Записки летчика М.С.Бабушкина. 1893-1938 - Бабушкин Михаил Сергеевич. Страница 28

В туман, в сильную пургу, когда, как говорят, небо сливается с землей, Леваневскому все же удалось посадить машину среди ледяных нагромождений на краю берега Колючинской губы, но… машина вышла из строя, Леваневский получил легкое ранение лица. Отремонтировать самолет на льдине нельзя.

Штаб Чрезвычайной тройки в Ванкареме волнуется. Приготовленный на льду лагуны аэродром часто портит пурга, образуя снежные заструги. Высокие бугры снега мешают посадке самолетов – можно поломать шасси, лыжи. После каждой пурги аэродром приходится чистить, привлекая для этого местное население – чукчей. А самолетов все нет и нет. Чукчи уже с неохотой идут на расчистку аэродрома. Они не верят, что самолеты прилетят.

По настроению, которое создалось в Ванкареме, и по общему ходу дела чувствуется, что там, на центральной базе, куда должны слетаться самолеты и откуда они будут совершать полеты в наш лагерь, нехватает человека, знакомого с летным делом. Начальник лагеря Отто Юльевич Шмидт предложил мне вылететь в Ванкарем и помочь штабу в его работе. Находившийся на «Челюскине» самолет «Ш-2» мы спасли. При выгрузке амфибия получила, правда, небольшие повреждения, но бортмеханик и его помощники после долгой возни отремонтировали машину. Осталось только отеплить карбюратор. Но это не удавалось, мотор при низкой температуре останавливался, не работал.

Передо мной стояла задача: либо попытаться спасти машину, хотя в случае остановки мотора при посадке в ледяные нагромождения она может разбиться, либо оставить ее просто здесь, на льду, бросить на произвол судьбы. У меня было твердое решение: лететь! Но как сказать всю правду Шмидту? Если он узнает, что есть хоть один-два процента риска не долететь, он не разрешит вылететь ни под каким видом. А у меня было немного шансов за то, что я долечу.

Для полета была необходима температура воздуха не ниже минус 10 – 12° по Цельсию. Ждать такую температуру в первых числах апреля, когда вот уже два месяца стоят холода, от минус 25 до минус 39 градусов, было бесполезно. Но невозможное случается и в Арктике! Наступило резкое потепление. 31 марта температура поднялась до минус 8° по Цельсию. Не теряя ни минуты, я пошел на аэродром, чтобы еще раз испытать машину и приготовить ее к отлету. Сообщение о погоде должен был дать Ванкарем. Мы условились: если погода в Ванкареме будет плохая, то на сигнальной вышке в лагере уберут флаги.

Нам удалось быстро запустить мотор, но мои попытки оторваться с полной нагрузкой остались безуспешными. Подруливаю к палатке, начинаю облегчать машину. Сбросили часть груза, вылили часть бензина. Делаю новую попытку взлететь. Ура! На этот раз я отрываюсь от льдины, летаю минут пятнадцать. Мотор работает хорошо. Сажусь, подруливаю к палатке и вижу – сигнальные флаги сняты: Ванкарем не принимает…

Подходит Шмидт, поздравляет с успешным ремонтом и испытанием машины. Нас окружают товарищи. Среди них плотники. Они ремонтировали крылья и до последней минуты не верили, что самолет будет летать. Даже теперь, когда я только что летал, у них осталось еще какое-то сомнение. Тогда я предложил Отто Юльевичу подняться со мной и посмотреть сверху на лагерь. Мое предложение произвело колоссальный эффект. Все насторожились, в особенности строители – они прямо-таки впились глазами в Отто Юльевича: что он ответит?

Отто Юльевич благодарит меня за предложение и… соглашается. Мы снова запускаем мотор, идем на старт. За нами с тревогой следят двадцать пар глаз. Через пять минут мы в воздухе.

Я облетел кругом лагеря два раза. Все вышли из палаток приветствовать нас, машут нам шапками, кто-то в восторге выломал доску от ящика и махал ею. После двадцатиминутного полета я сел на аэродром. И тут почувствовал, что то неверие, какое проглядывало у всех, исчезло.

Да, я победил. Но удержится ли погода? Не ударят ли снова морозы? Эта мысль не давала мне покоя. На следующий день появился туман, температура упала до минус 10 – 12°. Через день, 2 апреля утром, туман стал рассеиваться. К 12 часам совсем прояснилось. Иду на аэродром. Снова договорился, что при благоприятных обстоятельствах в Ванкареме на вышке поднимут флаги. К моему приходу на аэродром мотор уже был готов, его запустили без меня. Смотрю на вышку – флага нет. Но еще не время, надо подождать тридцать минут. Смотрю в сторону земли. Впечатление хорошее. Ждать боюсь: а вдруг там, в Ванкареме, люди напуганы? Вдруг им покажется, что погода плохая?.. Температура воздуха стала падать, вот уже минус 14°. Подул северо-западный ветер, он принесет мороз. Решаюсь лететь, не дожидаясь сигнала. Сажусь, говорю механику:

– Полетаем пока, попробуем…

Вылетели. Сделал прощальный круг над лагерем, взял курс. Смотрю: флага нет…

Все равно… Иду в Ванкарем!

Через сорок минут нагнал ту низкую облачность, которая была у нашего лагеря утром. Температура начинает падать, мотор изредка потряхивает. Я снижаюсь на двести метров. Теперь теплее. Через час полета вижу впереди с правой стороны берег, гору. Левая часть закрыта туманом, идет мелкий снег. Взял направление на гору. Через 1 час 15 минут вижу впереди дым костра и посадочный знак. Я – в Ванкареме.

Нас встречал весь чукотский поселок. Чукчи были несказанно рады. Труды не пропали: самолет сел на их аэродром. Через пятнадцать минут получаю радиограмму: весь лагерь в восторге. Нас поздравляют с удачным полетом.

С полетом мне действительно повезло: на следующий день температура упала до минус 28°, подул сильный ветер, поднялась пурга, и до самого конца всех спасательных работ температура колебалась в пределах минус 26 – 32°. Я пробовал подниматься в Ванкареме, но мотор останавливался.

В первые дни своего пребывания в Ванкареме я не знал, куда себя деть; не спал ночью, в особенности если поднимался сильный ветер. Вот когда я почувствовал всю спайку нашего коллектива, понял, как он мне дорог! Я знал, что такое сильный ветер в лагере, я знал, что происходит там, и мои опасения не были напрасны.

За день до прилета в Ванкарем двух самолетов – Каманина и Молокова – мы получили радиограмму:

«Аэродром в лагере Шмидта поломало, от полета в лагерь воздержитесь до особого сообщения».

Я знал, какую героическую работу по восстановлению аэродрома ведут челюскинцы. Потом выяснилось, что они работали день и ночь.

На следующий день вечером нам сообщили: «Площадка готова». Мы встали в 2 часа ночи, подготовили машины. Утром из Уэллена прилетел Слепнев, а за ним Каманин и Молоков. Теперь у нас три машины.

Каманин с штурманом Шелыгановым и Молоков, не останавливая машин, вырулили на старт, чтобы лететь в лагерь. Вслед за ними, разгрузив машину и погрузив собак и нарты, вылетел Слепнев с Ушаковым.

На этот раз все обошлось благополучно. Через час мы получили радио:

«Машина Слепнева в лагере, Каманин и Молоков вернулись обратно в Ванкарем».

А еще через час они оба снова поднялись и удачно прилетели в лагерь. К вечеру на землю высадилась партия из пяти челюскинцев.

А где же Слепнев? Вскоре выяснилось, что при посадке был сильный боковой ветер, самолет Слепнева влетел в торосы, и машина слегка повреждена. Сегодня она будет отремонтирована. Сюда прилетит только завтра. Значит, ночевка в лагере.

Погода стоит неустойчивая, нет уверенности, что завтра можно будет лететь. Ночью может подняться ветер и поломать аэродром. И не вылетишь! Хорошо, если только аэродром поломает, а вдруг лед раздавит машину?! Вот что больше всего меня тревожило.

Опять ночь без сна, полная тревоги…

Наутро лег туман, к вечеру разыгралась пурга. На второй день в лагере произошло сильное сжатие льдов. Челюскинцы не спали: не до сна было. Часть людей бросилась на аэродром спасать самолет Слепнева.

Победа осталась за нами [11]

Хорошо запомнились мне дни эвакуации лагеря. Первым рейсом Молоков и Каманин вывезли на материк только пять человек. В лагере не нашлось желающих ложиться в «сигары», подвешенные под плоскостями самолета. В эти «сигары», сделанные из толстой фанеры, обычно укладывается грузовой парашют. Молоков решил перевозить в них людей; тогда каждым рейсом он мог бы брать на два человека больше. Люди, получившие такое приглашение, видимо подумали: «Нам здесь, на льдине, тепло, мы к такой жизни привыкли, а эти подкрыльные сооружения не больно надежны, лучше подожду». Словом, никто туда не полез.