Свадьба - Бабаян Сергей Геннадьевич. Страница 24

– Ну что? – спросил Славик. На лице его было написано выражение усталой покорности.

– Ничего хорошего! – отрубил я; неожиданно всплывший перед внутренним взором холодный, чужой, неприязненный Зоин взгляд как будто ударил меня по лицу – и я жестко, в упор посмотрел на Тузова: – …Алексей, ночуй здесь. Тебе надо остаться.

Тузов вдруг сжался – как еж, которого ткнули палкой.

– Там стоит это кодло, человек десять, – хмуро сказал я. – Стоит, пьет и никуда уходить не собирается… у них там пол-ящика водки. По-моему, тебе надо остаться переночевать.

Тузов молчал, глядя пустыми глазами на мозаику кафеля.

– С нами еще девчонки, – выдавил я. – Поздно уже…

– Хорошо, – сказал безжизненно-твердо Тузов. – Тогда я пойду один.

– Пуф-ф-ф… Сядь.

Мозг мой уже надрывался в поисках выхода – еще и потому, что в поисках этих моя мысль угнетающе однообразно металась назад и вперед по единственному видимому мне коридору и, обессилевая, раз за разом билась попеременно о два тупика: один наверху – дверь в квартиру, второй внизу – эфемерно стерегущая волчью стаю подъездная дверь… Ясно было, что Тузова одного отпускать нельзя. Придется идти вместе с ним. Толпа уже сильно пьяная, и разобраться на словах не удастся… я знаю, как это бывает: минуты две или три еще можно будет поговорить: «мужики, да вы чего… мужики, да здесь все свои… ну, погорячился он, мужики…», – потом ктонибудь пьянее других что-нибудь крикнет – или просто молча (вдруг проклюнется злобой в пьяном мозгу, что месяц назад потерял в Москве кошелек) ударит – и понеслось… Ногами. Я не смог удержать трусливую мысль: в этом случае, загоревшись, конечно, положат нас всех троих – даже если сначала бить меня и Славика не собирались… В прошлом году я видел в соседнем дворе: стоит «скорая помощь» и лежит человек: неизвестно, жив или мертв, лицо – глянцево залитое кровью месиво… Мерзкий, опустошающий страх подхлестнул меня: узкий коридор, по которому уже лишь для очистки совести бродила моя изнеможенная мысль, ярко вдруг осветился… мелькнуло какое-то пятно… или дверь?… Дверь…

– Слушайте, – быстро сказал я, – надо попробовать… надо попробовать позвонить в какую-нибудь квартиру на первом этаже! Не в какую-нибудь, а в одну из тех, что выходят окнами на противоположную сторону… позвонить и сказать: мол, нас собираются бить, помогите, спасите, выпустите через окно… Что они нас, не пустят?!

– Да пустят, наверное… – сказал Славик. Это наверное меня разозлило.

– Да что там наверное! – воскликнул я; избавление казалось в руках – тремя этажами ниже! – Что они, звери, что ли?

Тузов молчал.

– Надо попробовать, – сказал Славик.

– Веем через окно выбираться не надо, – сказал я. – Один из нас пойдет с Лехой, другой с девочками – через подъезд. Нам они… – я хотел сказать: «нам они ничего не сделают», – но осознал, что этими словами я как будто отстраняю от всех нас Тузова – и каково это будет почувствовать ему… – Всё.

Славик кивнул. Я вздохнул.

– Слушай, Славик, – умоляюще сказал я, – сходи ты… У тебя это лучше получится.

Я не уклонялся – хотя и чувствовал, что душевно сильно устал. У Славика это действительно могло получиться лучше. Могло – потому что непредсказуемы движения (тем более незнакомой) души человеческой. Мало того, что Славик был просто красив, – у него было к тому же удивительно располагающее своим выраженьем лицо с добрыми (безо всяких оттенков) голубыми глазами. Приятно, покойно было и слушать, как он говорит: мягко, чуть глуховато, с как будто извиняющимися интонациями… В ситуациях, где нужно было давить, участие Славика могло оказаться скорее даже вредным для дела: любой облеченный хоть какою-то властью хам начинал на глазах наглеть, и, хотя в конце концов Славика можно было вывести из себя, дело обыкновенно бывало потеряно: Славик единственно говорил наглецу дурака и уходил, пушечно хлопнув дверью, – ко взаимному облегчению. На расчетливое психологическое (словами, глазами, голосом, жестами, даже постановкою тела) подавление ближнего Славик был решительно не способен – как и на небесполезное в коммунальных делах, с первых же секунд набирающее обороты и уже не сбавляющее их до конца откровенное хамство. Но ни о каком давлении и тем более хамстве в отношении хозяев чужой квартиры (ночью, со стороны незнакомых, пришедших, в сущности, с дикою просьбой людей) и речи быть не могло – и поэтому разумнее своего резонерства мне представлялось использовать природное обаяние Славика…

– Хорошо, – легко согласился Славик. Мы знали друг друга с раннего детства, и я был уверен, что Славик понял меня с полуслова. – Ну, я пошел.

– Ты все понял? Две двери посередине, противоположные окнам в подъезде. Там есть еще две, как вот та квартира и напротив, – эти не годятся, они выходят во двор.

– Ну понятно.

– Что говорить, сам придумаешь… так и скажи: нас хотят избить, помогите! А когда договоришься, скажи, что придешь с товарищем через пять минут. Ну, все, иди… а мы пока соберемся.

Славик вышел. Хлопнула наружная дверь.

– Так… Леша, у тебя все вещи при себе?

– Пиджак…

– Ч-черт! Где он?

– В большой комнате.

– Слава Богу. – Хоть в чем-то судьба мне улыбнулась: если бы пиджак оставался в комнате, где танцевали – и где сейчас сидели невеста и мать со своими подругами, – под каким не вызывающим подозренья предлогом я бы его забрал?… – Где он висит?

– На спинке стула.

– Подожди, я за ним схожу.

В гостиной я склонился между Зоей и Ликой и одновременно их приобнял. Даже сейчас я почувствовал неизъяснимое наслаждение, пожимая соскучившейся рукой Зоино шелковистое, мягко подающееся плечо.

– Все в порядке, – сказал я – и, не в силах удержаться, поцеловал Зою в горячую, едва ощутимо пушистую щеку. – Через пять-десять минут уходим. Будьте готовы.

– Слава Богу, – сказала Зоя. – Юные пионеры-герои. Тимур и его команда.

– А что, они ушли? – шепотом спросила Лика. – А где Славик?

– Потом все расскажу. Главное – будьте готовы, чтобы сразу встать и идти. В мешочки со стола ничего собирать не будете?

– Разве что кастрюльку холодца прихвачу, – сказала Лика и с радостным облегчением засмеялась.

– Ну, все. Пока.

Тузовский пиджак висел одиноко на спинке стула. Я взял его и понес; уже обессилевающее, мерно журчавшее разговором застолье не обратило на меня никакого внимания… Я открыл дверь в ванную комнату. Славика не было.

– Одевайся.

Тузов, брезгливо морщась, надел пиджак. Я посмотрел на себя в настенное зеркало: под лихорадочно блестящими глазами тянулась через переносицу ярко-красная полоса. Я вытащил расческу и причесался.

– Давай выпьем, что ли? – сказал Тузов. Я посмотрел на него.

– Давай… понемногу.

Тузов налил на два пальца в стакан.

– Закусить есть? – спросил я. – Опять огурец…

Я выпил. Следом за мной выпил Тузов – меньше меня: я остановил его руку, когда он наливал: через несколько минут ему предстояло прыгать в окно довольно высокого первого этажа. Я похлопал его по плечу:

– Не горюй.

– Я не горюю, – сказал Тузов, грызя огурец. – На ошибках учатся.

Я закурил.

Дверь открылась. Вошел Славик.

– Ну?

– …, – сказал Славик. Меня как будто ударило.

– Что-о?!

– Да ничего! – шепотом крикнул Славик. – Суки, вот что… Не пускают.

– Да ты… что?! Как это не пускают?…

– Ну не пускают, и все! Я ей…

– Да ты хоть объяснил по-человечески, в чем дело?! – Я почти ненавидел Славика. Почему я сам не пошел?! – У тебя язык есть, Славик?!

– Да тут не язык, а хороший автомат надо!… – Славик густо покраснел – и я усилием воли сдержал себя. Мне хотелось кричать. – Не пустили. В правой квартире никого нет, я долго звонил. В левой открыла какая-то баба лет сорока, толстая, в бигудях. Я начал ей объяснять: что у подъезда толпа, что нас собираются бить… она стоит, внимательно слушает, я уже думал – ну, слава Богу… Но как только я сказал про окно – ее как ужалило: нетнет-нет! какое окно?! вы что?! сами между собой разбирайтесь, я в ваши дела лезть не хочу… Я стал просить – она сразу: и слушать ничего не хочу, нальют глаза и начинают… оставьте меня в покое! – и – хлоп дверью…