Маленький человек из Архангельска - Сименон Жорж. Страница 14

Ему бы расспросить дежурного по вокзалу — у того бы он все узнал, но и для этого время упущено. А может быть, кто-то ждал ее с машиной? Тогда понятно, почему она ушла без пальто. Можно было бы еще отправиться в полицию, все рассказать, потребовать, чтобы начали поиски. Почем знать? Завтра, возможно, его упрекнут, что он этого не сделал, увидят в этом улику против него!

По-прежнему машинально он поднялся в спальню.

Дверцы обоих шкафов были открыты, на полу валялись брюки. Он положил их на место, заправил постель, прибрал на туалете, сменил грязную салфетку. Сегодня должны были приехать за бельем, и он решил его приготовить: обычно этим занималась Джина, но теперь ее не было. Он вывернул корзину — трусики, лифчики, и стал составлять список, но услышал шаги внизу. Это была г-жа Лальман, мать юной калеки, ездившей накануне в Бурж. Она пришла поменять книги для дочери.

— Что сказал доктор? — осведомился Иона.

— Кажется, в Вене есть специалист, который может ее вылечить. Но уверенности никакой нет, к тому же туда нужно ехать, жить несколько месяцев в стране, языка которой не знаешь. Это дорого. Дочка хочет, чтобы все оставалось как есть, но я все же напишу ее дяде: он преуспевающий торговец в Париже и, надеюсь, поможет.

Выбирая книги, женщина, казалось, прислушивалась к тишине в доме, где в этот час всегда раздавались шаги Джины.

— Вашей жены нет дома?

Иона ограничился тем, что отрицательно покачал головой.

— Вчера кто-то спрашивал у дочери, не ехали ли они вместе.

— Вы не знаете — кто?

— Я не спрашивала. Люди так мало интересуют меня…

Мильк не ответил. Теперь он был готов ко всему.

Ощущал не столько страх, сколько разочарование, хотя ничего не ждал от ближних и всегда довольствовался тем, что как можно тише жил в своем углу.

— Я думаю, эти две ей понравятся.

— Там ничего нет о болезнях?

— Нет, я читал.

Ему и впрямь доводилось читать романы для девиц и получать от них удовольствие. В такие моменты он думал о Дусе, которую наделял обликом героинь.

Потом ему принесли счет за газ; он выдвинул ящик кассы, заплатил и только собрался подняться наверх, чтобы закончить с бельем, как пришел какой-то молодой человек и предложил купить учебники. Иона был уверен, что тот скоро придет их выкупать, а продает только потому, что нуждается в карманных деньгах. Не желая вмешиваться в чужие дела, он назвал сумму.

— Всего-то?

— Не будь они в таком скверном состоянии… — Иона и сейчас оставался коммерсантом. У него в лавке три полки были заняты учебниками для лицеев — они приносили наибольший доход, потому что редко переиздавались, так что одни и те же книги за несколько лет неоднократно проходили через его руки. Иногда он даже узнавал их — по пятну на обложке, к примеру.

В конце концов Иона все же поднялся в спальню, закончил список, увязал грязное белье в наволочку и сунул ее под прилавок до приезда машины из прачечной.

Он не находил ничего необычного в том, что отдает белье Джины в стирку. В его сознании она всегда была да и теперь оставалась частью его дома. В десять он пошел в бар Ле Бука, где сидел лишь незнакомый шофер грузовика.

— Привет, господин Иона, — услышал Милые привычные слова.

— Привет, Фернан. Чашку кофе, пожалуйста, — как всегда, ответил он.

— Прошу.

Иона взял два кусочка сахару и принялся их разворачивать. Шофер молча держал в руке стакан белого и смотрел через окно на машину. Вопреки привычке Ле Бук без слов манипулировал с кофеваркой; Ионе показалось, что вид у хозяина бара смущенный. Он ждал вопроса и, не дождавшись, выпалил сам:

— Джина не вернулась.

— Да, мне сказали, — поставив дымящуюся чашку на прилавок, пробормотал Фернан.

Значит, и здесь говорили об этом. Не Фредо — это точно: тот не ходил в бары Старого Рынка. Может, Луиджи? Но как мог Луиджи узнать об этом, если его сын, уходя от Ионы, направился в сторону города? Похоже, они и вправду расспросили девушку-калеку, когда та выходила из автобуса. Иона ничего не понимал. В этой внезапной подозрительности было нечто удивительное. В тот раз, когда Джина отсутствовала три дня, это не вызвало никаких комментариев, разве что некоторые посматривали на него с насмешкой. Один лишь мясник осведомился:

— Как жена?

— Очень хорошо, — ответил Иона.

Ансель, заговорщицки оглядевшись по сторонам, воскликнул:

— Черт возьми!

Почему же то, что полгода назад забавляло людей, воспринималось теперь как трагедия? Будь Иона один на один с Ле Буком, он бы не удержался и спросил. Нет, пожалуй, из стыдливости не решился бы, но желание испытал бы сильное. Но почему ему хочется объясниться, словно он в чем-то виновен?

— Джина, должно быть, задержалась, — не совладав с собой, бросил Мильк с плохо разыгранным безразличием.

— Конечно, — стараясь, не смотреть ему в глаза, вздохнул Ле Бук.

Что он, Мильк, сделал дурного? Вчера утром, когда Джина уже уехала, он чувствовал себя с ними на равной ноге. И вдруг ему дали упасть, ничего не объяснив, не предоставив возможности защититься.

Но он же ничего не сделал, ничего! Неужели он должен кричать об этом?

Иона так разволновался, что спросил, словно не зная цену чашки кофе:

— Сколько?

— Как всегда, тридцать франков.

Вся площадь наверняка судачит о нем. Наверняка уже ходят слухи, о которых он еще не знает; несомненно, произошло какое-то недоразумение, и его можно рассеять несколькими словами.

— Я начинаю беспокоиться, — добавил он с вымученной улыбкой.

Слова упали в пустоту: Ле Бук остался невозмутимым, как стена.

Иона вел себя не правильно. Он слишком много говорил. Казалось, он защищается еще до обвинений. Однако никто покамест не осмелился обвинить его в том, что он избавился от Джины. Разве что Фредо. Но этого все вокруг считали взбалмошным парнем. Еще раз: он, Иона, ни в чем не виноват. Ему нечего скрывать. Если он и говорил о Бурже, то лишь из деликатности по отношению к Джине. Тогда он еще не открывал свою шкатулку и полагал, что жена ушла на одну ночь, от силы на две.

Неужели было бы лучше, если бы он ответил: «Она в постели с каким-то мужчиной»? Мильк считал, что упомянул о Бурже не из тщеславия или ложного стыда, и, похоже, сам верил в это. Будь он тщеславен, он не вступил бы в брак с Джиной, которую никто не хотел взять в жены; весь квартал смеялся, увидев ее в белом подвенечном платье. Анджела — и та пробовала протестовать.

— Все мои подруги венчались в белом, — отрезала Джина.

— Твои подруги это не ты.

— Ни одна из них не была девушкой, когда выходила замуж, если ты это имеешь в виду; да и ты сама, выходя за папу, — тоже.

То, что она сказала про подруг и мать, было, по-видимому, правдой. Анджела промолчала. Однако другие не выставляли себя напоказ, как Джина. Иона, вероятно, тоже выглядел смешным, когда в парадном костюме выходил под руку с ней из церкви, но это не мешало ему гордо посматривать по сторонам. Он не был тщеславен и не стыдился, что она такая. И все же он лгал, внушая себе, что именно ради нее, а не ради себя придумал поездку в Бурж. От чего он стремился ее защитить?

Она же никогда не пыталась скрывать свои похождения.

Что до других, то они были только рады видеть, что она его обманывает, а он ей за это признателен. И тем не менее он ответил: «Она уехала в Бурж» — и стал в конце концов упрямо держаться своей версии.

Направляясь к лавке, где какой-то неизвестный перебирал книги в коробках, он искал ответа или, скорее, возможности согласиться с ответом, который ему не нравился. Не потому ли он ощущал потребность защищать Джину, что в глубине души чувствовал свою вину перед ней? Он больше не хотел об этом думать. Лучше остановиться. Продолжая в том же духе, он дойдет Бог знает до чего, откроет вещи, о которых лучше не знать.

Кроме того, о них никто и не знает. Его обвиняют или собираются обвинить вовсе не в этом. Он ее не убивал.

Не избавлялся от нее. В этом смысле он не виноват.