Маньяк из Бержерака - Сименон Жорж. Страница 19
— Мне остаться? — спросила мадам Мегрэ.
— Почему бы и нет?.. Открой дверь… Они идут…
На лестнице раздавался какой-то грохот. Было слышно тяжелое дыхание толстой дамы, которая вошла первой, вытирая рот платком.
— Здесь этот адвокат, который не адвокат?
Вульгарный голос. И не только голос! Ей, наверное, было не больше сорока пяти. Во всяком случае, она еще пыталась выглядеть красивой, была накрашена, как актриса в театре. Блондинка с пышным и дряблым телом, с вялыми губами.
При взгляде на нее казалось, что ты ее уже где-то видел. И вдруг понимаешь: это была редкая теперь типичная певичка кафе-шантана прошлых времен! Рот сердечком. Талия затянута корсетом. Наглый взгляд. И эти молочные, очень открытые плечи. Эта манера подпрыгивать при ходьбе, смотреть на собеседника, как смотрят на публику со сцены…
— Мадам Босолей? — очень вежливо спросил Мегрэ. — Прошу вас, садитесь… Вы тоже, мадемуазель…
Ледюк оставался у двери, такой жалкий, что можно было догадаться, как непросто ему было выполнить поручение.
— Успокойтесь, мадемуазель. И простите меня за то, что я хотел увидеть вашу мать…
— Кто вам сказал, что это моя мать?
Мадам Босолей ничего не понимала. Она смотрела по очереди то на Мегрэ, абсолютно спокойного, то на Франсуазу, застывшую от злости.
— По крайней мере, я так предполагаю, раз вы встречали ее на вокзале…
— Мадемуазель хотела помешать своей матери прийти сюда! — пробормотал Ледюк, упершись взглядом в ковер.
— И что ты тогда сделал? На это ответила Франсуаза:
— Он угрожал нам… Говорил об ордере на арест, словно мы воровки какие-нибудь… Пусть он покажет ордер на арест, или я…
И она протянула руку к телефону. Ледюк явно превысил свои полномочия. И сам он не был от этого в восторге.
— Представляю, какой они устроили скандал в зале ожидания! Минуточку, мадемуазель, кому вы хотите звонить?
— Ну… Прокурору…
— Садитесь!.. Имейте в виду, что я не мешаю вам звонить ему… Напротив!.. Только в общих интересах вам лучше не спешить с этим…
— Мама, я тебе запрещаю отвечать на его вопросы!
— Я ничего не могу здесь понять! В конце концов вы нотариус или комиссар полиции?
— Комиссар!
И она сделала жест, который словно говорил: «Ну, в таком случае…».
Было видно, что эта женщина уже сталкивалась когда-то с полицией и с тех пор уважает или, по крайней мере, опасается этого заведения.
— И все же я не понимаю, почему…
— Мадам, не беспокойтесь… Сейчас я вам объясню… Мне просто нужно задать вам несколько вопросов…
— Что, никакого наследства нет?
— Еще не знаю…
— Это отвратительно! — крикнула Франсуаза. — Мама, не отвечай ему!
Она не могла сидеть спокойно. Рвала ногтями носовой платок. И время от времени бросала на Ледюка ненавидящий взгляд.
— Думаю, что по профессии вы артистка эстрады? Мегрэ знал, что два эти слова затронут чувствительные струны в душе его собеседницы.
— Да, мосье… Я пела в «Олимпии» в то время, когда…
— В самом деле, я, кажется, помню ваше имя… Босолей… Ивонна, не так ли?..
— Жозефина Босолей!.. Но доктора советовали мне теплый климат, и я гастролировала в Италии, в Турции, в Сирии, в Египте…
Времена кафе-шантанов! Мегрэ очень хорошо ее представлял на маленьких подмостках этих модных в Париже заведений, которые посещали все городские хлыщи и чиновники… Затем она спускалась в зал, обходила столики с подносом в руке, под конец пила шампанское в той или иной компании…
— Вы осели в Алжире?
— Да! В Каире у меня родилась старшая дочь.
Франсуаза готова была закатить истерику. Либо броситься на Мегрэ!
— Отец неизвестен?
— Пардон! Я его очень хорошо знала… Английский офицер, он служил в…
— В Алжире вы родили вторую дочь, Франсуазу…
— Да… И это был конец моей театральной карьеры… В общем, я довольно долго болела… Когда поправилась, потеряла голос…
— А потом?
— Отец Франсуазы помогал мне, пока его не отозвали во Францию… Он работал в таможенном управлении…
Все как и ожидал Мегрэ. Теперь он мог представить дальнейшую жизнь в Алжире матери и двух дочерей: у Жозефины Босолей, еще не потерявшей своей привлекательности, были солидные друзья. Девочки росли…
Разве не предстояло им пойти по стопам матери?
Старшей было шестнадцать лет…
— Я хотела сделать из них танцовщиц! Потому что танцевать все же лучше, чем петь! Особенно за границей! Жермен стала заниматься с одним моим старым товарищем, который жил в Алжире…
— Она заболела?
— Она вам говорила об этом?.. Да, у нее всегда было слабое здоровье… Может, оттого, что слишком много ездила еще ребенком. Я ведь не хотела давать ее кормилице. Я устраивала что-то вроде колыбели между полок в купе…
Славная, в общем-то, женщина! Теперь она чувствовала себя в своей тарелке! Наверное, она даже не понимала, почему злится ее дочь. Разве Мегрэ не разговаривал с ней вежливо, предупредительно? И говорил простым, понятным языком!
Она была певицей, ездила на гастроли. У нее были любовники, затем дети. Разве все это не было в порядке вещей?
— У нее были больные легкие?
— Нет, что-то с головой… Все время жаловалась, что она у нее болит… Потом, в один прекрасный день, подхватила менингит, и ее пришлось срочно положить в больницу…
Стоп! До сих пор все шло как по маслу. Однако теперь
Жозефина Босолей дошла до какого-то предела. Она не знала, что ей говорить, и искала глазами Франсуазу.
— Мама, комиссар не имеет права тебя допрашивать! Не говори больше ничего!
Легко сказать! Она-то знала, как опасно сердить полицейских. Ей очень хотелось угодить всем сразу.
Ледюк, уже пришедший в себя, подмигивал Мегрэ, словно говоря: «Дело двигается!»
— Послушайте, мадам… Вы можете говорить или молчать… Ваше право… Но это не значит, что вас не заставят говорить в другом месте… Например, на суде…
— Но я ведь ничего не сделала!
— Вот именно! Поэтому-то мне кажется, лучше всего было бы не молчать. А что касается вас, мадемуазель Франсуаза…
Та не слышала. Сняла трубку. Говорила по телефону нервно, глядя украдкой на Ледюка, словно боясь, что тот вырвет у нее трубку из рук.
— Алло!.. Он в больнице?.. Неважно!.. Нужно вызвать его сейчас же!.. Или же передайте ему, чтобы он не терял ни минуты и приезжал в гостиницу «Англия»… Да… Он поймет. Это звонила Франсуаза!..
Она слушала еще некоторое время, положила трубку, холодно, с вызовом посмотрела на Мегрэ.
— Он сейчас приедет… Мама, ничего не говори… Она вся дрожала. Капельки пота стекали по ее лбу, смачивая волосы на висках.
— Видите ли, господин комиссар…
— Мадемуазель Франсуаза… Заметьте, я не мешал вам звонить. Наоборот!.. Я больше не буду допрашивать вашу мать… А сейчас хотите совет?.. Позвоните и господину Дюурсо, он у себя.
Франсуаза хотела понять, что он задумал. Колебалась. Наконец резким движением взяла телефонную трубку.
— Алло?.. Сто шестьдесят семь, пожалуйста…
— Ледюк, иди сюда!
Мегрэ что-то шепнул ему на ухо. Ледюк, казалось, был удивлен, смущен.
— Ты думаешь, что?..
Наконец он ушел, и видно было, как он заводил ручкой свою машину.
— Это Франсуаза… Да… Я звоню из комнаты комиссара… Приехала моя мать… Да!.. Комиссар просит, чтобы вы пришли… Нет! Нет!.. Уверяю вас, нет…
Каскад этих «нет» прозвучал громко и отчаянно.
— Да говорю же вам, что нет!
Она продолжала стоять у стола, словно застыв. Закуривая трубку, Мегрэ смотрел на нее с улыбкой, а Жозефина Босолей в это время пудрилась.