Бедняков не убивают… - Сименон Жорж. Страница 2

Я встала… зову его, говорю… А он лежит на коврике ничком и не шевелится… Я хотела его поднять, смотрю: у него на рубашке — кровь…

Я позвала Франсину, это наша старшая. И как вы думаете, что она мне сказала, когда увидела отца? «Мама, — говорит, — что ты наделала!» — и кинулась вниз, звонить… Ей пришлось разбудить угольщика…

— А где Франсина? — спросил Мегрэ.

— У себя в комнате… Она одевается… Ночью нам было не до того, нот мы и остались неодетые… Уж вы извините, что у меня такой вид… Сначала приходил доктор, потом полицейские, потом господин комиссар…

— Не могли бы вы нас оставить одних?

Она поняла не сразу, переспросила:

— Оставить одних?

Она ушла на кухню, и слышно было, как она бранит детей — все тем же нудным, монотонным голосом.

— Еще четверть часа, и я сошел бы с ума, — со вздохом проговорил Мегрэ, подходя к окошку глотнуть свежего воздуха.

Трудно объяснить почему, но только во всем существе этой женщины, возможно совсем не плохой, было что-то удручающе унылое, что-то такое, отчего меркнул, становился угрюмым и серым даже солнечный свет, лившийся в окно. Сама жизнь делалась в ее присутствии такой тусклой, такой никчемной и монотонной, что невольно хотелось спросить себя, неужели улица со всем своим движением, солнцем, красками, звуками и запахами была еще здесь, рядом, как говорится — только руку протянуть.

— Бедняга!..

Не потому, что он умер, но потому, что жил!

— Кстати, как его звали?

— Трамбле… Морис Трамбле… Сорок восемь лет… Жена сказала, что он служил кассиром в какой-то торговой фирме на улице Сантье… Вот… Я записал: «Куврэр и Бельшас, басонная торговля…»

И ко всему еще басонная торговля — шнуры, позумент и прочее для гробов и катафалков!

— Знаете-ли, — рассказывал полицейский комиссар, — сначала я подумал, что это она его убила… Не разобрался спросонок, меня ведь с постели подняли, я только-только уснул… А тут такое творилось… Дети говорят все разом, она на них кричит, чтобы замолчали, повторяет мне по двадцать раз одно и то же — примерно то самое, что и вам рассказывала, — я и решил, что она либо придурковатая, либо и вовсе сумасшедшая. А тут еще мой бригадир вздумал ее допрашивать, «на пушку» взять хотел. Он ей: «Я вас не об этом спрашиваю, я вас спрашиваю, почему вы его убили?» А она ему: «Почему?.. Да чем же это было мне его убивать?»

На лестнице соседи собрались… Здешний врач скоро принесет мне свое заключение. Он меня надоумил: утверждает, что выстрел был произведен на расстоянии и что стреляли, несомненно, из какого-то окна напротив… Я и послал своих ребят в отель «Эксельсиор».

Коротенький припев все вертится и вертится в голове у Мегрэ:

Тем более бедняков, которые сидят в нижнем белье на краю супружеской кровати и скребут свои натруженные подошвы!

— И вы что-нибудь обнаружили там, в доме напротив?

Мегрэ внимательно осматривал окна отеля «Эксельсиор», впрочем, вернее было бы назвать его не отелем, а меблированными комнатами. Черная под мрамор табличка оповещала: «Номера на месяц, на неделю и на сутки. Горячая и холодная вода».

Бедность была и здесь. Но точно так же, как в доме, где жили Трамбле, как и в их квартире, это была не та бедность, которая может служить подходящим фоном для драмы. Бедность была здесь благопристойная, прилично и чистенько причесанная под скромный достаток.

— Я начал осмотр с четвертого этажа, все постояльцы уже лежали в постелях. Пришлось моим ребятам их побеспокоить. Представляете, какой поднялся шум. Хозяин разбушевался, грозил, что будет жаловаться. Тут мне пришла мысль заглянуть на пятый. И там, как раз напротив нашего с вами заветного, так сказать, окошечка, я обнаружил комнату, в которой никого не было, хотя она вот уже целую неделю числится за неким Жозефом Дамбуа. Я допросил швейцара, дежурившего ночью, и он вспомнил, что незадолго до полуночи выпустил из отеля какого-то человека, но кто это был, он не знает…

Мегрэ наконец решился открыть дверь в спальню, где у изножия кровати, головой на коврике, ногами на голом полу все еще лежало тело убитого.

— Пуля, видимо, попала в сердце, и смерть наступила почти мгновенно… Я полагаю, лучше будет дождаться нашего судебного врача: надо, чтобы пулю извлек он. С минуты на минуту он должен прибыть вместе с господами из прокуратуры…

— В одиннадцать часов… — рассеянно проговорил Мегрэ. Было четверть одиннадцатого. На улице, как и прежде, торговались у тележек хозяйки, в знойном воздухе стоял нежный аромат фруктов и зелени…

— Карманы вы у него обыскали?

Обыскал, ясно и так — на столе беспорядочной грудой лежала мужская одежда, между тем как, по словам жены, Трамбле аккуратно сложил на ночь все свои вещи.

— Здесь все… Кошелек… Сигареты… Зажигалка… Ключи… Бумажник — в нем сотня франков и фотографии детей…

— Что соседи?

— Мои ребята опросили всех в доме… Трамбле живут в этой квартире двадцать шесть лет… Когда появились дети, они заняли еще две комнаты… Собственно, о них и сказать нечего… Обыкновенная, размеренная жизнь… Никаких особенных событий… Каждый год, в отпуск, ездят на две недели в Канталь, к Трамбле на родину… У них никто не бывает, если не считать редких визитов сестры мадам Трамбле. Обе женщины — урожденные Лапуант и тоже родом из Канталя… Трамбле выходил из дому каждый день в одно и то же время. На работу ездил в метро, со станции Вильер… В половине первого возвращался, через час уезжал обратно и приезжал вечером, в половине седьмого…

— Чушь какая-то! — проговорил Мегрэ. Восклицание вырвалось у него почти безотчетно. Действительно чушь. Преступление, в котором не было никакого видимого смысла.

Ничего не украли… Даже не пытались украсть… И все же это не было случайное убийство. Отнюдь. Его тщательно подготовили: пришлось снять комнату в отеле напротив, раздобыть пистолет, возможно, даже пневматическое ружье…

Тут действовал кто-то не случайный. И не ради какого-то там бедняги идут на такое дело… Да, но ведь Трамбле был именно из тех бедняг, о которых говорят: какой-то там…

— Вы не подождете людей из прокуратуры?

— Я непременно вернусь до того, как они уедут. Останьтесь, пожалуйста, чтобы ознакомить их с делом…

За стеной снова шумно завозились, догадаться было нетрудно: мадам Трамбле, урожденная Лапуант, воевала со своими детьми.

— Кстати, сколько их у нее?

— Пятеро… Три сына и две дочки… Один сынишка этой зимой заболел плевритом, и сейчас он в деревне у родителей Трамбле… Ему скоро четырнадцать…

— Идем, Люка?

Мегрэ сейчас отнюдь не улыбалась перспектива увидеть снова мадам Трамбле и услышать унылое: «Такое могло случиться только со мной».

Он тяжело спустился по лестнице мимо открывавшихся одна за другой дверей, позади которых слышался быстрый шепот. Он хотел зайти к угольщику выпить вина, но в лавчонке было полно любопытных, ожидавших прибытия чиновников прокуратуры, и Мегрэ предпочел дойти до улицы Батиньоль, где о ночной драме ничего не знали.

— Что ты будешь пить?

— Займись-ка этим типом из отеля «Эксельсиор»… Ты, разумеется, найдешь там не очень-то много, потому что обделать такое дельце, как он его обделал, это… Эй, такси!..

Тем хуже для бухгалтерии. Было слишком жарко, чтобы париться в метро или стоять на углу в ожидании автобуса.

— Встретимся на улице Де-Дам… А нет, так после обеда на набережной…

Бедняков не убивают, черт побери! А если уж убивают, так не по одиночке, а целыми партиями, устраивают войну или мятеж. Если же бедняку случается кончить жизнь самоубийством, то вряд ли он станет добывать для этого пневматическое ружье и уж конечно не застрелится в ту минуту, когда сидит на постели и чешет пятки.

Будь Трамбле не уроженцем какого-то там Канталя, носи он звучное иностранное имя, можно было бы еще заподозрить его в принадлежности к некой неведомой тайной организации его соотечественников…