Маленький человек из Архангельска - Сименон Жорж. Страница 9

— Бедная девочка. Она слишком добрая.

Почему слишком добрая? Иона не спросил. Он понимал, что это их дела — дела женщин, даже девушек, что такие подруги, как Клеманс, Лут и Джина, встречаясь, вновь становятся девчонками и имеют право на свои тайны.

— Бывают же такие, у которых все просто! — сказала В другой раз Джина.

Быть может, она намекала на Клеманс: у той был молодой симпатичный муж, да и брак ее считался удачным на Старом Рынке. Иона не был ни молод, ни симпатичен; благополучие — вот и все, что он мог ей предложить. Но действительно ли Джина стремилась к благополучию, спокойствию, как сказала в первый день?

Где она теперь с его марками, которые рассчитывала без труда продать? Денег с собой у нее почти не было, разве только она откладывала на всякий случай без ведома Ионы. Брат тоже не мог ей ничего дать — наоборот, она сама время от времени снабжала его деньгами. Увидев цены в каталоге, она решила, что достаточно ей явиться к любому торговцу марками — в Париже или в другом месте — и у нее сразу их купят. Это было верно в отношении некоторых не особенно ценных марок, но с действительно ценными, такими, как «Церера» 1849 г., дело обстояло иначе. Торговцы марками всего мира, так же как ювелиры, образуют своего рода братство и более или менее знают друг друга. В большинстве случаев им известно, в чьих руках находится та или иная редкая марка, и они выжидают случая купить ее для своих клиентов. По меньшей мере штук пять из тех, что она взяла, были именно такими редкостями. Стоит ей предложить их любой более или менее солидной фирме, как владелец, скорее всего под каким-нибудь предлогом, задержит ее и позвонит в полицию. Она не рисковала попасть в тюрьму, поскольку была женой Ионы, а кража среди супругов преступлением не считается. Даже следствия не начнут — просто полиция свяжется с ним.

Быть может, из-за ее неведения именно таким образом и закончится ее бегство? Он не был уверен, что хочет этого. Он этого не хотел. Ему становилось не по себе при мысли о позоре Джины, об ее замешательстве, ее гневе.

Не будет ли хуже, если она поручит кому-то продать марки? Она не одна — относительно этого иллюзий он не строил. И речь сейчас шла не о каком-нибудь молодце из их города, с которым она уехала на ночь или несколько дней, потому что не смогла удержаться. Она уехала намеренно, — это было умышленное бегство, подготовленное по меньшей мере за сутки. Иначе говоря, он прожил с ней целые сутки, не подозревая, что это последний день, который они проводят вместе.

Теперь Иона медленно шагал по улице: пространство под шиферной крышей казалось огромным и голым, лишь несколько человек поливали и подметали асфальт.

Большинство магазинов до двух часов были закрыты.

Мильк старался отдалить минуту, когда ему придется зайти к Ле Буку: он не хотел разговаривать и отвечать на новые вопросы. В нем не было ни ненависти, ни злобы.

Сердце его переполняла нежность, печальная, тревожная и все же почти безмятежная; он остановился и некоторое время смотрел на двух щенков: один развалился на солнце, болтая лапами в воздухе, а другой, играя, его покусывал.

Иона вспомнил запах селедки на кухне, остатки рыбы, прилипшие к сковородке, которую Джина в спешке не успела помыть. Попробовал вспомнить, о чем они говорили за последним ужином, но не смог. Тогда он попытался восстановить в памяти мельчайшие подробности вчерашнего дня; он прожил его как обычно, не подозревая, что это самый важный день в его жизни.

Ему вспомнилась картина: он стоял за прилавком и обслуживал старичка, не знавшего толком, что ему нужно, когда Джина, которая поднялась наверх чуть раньше обычного, чтобы привести себя в порядок, появилась, одетая в красное платье. Это было прошлогоднее платье, в этом году она надела его впервые; так как она располнела, оно обтягивало ее еще сильнее. Джина дошла до порога и очутилась в прямоугольнике солнечного света: никогда еще она не казалась Ионе такой красивой.

Он не сказал ей об этом, потому что всякий раз, слыша его комплименты, она раздраженно пожимала плечами, а порой хмурилась. Как-то раз даже бросила сухо:

— Оставь! Я, знаешь ли, очень скоро стану старухой!

Он полагал, что понял ее. Раньше он не стремился в ней разобраться. Не хотела ли она сказать, что теряет молодость в этом старом доме, пропахшем заплесневелой бумагой? Не было ли это своего рода ироническим заверением, что скоро они сравняются в возрасте и ему нечего будет больше бояться?

— Я иду поздороваться с мамой, — объявила она.

Обычно в эти часы она долго у матери не задерживалась; у Анджелы, задерганной покупателями, не было ни минуты. Однако на этот раз Джина отсутствовала почти час. Назад пришла не с правой стороны, а с левой, противоположной той, где находился дом ее родителей, и, кроме того, не принесла с собой никаких пакетов.

Она никогда не получала писем — внезапно поразился он. У нее кроме Лут было много замужних подруг, уехавших из города. Как же могла она не получать иногда хотя бы открытку? Почта находилась на Верхней улице, в пяти минутах ходьбы от Пепито. Может, она получала там письма до востребования? Или звонила из автомата? За все два года их брака она ни разу не заговорила о Марселе, которого посадили на пять лет.

Убегала из дому она с другими; это позволяло Ионе предполагать, что Марселя Жено она забыла. Уже по меньшей мере полгода Джина не выходила вечерами одна, разве что посидеть с сынишкой Клеманс, и всегда возвращалась вовремя. К тому же он предполагал, что она вряд ли встречается с мужчинами: Джина была не их женщин, на которых любовь не оставляет следов. Он хорошо знал, каким бывает ее лицо, когда она бегает за кем-нибудь, ее усталый и неискренний вид и даже запах ее тела, становившийся иным.

Г-жа Арьель, торговка семенами, стоя за запертыми дверьми своей лавки, прилипла бледным лицом к стеклу и смотрела, как он шагает взад и вперед с видом человека, не знающего, куда идти, и он направился наконец к бару Ле Бука. Тот еще сидел с женой за столиком в комнате за баром; они доедали кровяную колбасу с пюре.

— Не беспокойтесь, — сказал Иона, — я подожду.

В баре было пусто. Перед обедом Фернан вымел грязные опилки, и теперь красные плитки пола блестели; весь дом дышал чистотой.

— Вы обедали у Пепито?

Он кивнул. У Ле Бука было костлявое лицо; он всегда носил голубой фартук, в будни Иона никогда не видел его в пиджаке.

Направляясь к кофеварке, он проговорил с набитым ртом:

— Луиджи спрашивал, не видел ли я, как проходила Джина, и я ответил, что нет. Он был в задиристом настроении. Жаль, такой хороший человек — и не может удержаться от выпивки.

Иона развернул два кусочка сахара и держал их в руке, ожидая кофе. Ему нравился запах в баре Ле Бука, хоть и насыщенный алкоголем, как нравился запах старых книг, стоящий в его собственной лавке. Нравился и запах рынка, особенно когда появлялись фрукты, и порой он прогуливался между прилавками, наблюдая издали за своим магазинчиком.

Говоря о Луиджи, Ле Бук только что назвал его «хорошим человеком». Иона впервые обратил внимание, что тот часто употребляет эти слова. «Хорошим человеком» был, и Ансель, и Бенеш, полицейский, которому оптовики каждое утро наполняли провизией корзину, а около девяти приходила его жена и забирала корзину домой. Анджела тоже, хоть и казалась бой-бабой, была «хорошей женщиной». Все на рынке, за исключением, быть может, лишь Арьелей, запиравшихся у себя, чтобы избежать Бог весть какой заразы, сердечно здоровались по утрам друг с другом. Все упорно трудились сами и уважали чужой труд.

— Странно, такой милый парень… — с жалостью отозвался Ле Бук о Марселе, когда выяснились подробности ограбления, и добавил:

— Это все из-за Индокитая. Не место там мальчишкам.

Когда разговор заходил о Лут и ее таинственной жизни в Бурже, он не осуждал и ее:

— Нынешние девушки не такие, как раньше. Да и воспитание теперь другое.

Что касается Джины, она всегда оставалась одной из самых популярных на рынке личностей: когда она с белозубой улыбкой шла, покачивая бедрами, лица у всех прояснялись. О ее похождениях знали все. Однажды, когда ей было шестнадцать, ее видели вечером лежащей с шофером в кузове грузовика.