Двухгрошовый кабачок - Сименон Жорж. Страница 17

Последняя фраза прозвучала менее уверенно, что подтверждало, что Джеймс сознательно лжет.

Мегрэ сел в маленькое креслице, затрещавшее под ним.

— Долго вы были любовниками? — добродушно спросил он.

— Слишком! — бросила госпожа Файтен.

— Не долго. Несколько месяцев, — вздохнул Джеймс.

— Вы встречались в таких же меблированных комнатах, какие сдаются на авеню Нил?

— Нет! Джеймс снял холостяцкую квартиру в районе Пасси.

— Вы тогда уже ездили каждое воскресенье в Морсанг?

— Да.

— И Бассо тоже?

— Да. За некоторым исключением, компания не меняется вот уже семь или восемь лет.

— Бассо знал, что вы были любовниками?

— Да. Тогда он еще не был влюблен. Это нашло на него всего год тому назад.

Мегрэ не мог скрыть ликования. Он рассматривал маленькую квартирку со множеством безделушек, бесполезных и достаточно безвкусных. Вспомнил гостиную Джеймса, более претенциозную, белее современную, со всеми ее перегородочками, казалось, предназначенными для кукол.

Наконец, Морсанг, «Вье-Гарсон», байдарки, парусные лодки, вино на затененной террасе. И все это в обстановке какого-то нереального покоя.

Семь или восемь лет подряд, воскресенье за воскресеньем, одни и те же люди в установленный час пили аперитив, днем играли в бридж, танцевали под радиолу.

Значит, первым Джеймс удалялся в парк вместе с Мадо. Это на него саркастически поглядывал Файтен, он встречался с ней на неделе в Париже.

Все знали это, закрывали глаза, помогали при случае любовникам.

В том числе и Бассо, который в один прекрасный день сам влюбился и сменил предшественника.

Ситуация становилась весьма пикантной — достаточно было взглянуть на жалкий вид Джеймса и на самоуверенную Мадо.

К ней и обратился Мегрэ:

— Сколько времени прошло с тех пор, как вы перестали быть любовницей Джеймса?

— Погодите… Пять… Нет, почти шесть лет.

— Как это прекратилось? Он или вы…

Ответить хотел Джеймс, но она перебила его:

— Оба. Мы поняли, что не созданы друг для друга. Несмотря на свою внешность, Джеймс самый настоящий закоренелый мещанин, пожалуй, еше больший мещанин, чем мой муж.

— Вы остались добрыми друзьями?

— Почему бы нет? Если не любишь больше, не значит, что…

— Один вопрос, Джеймс! Вам не приходилось в то время одалживать деньги Файтену?

— Мне? — Ответила Мадо:

— Что вы имеете в виду? Одалживать деньги моему мужу? Зачем?

— Да нет, ничего. Просто мне в голову пришла одна мысль. А ведь Бассо одалживал…

— Это совсем другое дело! Бассо богат! У мужа бывали временные затруднения. Он поговаривал о том, чтобы уехать со мной в Америку. Тогда, чтобы избежать осложнений, Бассо…

— Понимаю! Понимаю! Но ваш муж мог, например, говорить об отъезде в Америку еще шесть лет тому назад, когда…

— На что вы намекаете?

Она уже готова была возмутиться. При одной мысли о сцене оскорбленного достоинства Мегрэ предпочел замять разговор.

— Извините меня. Просто я думал вслух. Поверьте, я ровно ни на что не намекаю. Джеймс и вы вправе делать что угодно. Как раз то же самое говорил мне приятель вашего мужа, Ульрих.

Полуприкрыв глаза, он наблюдал за обоими. Госпожа Файтен удивленно посмотрела на Мегрэ:

— Приятель моего мужа?

— Или знакомый по деловым связям.

— Скорее так, потому что я никогда не слыхала этого имени. Что он вам говорил?

— Ничего особенного. Мы разговаривали о мужчинах и женщинах вообще.

Джеймс немного удивленно смотрел на комиссара, как человек, который начинает что-то подозревать и старается понять, к чему клонит собеседник.

— Все-таки он знает, где Марсель, и не хочет мне говорить! — опять начала госпожа Файтен, вставая. — Что же, я и сама узнаю! К тому же я уверена, что он напишет мне и попросит приехать. Он жить без меня не может.

Джеймс отважился подмигнуть Мегрэ — иронически, а больше угрюмо, что означало: «Можете себе представить, станет он ей писать, чтобы она опять села ему на шею! Такая женщина, как она!».

Мадо повернулась к нему.

— Это твое последнее слово, Джеймс? Так вот твоя признательность за все, что я для тебя сделала?

— Вы много сделали для него? — спросил Мегрэ.

— Но… Он был моим первым любовником! До него я даже не представляла, что смогу обманывать мужа. Заметьте, что с тех пор он здорово изменился. Он не пил тогда. Следил за собой. У него были волосы.

Стрелка весов колебалась между трагедией и буффонадой. Надо было сделать усилие, чтобы заставить себя вспомнить о мертвом Ульрихе, которого кто-то сбросил в канал Сен-Мартен, о том, что шесть лет спустя за навесом двухгрошового кабачка застрелили Файтена и что Бассо скрывается со всей семьей, преследуемый полицией.

— Вы думаете, он смог добраться до границы, комиссар?

— Не знаю. Я…

— Если понадобится… Вы ведь поможете ему? Вы же были у него в гостях. Вы имели возможность оценить…

— Мне надо возвращаться в контору. Я уже опоздал, — сказал Джеймс, ища на всех стульях свою шляпу.

— Я тоже иду, — поторопился сказать Мегрэ. Больше всего ему не хотелось оставаться с глазу на глаз с госпожой Файтен.

— Вы торопитесь?

— У меня дела, да. Я еще приду к вам.

— Увидите, Марсель сумеет отблагодарить вас за то, что вы сделаете для него.

Она гордилась, своими дипломатическими способностями. Она ясно представляла себе Мегрэ, ведущего Бассо к границе и с благодарностью принимающего несколько бумажек по тысяче франков за свою услугу.

Когда он протянул ей руку, она долго многозначительно пожимала ее. И, кивнув в сторону Джеймса, проговорила:

— Не надо слишком сердиться на него. С тех пор, как он пьет…

Оба молча спускались по бульвару Батиньоль. Джеймс делал большие шаги и смотрел себе под ноги. Мегрэ с наслаждением короткими затяжками курил трубку и, казалось, был поглощен созерцанием улицы.

Только на углу бульвара Малерб комиссар спросил, как бы невзначай:

— Правда, что Файтен никогда не просил у вас денег? — Джеймс пожал плечами.

— Он прекрасно знал, что у меня их нет!

— Вы работали в банке на площади Вандом?

— Нет! Я служил переводчиком в американской нефтяной фирме на бульваре Хауссман. Мне не платили и тысячи франков в месяц.

— У вас была машина?

— Я ездил на метро, да! Впрочем, как и сейчас.

— У вас уже была тогда эта квартира?

— Тоже нет! Мы жили в меблированных комнатах на улице Турень.

Он устал. На лице его было написано отвращение.

— Выпьем что-нибудь?

И, не дожидаясь ответа, вошел в бар на углу и заказал два перно.

— Мне-то все равно, понимаете? Но ни к чему устраивать неприятности жене. Ей и без того хватает забот.

— Она неважно себя чувствует?

Опять пожимание плечами.

— Думаете, у нее веселая жизнь. Кроме воскресений в Морсанге, когда она может немного отвлечься…

И без всякого видимого перехода, положив на стойку десяти-франковую бумажку:

— Вы придете сегодня вечером в кафе Ройяль?

— Возможно.

Протягивая руку Мегрэ, он после минутного колебания тихо спросил, глядя в сторону:

— Что касается Бассо… Ничего нового?

— Профессиональная тайна, — ответил Мегрэ, добродушно улыбнувшись. — Вы очень любите его?

Но Джеймс с угрюмым видом уже шагал прочь, потом на ходу вскочил на подножку автобуса, едущего в сторону площади Вандом.

Минут пять Мегрэ неподвижно простоял на тротуаре, докуривая трубку.