно, то же самое утверждает и Николай Константинович. Помните эпиграф к «Цветам Мории»? — обратился Святослав Николаевич ко мне. — «Поверх всяких красот есть Красота, ведущая к познанию Космоса». Ведь такого рода красота требует не частички нашего существа, не половинки человека, а всего человека — без остатка… Вы спрашиваете, что, собственно говоря, могут реально обозначать слова, которые нередко можно встретить у Елены Ивановны и Николая Константиновича: «расширение сознания», «космическое сознание»? Пусть не пугают эти слова. Как и все, они расшифровываются просто. Имеется в виду мысль, которую не раз повторял Николай Константинович: «Не может быть ничего земного, что не принадлежало бы Космосу. Каждый камень уже часть Вселенной». А значит, и каждый человек тоже часть Вселенной со всеми вытекающими отсюда последствиями. Раз человек — космическое существо, значит, он располагает и запасами космической энергии. Как вы знаете, это не только , не противоречит науке, но вполне согласуется с ее выводами. Как известно, наука утверждает, что человек обладает гигантскими потенциальными, еще не реализованными возможностями. Кcтати, концепция Николая Константиновича, что человек — носитель , космической энергии, не освоенной им в должной мере (это еще в впереди), дает возможность подойти более трезво и более конструктивно к так называемым феноменам, которые на данном этапе наука затрудняется объяснить.

Еще в древности Марк Аврелий обращался к человеку с призывом: «Изучай движение светил как принимающий в них участие». А Кант — вы, очевидно, это помните — признавался, что более всего на свете его заставляют благоговеть две вещи: евод нравственных правил в нем и звездный свод над ним. Изречение это известно, но, может быть, не обращали особого внимания на то, что для Канта вот эти своды — внутренний и звездный — выступают в неразрывном единстве. Благодаря этому его внутренний мир получал возвышенный импульс и характер, его как бы овеивало дыхание Космоса. Словом, наш космический век поставил перед нами космические задачи. Потому, на мой взгляд, нельзя и нелепо требовать от человека обычного мышления, когда, как говорится, сам воздух необычен.