Контракт - Вебер Франсис. Страница 14
Франсуа. Да, эти путешествия нам не принесли удачи. Если бы ты осталась в Пуасси, все было бы прекрасно.
Луиза. Но я уехала, и это окончательно, и хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
Франсуа. Нет, я тебя люблю, Луиза, и ты вернешься в Пуасси, потому что ты не можешь меня вот так вот просто оставить. Я выделываю идиотские штуки эти три месяца: плачу над твоей фотокарточкой, пишу тебе письма и рву их, слушаю целыми днями пластинку «Капри, все прошло…». Ты вернешься, Луиза, потому что я больше не могу работать, я превращаюсь в бездельника. У меня на складе лежат товары с сентября, продавцы галантереи с Юго-Запада и с Севера требуют нижнее белье уже два месяца, я получил три оскорбительных письма из Шарлевиля, шестьсот двадцать пять плавок-«кенгуру» с карманом лежат у меня в гостиной на буфете. Ты вернешься в Пуасси, Луиза, ты не можешь меня оставить в таком состоянии.
Луиза. Не волнуйся, Франсуа, прошу тебя…
Франсуа. Все разладилось с твоим отъездом, все из рук вон плохо. Вчера оторвалась кухонная дверь!
Луиза. Как оторвалась?
Франсуа. Не знаю, петли сорвались… и щенок у Лефевров сдох, его раздавил почтовый грузовичок.
Луиза. Ну это уж не из-за моего отъезда!
Франсуа. Не знаю… Могу только тебе сказать, что неприятности со всех сторон…
Луиза. Надо, чтобы за тобой кто-нибудь, ухаживал, ты в таком подавленном состоянии.
Франсуа. Нет, я не хочу, чтобы за мной ухаживали, я хочу, чтобы ты вернулась.
Луиза. Об этом не может быть и речи, и мне надо сейчас же уходить. Если Эдгар узнает, что я пришла сюда, он рассердится, он уверен, что я в манеже.
Франсуа. Не говори мне об этом типе, пожалуйста.
Луиза. Он прекрасно все понимает, знаешь, он постоянно имеет дело с людьми в состоянии депрессии, ведь это его профессия – лечить их…
Франсуа. Если я правильно понимаю, он становится нашим семейным врачом.
Луиза. Поставь себя на мое место, Франсуа. Я оказалась в очень затруднительном положении. Ты молчишь три месяца, и вдруг как сумасшедший врываешься в Мобеж… Я не знала, как поступить, поэтому, когда он мне предложил…
Франсуа. Он плохой человек, этот Вольф.
Луиза. Почему?
Франсуа. Он плохой человек, это сразу видно, в нем нет тонкости… деликатности…
Луиза. Франсуа, умоляю тебя…
Франсуа. И тебе надо было ему сказать, что рубашки с воротниками на пуговице вот уж два года как не носят.
Луиза. Если ты позвал меня сюда для того, чтобы говорить о нем плохо, то мне лучше уйти… (Направляется к двери.)
Франсуа (удерживает ее). Нет, подожди!… Он тоже говорил много плохого о нас с тобой.
Луиза. Что?
Франсуа. Он рассказал мне о нашей семейной жизни – то, что ты не решалась сказать мне, когда мы были вместе, он мне все выложил, только что…
Луиза. Что ты плетешь?
Франсуа. И он оплевал все: вечера в нашем особнячке в Паусси, Баллюшона, наше свадебное путешествие, наши отпуска – все.
Луиза. Странно, мы никогда с ним о тебе не говорим!
Франсуа. Пять лет между Баллюшоном и телевизором, вот как он определил наше счастье.
Луиза. Но пойми же, повторяю, мы о тебе никогда не говорим!
Франсуа. И все же он очень осведомлен.
Луиза. Нет, этого не может быть! (Делает несколько шагов по комнате, явно озадаченная.)
Звонит телефон.
Франсуа (снимает трубку). Алло?… Нет, нет, я не кончил, еще не прошло и пяти минут!… Я же сказал вам, что сообщу, вы в баре?… Тогда выпейте что-нибудь за мой счет и оставьте меня в покое еще две секунды. (Вешает трубку и поворачивается к Луизе.) Это коммивояжер парфюмерной фирмы, мне надо было бы позвать его сюда, он присутствовал при той сцене, и у него тоже сложилось свое мнение о Вольфе.
Луиза. Теперь я вспомнила, это было в Париже, во время моего лечения. Конечно же, я ему все рассказала, но у него на приеме. Он искал причины моей депрессии, просил меня все ему рассказать.
Франсуа. Возможно, не стоило ему говорить, что я мрачный тип.
Луиза молчит. Франсуа садится на кровать.
Луиза (после небольшой паузы). И он тебе все передал?…
Франсуа. Да, похоже, он перечитал твою медицинскую карту перед приходом сюда.
Луиза (задумчиво). О, негодяй.
Франсуа (печально). После.его визита мне не хотелось больше тебя видеть.
Луиза. Не надо на меня обижаться, понимаешь, я тогда была очень подавлена, мне все казалось мрачным…
Франсуа молчит.
(Немного поколебавшись, подходит к нему.) Знаешь, ты не думай, что мне безумно весело в Мобеже.
Франсуа (поднимает голову). Что ты сказала?
Луиза. Я говорю, что мне вовсе не так весело в Мобеже.
Франсуа. Не может быть!
Луиза. А почему тебя это удивляет?
Франсуа. Потому что мне сказали, что это очень веселый город, когда его знаешь.
Луиза. Кто тебе это сказал?
Франсуа. Вольф.
Луиза. Сам он не страдает депрессией, это уж точно можно сказать.
Франсуа. Ты утешаешь меня, это невозможно, чтобы ты здесь скучала, ты ведешь светскую жизнь, выезжаешь, ездишь верхом!
Луиза (безрадостно). Да, я езжу верхом.
Франсуа. К тому же у Вольфа связи, он, наверно, устраивает торжественные обеды, приемы, тебя увлек этот вихрь!…
Луиза. Если ты в Мобеже обнаружишь хоть одну женщину в таком вихре, сообщи в туристическое бюро, оно организует к ней экскурсии.
Франсуа. Но гости-то у вас бывают. Эдгар не включает по вечерам телевизор?
Луиза. Почему нет? К тому же у нас цветной, мы, конечно, смотрим его.
Франсуа. А друзья, друзья у Вольфа есть?
Луиза. Да, Носберг. Иногда мы приглашаем доктора Носберга. Это друг Эдгара по институту… невропатолог в мобежской больнице. Он славный малый, немного странный, но славный. Он защитил диссертацию на тему: «Чувственность королевы Виктории». Эдгар говорит, что он немного шизик.
Франсуа. Ну, а по совести, кто смешнее, Баллюшон или Носберг?
Луиза. Не знаю, по-моему, оба. Баллюшон рассказывает о немецком концлагере, Носберг – о королеве Виктории, для женщины и то и другое одинаково увлекательно… (Смотрит на часы.) Четверть четвертого, мне надо уходить, Франсуа.
Франсуа. И все же он путешествует с тобой, вы не сидите безвыездно в Мобеже, вы хоть проветриваетесь немного?
Луиза. В прошлый месяц ездили в Анвер, на съезд психиатров.
Франсуа. Это же прекрасно, Анвер! Прогулки на катере, легкие ужины в порту…
Луиза. Представляешь, легкие ужины в порту с тремястами психиатрами…
Франсуа. Что?
Луиза. А если точно, то с тремястами восемьюдесятью двумя.
Франсуа (после паузы). Надо же!
Луиза. Но все это не имеет значения. Когда живешь с человеком, приспосабливаешься к нему, понимаешь? Ты был коммивояжером по рубашкам, я интересовалась рубашками…
Франсуа. А сейчас ты интересуешься смирительными рубашками? Я нахожу все же, что ты слишком быстро приспосабливаешься.
Луиза. Все женщины так, Франсуа.
Франсуа (делает несколько шагов по комнате, смущенный). Тогда я не понимаю.
Луиза. Чего?
Франсуа. Зачем ты губишь себя в этой дыре с этим ненормальным, у него есть какие-то скрытые достоинства, а?
Луиза. Нет, не думаю, чтобы у него были скрытые достоинства… или он их слишком глубоко прячет.
Франсуа. Зачем?
Луиза. Не знаю…
Франсуа. Как это – ты не знаешь?
Луиза. Я не задумывалась над этим… все не так просто, знаешь…
Франсуа. Луиза, прошу тебя самую малость, постарайся мне объяснить.
Луиза (после паузы). Это, наверное, потому, что я не поняла… Ведь если женщина любит в течение трех месяцев и на все готова, это значит: она выбрала и должна остаться с ним навсегда. Вот чего я не поняла. Я пришла к Вольфу, влюбилась, это еще было не серьезно, но вдруг я его выбрала навсегда, сама не знаю почему… А сейчас я должна за него держаться, потому что не могу же я всю жизнь перескакивать от коммивояжера к психиатру, от психиатра – к инженеру, от инженера – к хозяину манежа…