Дело Фершо - Сименон Жорж. Страница 3
Но последний удар нанес не Париж, где до вынесения окончательного решения много лет могло уйти на изучение материалов дела.
В конце концов победа досталась инспектору второго класса Аронделю. Именно выявившаяся в ходе расследования история с тремя неграми вынудила прокурора департамента Сены г-на Дюранрюэля подписать 8 октября 1935 года постановление на арест Дьедонне Фершо.
С каждым часом «дело Фершо» стало все больше привлекать внимание общественности. Оно занимает первые полосы газет. Но если драма трех негров воздействовала на чувства, если личность Убангийского сатрапа вносила игривую ноту, оставляя крохотное местечко даже для эротики, то слухи о неминуемом крахе предприятий Фершо и приводившиеся, с каждым днем все более астрономические, цифры особенно пугали мелких вкладчиков.
Наконец, как в панамском скандале, начали искать имена, скрывавшиеся за инициалами. Публикация части доклада никому неизвестного Меркатора подтвердила, что некоторые чиновники консульства использовали свое влияние, скажем, при приобретении иностранными концессионерами части нашего колониального достояния.
Был сделан запрос в палату депутатов. В ее кулуарах состоялся обмен пощечинами. Зашел разговор о назначении следственной комиссии.
Однако все эти волнения внезапно стихли в результате драматической смерти одного брата и исчезновения другого, которое нельзя было назвать иначе как таинственным. И все это — к великому облегчению тех, кто сказывался больным или в течение известного времени находился в отлучке. Теперь они могли снова появиться с высоко поднятой головой.
Эти люди и понятия не имели о «деле Фершо»
Для них, как и для общественности, это была уже старая история, и все сошлись на том, что даже не хотят знать, чем она кончилась.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Человек из Убанги
1
После резкого толчка поезд тронулся, и Моде, вынужденный прервать свой бег, оказался па секунду прижат к перегородке в проходе возле тамбурной гармошки. Ее липкая поверхность, словно источавшая что-то жирное и холодное в эту дождливую октябрьскую ночь, проникла в его пальцы, кожу, память. Отныне она всегда будет ассоциироваться у него с понятием «ночной поезд».
Он вполне отдавал себе в этом отчет, что и делало мгновения такими волнующими. Заглядывая вперед, Мишель Моде уже видел тот день, когда он станет важной персоной и ему случится, проходя через третий класс в ресторан из своего спального вагона, украдкой дотронуться ладонями ухоженных рук до этой перегородки в надежде испытать те же чувства.
Узлы, чемоданы, обвязанные веревками, заменявшими сломанные замки, загромождали проход. Ледяной ветер врывался в оставленное открытым окно, за которым мелькали редкие огни то будки стрелочника, то ослепительной лампы, освещавшей участок ремонтируемого пути, то синего пламени паяльника. На верху впадины, по которой двигался поезд, окна домов были слабо совещены. Зеленовато-белый автобус медленно взбирался вверх по склону. Поезд вошел в туннель, и Моде с жадностью вдохнул паровозный дым и запах подземелья. Ему оставалось пройти еще один или Два вагона. Раскачиваясь, как пьяница, он шел мимо дверей куне, за которыми угадывались бледные, болезненные лица людей с мрачными, пристальными и покорными глазами, — им эта поездка в ночи напоминала бегство.
Он шел быстро. Протянув руку, чтобы в очередной раз ухватиться за медную ручку, он поискал глазами Лину, которая смотрела прямо вперед, но, даже еще ничего не видя, почувствовала его присутствие, вздрогнула, быстро повернула голову и улыбнулась.
— Пошли…
Ей не было нужды задавать вопросы. Она читала радость и гордость в его глазах. Видела, как вздрагивают от нетерпения его руки, схватившие с полки их фибровый чемодан.
Он смотрел на тех, кто мог бы стать их спутниками, с иронией, жалостью, легкой долей презрения. На трех измученных двухсуточными отпуском в Париж моряков из Шербура, один из которых был так бледен, что казалось, его вот-вот стошнит; на крестьянку лет за пятьдесят, в черном, которая словно застыла на всю ночь, положив руки на зажатую в ногах корзину из ивовых прутьев; наконец, на кудрявую мать-одиночку, собиравшуюся вынуть из лифчика грудь, чтобы покормить своего малыша.
В их присутствии Лина не посмела о чем-либо спрашивать. Мишель не сказал ей, куда идет. По прибытии на вокзал Сен-Лазар им пришлось бежать вдоль всего состава. Поезд был длинный, вагоны третьего класса находились в голове состава. Не замедляя шага, Мишель машинально поглядывал на стрелки повисших где-то в пространстве огромных часов.
— Лезь!
Он подсадил ее на скользкую ступеньку. Медные ручки перил были мокрые и покрыты угольной пылью.
Их попутчики уже устроились на ночь. Лина села тоже. Мишель остался стоять, рассматривая соседей расширенными зрачками, отчего лицо его стало более тонким, а черты более оживленными. Она понимала его состояние по неуловимо вздрагивавшим крыльям носа.
Куда он ходил и откуда вернулся с таким торжествующим видом?
— Пошли.
Поезд миновал пригороды. Освещенное кафе на углу улицы, ряд приземистых особняков, затем внезапно высокий дом, держащийся словно каким-то чудом, а в пустырном переулке — заблудившееся такси.
— Ты думаешь, Мишель, что…
Он потянул ее вперед. Они шли друг за другом, задевая перегородки купе, натыкаясь на бродящих в поисках туалета призраков. И наконец, миновав последний тамбур, увидели необычайно изысканный, спокойный, теплый свет, ковровую дорожку на полу прохода, перегородки из отполированного красного дерева.
Лина мельком заметила профиль Мишеля. Как похож он был в это мгновение на молодого зверя, который своими коварством и усилиями достиг цели!
— Входи…
Купе, отделанное серым полированным деревом, с подголовниками на спинках сидений и с фотографиями на стенках, было пусто.
— А если контролер…
Он лишь пожал плечами, прикрыл дверь и задвинул электрический колпак синими полотняными створками, напоминавшими веки.
— Вот так!
И, развалившись, удобно устроился на мягком сиденье. Наконец-то можно было расслабиться. Они были дома. Они нашли угол и могли теперь прижаться друг к другу. Выбившиеся из-под бархатного берета короткие волосы Лины были еще в бусинках холодного дождя.
Она не переставала думать о контролере:
— Что ты ему скажешь?
Он опять пожал плечами. К чему что-то предполагать? Им было хорошо. Они были в дороге. Разве одно это уже не прекрасно? Набравший скорость поезд, уносивший их в удобном вагоне первого класса, длинным гудком приветствовал первые поля.
— Видишь, все можно уладить!
Что уладить? Все и ничего Они не знали, не могли предвидеть, что ждет их в будущем. Но был сделан шаг вперед. Они двигались вперед, и Мишелю этого было достаточно.
— Какая первая остановка?
— Мант-Гасикур. Через полчаса.
«А если там кто-нибудь сядет?» — едва не вырвалось у нее.
Но она сдержалась и снова посмотрела на него. Привстав, он как раз снимал свой желтый плащ, придававший ему немного женственности. Мишель был худощав, а слишком тесный костюм делал его еще более тощим.
Его длинные пепельные волосы, вызывающие зависть девушек, были, как всегда, в беспорядке. Глаза горели лихорадочным блеском. Синеватые от малокровия тени подчеркивали скулы.
Он наклонился, чтобы рассмотреть фотографии: Мон-Сен-Мишель, Жюмьежское аббатство, трансатлантический корабль, выходящий из порта Гавра… Ноздри его вздрагивали, а губы хищно раздвинулись, как у молодого волка.
— Боишься? — насмешливо спросил он.
— Чего?
Разве она не знает, что он должен всегда видеть ее спокойной, доверчивой и безмятежной, с легкой улыбкой, которая так естественно делает еще более пухлыми ее губы?
Разве он сам не объят смутным страхом, напоминающим недомогание, толкающим его из чувства противоречия вперед и заставляющим совершать безрассудства?