До самой сути - Сименон Жорж. Страница 12

Было душно. Гроза над Тусоном утихла, но над мексиканскими горами уже собиралась новая. Река поднялась так, что рев воды доносился даже сюда.

Вернись Пи-Эм вчера на два часа позже, он бы разминулся с Доналдом и отделался от него. В любом случае брату нельзя обосновываться в Соноре. Хочет жить в Мексике, пусть едет дальше на юг.

Он даст ему денег. Это его обязанность. Он не может сделать меньше, чем Эмили. К тому же, если он не даст, Доналду придется раздобыть их любой ценой, а это еще страшнее.

Сколько? Столько, чтобы продержаться, скажем, месяц. Этого достаточно. Имея в запасе месяц, мужчина обязан выпутаться в любых обстоятельствах. Мыл же Пи-Эм посуду в аптеках-закусочных! Милдред может работать. Она привычная. Такие всю жизнь работают.

Кстати, сколько лет детям? Он не помнил, кто старший — девочка или мальчик. Семейную хронику ведет Эмили. Если мальчик, ему примерно шестнадцать. Шестнадцатилетнему парню уже полагается зарабатывать на жизнь.

Интересно, о чем думает шестнадцатилетний мальчишка, когда ему говорят: «Твой отец в тюрьме»?

Жалеет отца? Злится на него? Питает к нему ненависть? Или тоже находит, что бывают люди либо невезучие либо ставшие жертвой несправедливости?

Что если это маленький, взъерошенный бунтарь, который в один прекрасный день явится сюда требовать отчета, как его отец сегодня утром?

Вокруг слышались ленивый шум разговоров, стук жетонов, звяканье кем-то наливаемого стакана: Дженкинс исчез, и каждый обслуживал себя как умел. Небо нависло над землей, вдалеке погромыхивало, и атмосфера становилась от этого еще более расслабленной и обволакивающей. Типично воскресная обстановка, когда невольно спрашиваешь себя, за каким чертом несутся по шоссе машины, гудки которых время от времени раздаются то в одной, то в другой стороне дороги.

Внезапно в этой полутишине, гораздо более глухой, чем полное безмолвие, резким диссонансом задребезжал телефон, и Пи-Эм подбросило, как в ту минуту, когда с ним заговорила м-с Поуп. Попробуй он после уверять, что сразу угадал — вызывают его, ему никто бы не поверил. Но он угадал и даже почувствовал, что разговор будет неприятный. Звонок резанул ему слух, как скрипучий голос его ненавистницы.

Лил Ноленд подняла трубку — аппарат стоял на полу, у нее под рукой.

— Междугородный?.. Что?.. Кого, кого?.. Алло!.. Неважно слышу… Что-то трещит…

Собравшиеся уже притихли. Связи мешали только грозовые разряды.

— Беверли-Хиллз?.. Кого попросить?.. Эшбриджа?..

Все так привыкли называть его Пи-Эм, что Лил не сразу сообразила, о ком идет речь.

Телефонистки в Ногалесе, знакомые с нравами долины, без особого труда разыскивали своих абонентов на соседних ранчо.

— Да, здесь. Передаю трубку.

Доналд тоже Эшбридж. Услышав свою фамилию, Пи-Эм посмотрел на брата. Вопреки его опасениям, тот не шелохнулся, только впился глазами в глаза Пи-Эм и больше не отводил их в сторону.

— Алло!.. Это я.

На другом конце провода была Эмили, но он избегал называть ее по имени: зачем людям знать, что у него есть сестра в Калифорнии?

— Да… Плохо слышу… Неподалеку сильная гроза…

Повтори… Да, да…

Разумеется, это Эмили! Они уже много лет не звонили друг другу. Могла бы и поинтересоваться, как он живет.

В сущности, за минуту до этого она даже не знала, жив ли он.

Но она спросила только:

— Доналд у тебя?

— Да.

— Здоров?

— Да.

— Дальше не отправился?

— Нет.

— Почему?

— Мы отрезаны рекой.

— Не поняла.

— Река разлилась: начались дожди. До шоссе не добраться еще, может быть, несколько дней.

— Мне надо с ним поговорить.

— Что?

Он пытался выиграть время: ему необходимо собраться с мыслями. Игроки тактично продолжали партию, но женщины говорили медленно, с перерывами между фразами. Ясное дело — прислушиваются.

— У меня для него новости.

— Выкладывай.

— Он рядом, так ведь?

Пи-Эм не посмел солгать. Просто промолчал.

— Передай ему трубку.

— Может быть, лучше…

— Как он там?

— Хорошо.

— Поможешь ему?

— Разумеется.

В голосе Эмили не было никакой нежности. Он звучал слишком отчетливо и поэтому безлично.

— А справишься?

— Не сомневаюсь.

— Тут мало не сомневаться.

Будь он один, его бы наверняка прорвало. Она что, тоже собирается учинить ему допрос? Что они оба о нем думают? Почему не доверяют ему? Считают его способным черт знает на что?

— Я сделаю все возможное и невозможное, а справиться в моем положении не так уж трудно.

— Он должен перебраться. Понимаешь, должен.

— Прекрасно понимаю.

— Позови его.

Доналд, приросший к месту, по-прежнему смотрел брату в глаза и, казалось, угадывал, что говорит Эмили.

Пи-Эм был почти уверен, — хотя и не подтвердил бы этого под присягой, — что, как только сестра потребовала Доналда к аппарату, брат медленно двинулся вперед.

О том, чтобы устроить скандал у Нолендов, не может быть и речи. Ему нельзя позволить себе ни одного лишнего слова. Пи-Эм нехотя протянул трубку Доналду.

Когда тот перехватил ее, рука его дрогнула. Он наклонился, глухо бросил:

— Алло…

И больше ничего не сказал, только время от времени повторял «алло». Это было долго и однообразно. Женщины смолкли — невольно и словно невзначай. Черты Доналда выражали предельную сосредоточенность, рука, стиснувшая трубку, побелела от напряжения, но ни один мускул в лице не дрогнул, и брат — для приличия, разумеется, — не отрывал глаз от Пи-Эм.

— Да… Да…

Эмили говорила длинными фразами, которые, как многоточия, отделялись иногда друг от друга грозовыми разрядами. В любой другой стране, кроме, пожалуй, Англии, подобный разговор был бы немыслим из-за подслушивающих устройств. Здесь полиция не могла подключиться к линии; Эмили, зная это, говорила без остановки, и только Доналд, застыв в прежней позе, не замечал, что звонок слишком затянулся.

— Благодарю, — выдохнул он наконец.

Пи-Эм надеялся, что сестра попросит снова позвать его и сообщит о результатах переговоров, но ничего подобного не последовало. Доналд положил трубку и, проявив необходимое самообладание, повернулся к м-с Ноленд.

— Извините, пожалуйста, — пробормотал он.

— Да бросьте вы! За что?

Губы Доналда дрожали. Он непроизвольно обвел комнату взглядом, и Пи-Эм догадался, что ищет брат — стакан с чем угодно, только бы покрепче. На мгновение он испугался, что Доналд схватит его фужер, который был еще наполовину полон, но брат, сделав над собой усилие, лишь облизнул языком пересохшие губы.

Как он ни силился скрыть волнение, оно было настолько очевидным, что Лил Ноленд не удержалась и спросила:

— Надо думать, ничего плохого?

А эта зараза м-с Поуп прошипела Пи-Эм в самое ухо:

— Он женат?

Почему они все, особенно бабье, так пекутся о Доналде? Что в нем особенного с их точки зрения? Не будь на нем вещей Пи-Эм, он выглядел бы как любой мелкий служащий, который одевается в магазинах, торгующих в кредит. Он, конечно, бледен, но лишь потому, что два года провел взаперти — в буквальном смысле слова. Как бы перетрусили все эти бабенки, если бы им неожиданно сказали правду!

— Пэт!

Доналд спохватился, но слишком поздно: м-с Поуп услышала и запомнила. Теперь она, того гляди, сама назовет Пи-Эм Пэтом — хотя бы для того, чтобы позлить.

— Извините, сударыня…

Доналд обращался к м-с Ноленд. Та поправила:

— Я называю вас Эриком. Значит, для вас я Лил.

Доналд был неспособен на это, и теперь Пи-Эм понимал его. Бедняк, которого сорок лет приучали к смирению, он не мог вот так, запросто начать называть по имени владелицу подобного поместья.

— Вы разрешите мне поговорить наедине с… Пи-Эм?

— Ради Бога. Устраивайтесь где хотите. Если надо, можете запереться. Надеюсь только, вам не сообщили ничего плохого?

Доналд — это чувствовалось — попробовал улыбнуться, но улыбка не получилась, и он еще больше заинтриговал женщин. Ну как? Он достаточно для них печален?