Братья Рико - Сименон Жорж. Страница 19

Вначале все происходило в Санта-Кларе, в его доме, который он окрестил «Морским ветерком». Он вышел утром в пижаме, чтобы вынуть письма из почтового ящика, висевшего у калитки. Наяву ему почти никогда не приходилось ходить туда неодетым. Может быть, раза два-три случалось в дни, когда он вставал позднее, но обычно он всегда надевал халат. Во сне Эдди знал, что в почтовом ящике лежало что-то очень важное. Необходимо было пойти немедленно. Эллис согласилась с ним, она даже шепнула:

— Прихвати-ка револьвер.

Эдди не взял его. То, что лежало в ящике, оказалось его братом Тони.

Странно, но в ту минуту он отдавал себе ясный отчет в том, что все это немыслимо и что все происходит во сне. Ведь ящик из серебристого металла с выгравированным на нем именем Рико, как все американские почтовые ящики, по размеру был не больше журнала. К тому же вначале Эдди обнаружил в нем вовсе не Тони, а серую резиновую куклу. Эту куклу он узнал сразу: когда ему было лет пять, он отнял ее у соседской девочки. Вернее говоря, попросту украл. Эдди схватил куклу не потому, что она привлекала его, а именно потому, что ему хотелось украсть. Он долго прятал куклу в ящике у себя в комнате. Может быть, она и до сих пор лежит в сундуке у матери, где та хранит игрушки всех трех сыновей.

Итак, даже во сне он хорошо представлял себе, как было дело. Эдди мог бы даже назвать имя девочки. Он украл куклу не для забавы, а чтобы совершить кражу, так как считал это необходимым.

А потом произошла перемена декораций. Мгновенно кукла стала уже не куклой, а его братом Тони, и Эдди нисколько не удивился. Он знал об этом заранее.

Тони был весь из того же губчатого вещества, что и кукла, такого же тусклого, серого цвета. Несомненно, он был мертв.

— Ты меня убил, — произнес Тони с улыбкой. Без злобы. Без горечи. Он говорил, не раскрывая рта. Собственно, Тони вовсе не говорил, звуков не было слышно. Тем не менее Эдди различал все слова.

— Прости меня, — ответил он. — Входи!

Вот тогда-то Эдди заметил, что брат не один. Он привел с собой свидетелем отца. Отец был из такого же непрочного вещества и улыбался так же ласково, как и Тони.

Эдди спросил, как его дела, но отец молча покачал головой. Тони сказал:

— Ты ведь знаешь, он глух.

Пожалуй, самым удивительным в этом сне было то, что Эдди сохранял ясность мыслей и попутно делал здравые выводы.

Ни мать, ни кто-либо в квартале никогда не рассказывали детям, что их отец туг на ухо. Может быть, никто этого не замечал. Сейчас Эдди был почти убежден, что сделал открытие. Он сохранил об отце воспоминание как о тихом человеке со склоненной к плечу головой и странной, словно затаенной улыбкой. Отец почти не разговаривал и трудился с утра до вечера с неослабным терпением, как если бы в этом труде заключалась его судьба, и ему никогда не приходило на ум, что он мог бы жить по-иному.

Мать, конечно, возразила бы Эдди, что это детское впечатление, что ее муж был такой же, как все другие люди, но Эдди не сомневался в своей правоте.

Чезаре Рико жил погруженный в собственный мир, лишь теперь, через столько лет, сон разъяснил его сыну, что причиной тому была глухота.

— Входите, — сказал Эдди, стесняясь своей пижамы.

В тот же миг обстановка вновь изменилась. Они втроем вошли куда-то, но уже не в белый дом в Санта-Кларе.

Когда они осмотрелись, оказалось, что это их бруклинская кухня, где сидела в своем кресле бабушка, а на столе стояла бутылка кьянти.

— Я на тебя не сержусь, — продолжал Тони, — но все же досадно.

Эдди пришло в голову предложить им выпить. В доме было приняло подносить гостям стакан вина. Но он вовремя спохватился, что Тони и отец умерли и, должно быть, не в состоянии пить вино.

— Садитесь.

— Ты ведь знаешь, отец никогда не садится.

В те далекие годы живой Чезаре Рико редко садился за стол — только чтобы поесть. Но во сне его поведение приобретало особый смысл. Оно связывалось с чертами его характера, с ролью, которую он играл в семье. Отец и сейчас не должен был садиться. Из самолюбия он не изменил своей прежней привычке.

— А почему не начинают? Кого ждут? — произнес новый голос.

Это была мать. Она сидела у стола и стучала по нему ложкой, чтобы привлечь к себе внимание.

— Эдди убил своего брата, — твердым голосом объявила она. И Тони пробормотал:

— Мне особенно больно потому, что он мой брат.

Он очень помолодел. Его волосы кудрявились больше, чем в последнее время. Завиток на лбу напоминал десятилетнего Тони. А может быть, ему опять десять лет? Он всегда был очень красив, красивее братьев. Эдди признавал это. Даже при таком землистом цвете лица, даже при том губчатом веществе, заменившем ему тело, Тони был необыкновенно хорош собой.

Эдди не пытался возражать. Он знал: все, что говорилось, — правда. Он пытался вспомнить, как произошло убийство, но ему не удавалось. Однако не мог же он спросить — неприлично было спрашивать: «Каким образом я тебя убил?»

Это было самое главное. До тех пор, пока он не узнает, он ничего не может им ответить. Эдди стало очень жарко, он чувствовал, как по лбу стекают струйки пота и застилают глаза. Он сунул руку в карман, чтобы вынуть платок, а вытащил оттуда плоскую фляжку с виски.

— Вот и улика! — торжествовала мать.

— Я.., я не пил из нее, — пролепетал он.

Эдди хотел показать, что фляжка полна, как и тогда, когда парень из Тусона вложил в его руку, но никак не мог вытащить пробку. Бабушка насмешливо смотрела на него. Она тоже была глухая. Может быть, это у них семейное? Может быть, он тоже оглохнет?

— Виноват установленный порядок, — объяснил Эдди.

Тони с ним соглашался, он встал на его сторону. Отец тоже. Но все остальные — вся толпа — были против него. Ведь возле дома уже собралась толпа. Улица заполнилась людьми, как в дни беспорядков. Все толкались, чтобы посмотреть на Эдди, все повторяли:

— Он убил брата!

Эдди пытался заговорить с окружающими, объяснить, что Тони понимает его, отец тоже, но ни один звук не сорвался с его губ. Бостон Фил хихикал. Сид Кубик ворчал:

— Я сделал все, что мог, потому что твоя мать когда-то спасла мне жизнь, но больше я ничего не могу сделать.

Самым ужасным было то, что все утверждали, будто он, Эдди, лжет, так как Тони здесь нет. Эдди и сам сейчас искал брата, но больше не видел его.

Скажи им Тони, что…

Отца тоже не оказалось рядом, а грозившие Эдди люди стали постепенно исчезать, растворяться, и наконец он остался совсем один. Больше не было ни улицы, ни кухни — ничего, кроме пустоты, огромной пустой площади, посреди которой он простирал руки, взывая о помощи.

Эдди проснулся весь в поту. Занимался новый день.

Он подумал, что спал всего несколько минут, но, когда подошел к окну, увидел, что на улице, окутанной рассветной полутьмой, никого нет. Он выпил стакан ледяной воды и, так как в номере было душно, включил кондиционер.

Ему захотелось крепкого черного кофе. Он позвонил в ресторан. Ему ответили, что официанты приходят к семи часам. Было всего пять. У Эдди не хватило мужества снова лечь спать. Он чуть было не позвонил жене, чтобы успокоить ее. Потом подумал, что разбуженная в такую рань Эллис перепугается. Лишь очутившись на улице, Эдди сообразил, что вполне мог позвонить — ведь разница во времени с Флоридой составляла три часа. Старшие дети уже ушли в школу, а Эллис завтракает.

Никто в холле, по-видимому, за ним не наблюдал. Дежурный портье, заметив, что он выходит на улицу, только посмотрел на него с некоторым удивлением. За ним не шли по пятам и тогда, когда он проходил под арками главной улицы.

Не счесть было ресторанов, баров, кафетериев, но прошло не менее получаса, прежде чем он обнаружил открытое заведение. Это был дешевый ресторанчик того же типа, что у Фазоли, с такой же стойкой, с такими же электрическими плитами, таким же запахом чеснока.

3. — Черный кофе!

В ресторанчике, кроме заспанного хозяина, никого еще не было. За спиной у Эдди вдоль перегородки выстроились четыре игральных автомата.