Наблюдатели - Сильверберг Роберт. Страница 5
А Миртин?
Ворнин попробовал посмотреть вверх, но не смог разглядеть ни корабля, ни Миртина. Прыгнул ли он? Разумеется, прыгнул. Миртин сделал из рационализма культ. Он не был подвержен панике и не мог остаться на борту обреченного корабля. Без сомнения, Миртин плавно опускается на Землю.
Мгновением позже грянул взрыв.
Он превзошел все, что рисовало воображение Ворнина. Если бы дирнанин продолжал смотреть вверх, его глаза, наверное, вскипели бы. А так он отделался тем, что затрясся от ужаса, когда небо над ним вспыхнуло ослепительным факелом новорожденного солнца. В плазменном генераторе, разумеется, не было жесткого излучения. Ни он, ни поселения людей не пострадают. Да и разреженный воздух на этой высоте не сможет передать особенно сильный звук. Спиной он ощутил тепло, но это было тепло крошечного солнца, мощности которого хватало только для одного маленького корабля, и поэтому он не обуглился. Что его пугало, так это свет, неистовое сияние, разлившееся над ним. Как будто Вселенная раскололась, дав дорогу первоначальному свету, сопровождавшему акт творения. И почти не помогало то, что он закрыл глаза. Как это все выглядит снизу, с поверхности Земли? Ужаснутся ли они? Или подумают, что упал особо крупный метеор?
Вот так он и падал, повторяя траекторию того, что мгновением раньше было кораблем. По крайней мере, не останется следов, возбуждающих подозрения. Но свет, этот чудовищный свет… Ворнин потерял сознание.
Когда он очнулся, то пришел в ужас: внизу мелькали ряды домов. Земля!
Так скоро? Еще тысяча метров – и он коснется почвы планеты, за которой так долго наблюдал.
Ниже… ниже…
Глэйр уже, наверное, приземлилась. Он старался не думать о ее судьбе.
Он должен разыскать Миртина, чем быстрее, тем лучше, и вдвоем они дождутся спасателей, которые непременно явятся за ними. А пока главное – выжить! Он проклял удачу, которая вынесла его прямо к жилищам людей, когда вокруг простиралась спасительная пустыня. Ворнин попытался было уклониться в сторону, как можно ближе к ровному, заросшему кустами плато.
Земля стремительно надвигалась на него. Он даже представить не мог, что приземление будет таким. Неужели он не уткнется мягко в землю? Нет.
Нет. Он падал, словно бомба. Он врежется прямо в крышу последнего дома.
Он…
Он уклонился, но всего лишь на пару метров.
Затем он узнал самую дикую боль за всю прежнюю жизнь, которая, по правде говоря, была почти свободна от боли. Человек со звезд, тяжело ударившись о землю, остался неподвижно лежать, скорее мертвый, чем живой.
3
Через полчаса после того, как был замечен огненный шар, отряд ИАО в Альбукерке пришел в движение. Обслуживающий персонал установил полностью заряженные аккумуляторы на шесть электрических вездеходов. Компьютер построил векторную диаграмму, показавшую вероятные районы рассеивания осколков, если таковые будут. Бронштейн, адъютант полковника Фолкнера, поднял по тревоге всех свободных от дежурства, теперь они стояли полукругом вокруг информационного табло, глядя на прерывистую красную линию, которая обозначала предполагаемый курс атмосферного объекта.
В пятнадцати метрах от них, наглухо запершись в ванной, Том Фолкнер изо всех сил пытался протрезвиться.
Еще по дороге из клуба полковник проглотил антистимулятор. Удобная штука: полчаса мучений – и трезв как стеклышко. Снадобье давало двойную нагрузку щитовидной железе и гипофизу, на время расстраивая гормональный баланс и ускоряя обмен веществ. Пришпоривая организм, оно выгоняло хмель из крови. Процессы, которые обычно протекали за шесть-семь часов, укладывались в десять минут. Жестоко, но эффективно. Фолкнер присел на пол, обхватив руками стойку для полотенец. Его жутко трясло. Крупные пятна пота проступали сквозь форму. Лицо было красным, пульс перевалил за сто и продолжал расти, сердце стучало так ужасно, будто в грудной клетке бил барабан. Рвота уже избавила его от последней дозы виски, которая не успела всосаться в кровеносную систему, а яростное внутреннее очищение организма должно было справиться с остальным алкоголем. Сознание его прояснилось. Он крайне редко прибегал к помощи антистимулятора и всякий раз надеялся, что больше он не понадобится.
Прошло немало времени, прежде чем он поднялся и вытянул перед собой пальцы. Они покачивались, будто он печатал на машинке. Полковник попробовал унять дрожь. Кровь уже отхлынула от лица. Он посмотрел в зеркало и содрогнулся. Это был крупный широкоплечий мужчина с коротко подстриженными курчавыми черными волосами, небольшими колючими усами и красными глазами. В лучшие времена он держал форму и не набирал больше семидесяти пяти килограммов, но эти времена давно уже прошли, и теперь его кости изрядно обросли плотью. В мундире он выглядел плотным и массивным, но без одежды тело его несколько обвисало. Ему не доставляло особой гордости то, чем он стал в зрелые годы. Но он предпочитал не задумываться над этим, так же, как над крахом карьеры и всем этим бредом о летающих тарелках.
Теперь он чувствовал себя получше. Он брызнул в лицо холодной водой, вытер пот, поправил воротник. Хотя и не протрезвев полностью, он уже не ощущал наихудших последствий своего загула: перестал чесаться кончик носа, уши не горели, глаза функционировали так, как им и положено. Двигаясь чрезвычайно осторожно, Фолкнер открыл дверь ванной и направился в кабинет.
Капитан Бронштейн, как обычно, сохранял хладнокровие. Он наставлял подчиненных, чеканя каждое слово и не глотая гласных. Увидев начальника, Бронштейн четко доложил:
– Готовы отправиться по вашему приказу, полковник!
– Все рассчитано? Маршруты определены?
– Все! – ответил Бронштейн, бросив мимолетную, возможно насмешливую улыбку. – Табло горит, будто елка на рождество. У нас уже около тысячи сообщений об атмосферном объекте, и сообщения все идут. В этот раз все по-настоящему!
– Прекрасно, – пробормотал Фолкнер. – Мы прогремим на всю страну. На весь мир. Внеземной космический корабль терпит аварию, пилоты спаслись, используя парашюты. Доблестные офицеры ИАО схватили их голыми руками.
Мы…
Он вовремя спохватился. Эк куда его понесло – еще не протрезвел, наверное. Предостерегающий взгляд адъютанта был недвусмысленен. На мгновение их глаза встретились, и Фолкнера привело в ярость то сожаление, которое было написано на лице Бронштейна. Волна бешеной ненависти пронеслась по телу полковника.
В такие минуты Фолкнер упрямо повторял про себя, что ему нет дела до национальности Бронштейна. Он ненавидит этого энергичного невысокого еврея за дьявольское честолюбие, за способности, за хладнокровие и, наконец, за веру в летающие тарелки. Бронштейн был единственным из офицеров, знакомых Фолкнеру, кто добровольно примкнул к программе ИАО. Такое назначение расценивалось как опала, ссылка, позволяющая избавиться от тех офицеров, которые больше ни на что не годны, а этот честолюбец не жалел усилий, чтобы получить именно его.
Почему?
Потому что был убежден, что летающие тарелки в конечном счете будут самой важной задачей, которую придется решать ВВС США. И он хотел не опоздать к раздаче призов, купаться в славе и лучах юпитеров, когда фантастика станет явью. Для Бронштейна патрулирование в целях идентификации атмосферных объектов было одной из ступенек к более высоким деяниям.
Сенатор Бронштейн!!!
Президент Бронштейн!!!
Настроение Фолкнера еще больше испортилось.
– Ладно, – огрызнулся он. – Давайте отправляться. В пустыню! И откопайте этот метеорит до утра! Живо!
Собравшиеся спешно покинули комнату. Бронштейн задержался.
– Том, я считаю, что это на самом деле оно, – тихо сказал он. – Та ситуация вынужденной посадки, которой мы так долго дожидались.
– Иди к черту!
– И ты не удивишься, когда обнаружишь космического посланника, сидящего среди полыни?
– Это метеор, – холодно заметил Фолкнер.
– Ты его видел?