Под конвоем лжи - Силва Дэниел. Страница 22

— Расскажите мне о Скорпионе, — повторил Фогель.

— Я познакомился с ним на обеде в доме американского дипломата. — Мюллер откинул назад круглую голову и уставился в потолок. — Перед войной, если я не ошибаюсь, в 1937 году. Если нужны точные данные, я посмотрю в его досье. По-немецки этот парень говорит лучше меня. Убежден, что нацисты — это замечательные люди, делающие великие дела для Германии. Больше чем евреев он ненавидит только большевиков. Он говорил так, будто стремился убедить меня в своей преданности рейху. Я лично завербовал его на следующий же день. Самая легкая работа за всю мою карьеру.

— А что у него в прошлом?

Мюллер улыбнулся.

— Банковские инвестиции. Лига Плюща [10] , хорошие контакты в промышленности, ходит в друзьях с половиной Вашингтона. Поставлял нам просто превосходную информацию о военной промышленности.

Фогель сложил записку вчетверо и убрал ее в карман.

— Его имя?

— Помилуйте, он один из моих лучших агентов.

— Я хочу знать его имя.

— Наша контора течет, как решето. Вы и сами это отлично знаете. Да что я вам говорю: все об этом знают.

— Мне нужно, чтобы копия его досье лежала через час на моем столе, — сказал Фогель, понизив голос почти до шепота. — И еще, мне нужно все, что у вас имеется на инженера.

— Информацию о Джордане вы можете получить.

— Мне необходимо все это. Если для этого мне придется обратиться к Канарису... Что ж, я готов.

— О, Курт, ради Христа! Вы же не можете всерьез собираться пойти ябедничать дяде Вилли, ведь правда?

Фогель поднялся и застегнул пиджак.

— Мне нужно знать его имя и получить его досье. — Он повернулся и вышел из кабинета.

— Курт, вернитесь! — крикнул ему вслед Мюллер. — Давайте разберемся. Господи боже...

— Если вы захотите поговорить, я буду в кабинете Старика, — сказал Фогель, неторопливо проходя по узкой приемной.

— Ладно, вы выиграли. — Мюллер запустил пухлые руки в шкаф. — Вот это треклятое досье. И вовсе незачем вам снова бежать к дяде Вилли. Иисус Христос, вы иногда бываете хуже, чем эти поганые нацисты.

Остаток утра Фогель потратил на чтение материалов о Питере Джордане. Закончив, он вынул из одного из своих несгораемых шкафов стопку папок, вернулся за стол и снова погрузился в чтение.

В первой папке содержались материалы об ирландце, который непродолжительное время использовался в качестве агента, но потом отношения с ним были прерваны, поскольку информация, предоставлявшаяся им, была очень скудна. Фогель забрал к себе его досье и включил ирландца в платежную ведомость своей системы V. Фогеля не встревожило плохое качество рапортов, которые этот агент поставлял в прошлом, — он не искал новых шпионов. У этого агента были другие качества, которые показались Фогелю привлекательными. Он работал на маленькой ферме, расположенной на малонаселенном участке норфолкского побережья Англии. Это была замечательная конспиративная квартира, достаточно близко расположенная к Лондону — три часа поездом, — в местности, не наводненной сотрудниками МИ-5.

Во второй папке находилось досье бывшего парашютиста вермахта, которому запретили прыгать после ранения в голову. Этот человек обладал всеми качествами, которые ценил Фогель: в совершенстве владел английским языком, отличался холодным умом и большим вниманием к деталям. Ульбрихт нашел его на одном из постов радиопрослушивания абвера в северной Франции. Фогель включил его в агентурный состав системы V и законсервировал до нужного момента.

Закончив чтение, Фогель отодвинул папки и набросан тексты двух радиограмм. Указал шифры, которые нужно использовать, частоты, в диапазоне которых следует вести передачи, и график сеансов передачи. После этого он поднялся и вызвал Ульбрихта.

— Да, герр капитан? — проронил Ульбрихт, тяжело входя в кабинет на своей деревянной ноге.

Перед тем как начать разговор, Фогель несколько секунд рассматривал Ульбрихта, пытаясь понять, соответствует ли этот человек тем требованиям, которые будут предъявлены к участникам операции, которую он намеревался начать. Ульбрихту было двадцать семь лет, но выглядел он по меньшей мере на сорок. Его коротко подстриженные черные волосы были густо пронизаны сединой. От угла его здорового глаза к виску разбегалась целая сеть морщин, появившихся от постоянной, с трудом переносимой боли. Второго глаза он лишился после взрыва; пустую глазницу прикрывала аккуратная черная повязка. Под горлом висел Рыцарский крест. Верхняя пуговица кителя Ульбрихта была всегда расстегнута, потому что мелкие движения давались ему с таким трудом, что он начинал нервничать, выходить из себя и обильно потел. За все то время, которое они проработали вместе, Фогель ни разу не слышал от Ульбрихта ни слова жалобы.

— Я хочу, чтобы вы завтра ночью отправились в Гамбург. — Он вручил Ульбрихту тексты радиограмм. — Стойте за спиной радиста, пока он будет передавать, чтобы удостовериться, что он не сделал никаких ошибок. Убедитесь в том, что позывные и кодовые отзывы агентов в полном порядке. Если будет хоть что-нибудь необычное, я должен знать об этом. Понятно?

— Так точно.

— Я хочу, чтобы вы перед отъездом разыскали Хорста Нойманна.

— Я уверен, что он находится в Берлине.

— Где он остановился?

— Я не знаю точно, — сказал Ульбрихт, — но думаю, что у некоей женщины.

— Обычно так и бывает. — Фогель подошел к окну и выглянул наружу. — Войдите в контакт с нашим штатом на далхемской ферме. Скажите им, чтобы ожидали нас сегодня вечером. Вы должны будете присоединиться к нам там же, когда завтра вернетесь из Гамбурга. Сообщите им, что мы пробудем там целую неделю. Нам нужно много чего сделать. И не забудьте сказать им, чтобы поставили в сарае батут. Нойманн уже давно не прыгал с самолета. Ему потребуется тренировка.

— Слушаюсь.

Ульбрихт вышел, и Фогель остался один в своем маленьком кабинете. Он долго стоял у окна, снова и снова обдумывая свой план. Речь шла о самой строго охраняемой тайне войны, а он всерьез намеревался раскрыть ее при помощи одной женщины, одного калеки, одного списанного парашютиста и одного предателя-британца. Отличную команду ты собрат, Курт, старина. Если бы на кону не стояла его собственная жизнь, он, возможно, счел бы все это смешной шуткой. Ну, а сейчас Фогель застыл неподвижно, словно статуя, и смотрел, как на Берлин бесшумно опускались снежинки — зрелище, волновавшее его буквально до потери сознания.