Мегрэ и мертвец - Сименон Жорж. Страница 12

— Вы что же, все время стояли на тротуаре или на пороге?

— Нет, сидела дома.

Она оказалась права. В передней комнате, на редкость аккуратной и чистенькой, были не только окна на реку, но еще одно, боковое, через которое просматривался большой кусок набережной в направлении «Маленького Альбера». А так как ставен на окнах не было, фары остановившейся неподалеку машины не могли не привлечь внимания старухи.

— Вы были дома одна?

— У меня была госпожа Шофье.

Г-жа Шофье, акушерка, жила на соседней улице. Это проверили, все подтвердилось. Вопреки тому, что можно было предположить по облику старухи, в доме все напоминало жилье обычной одинокой женщины. Никакого хлама, которым так охотно окружают себя гадалки. Напротив, светлая мебель, явно купленная на бульваре Барбес, пол покрыт желтым линолеумом.

— Так должно было случиться, — твердила старуха. — Вы прочли, что написано на фасаде его кафе? Он либо был посвящен в тайны нашего ремесла, либо совершил святотатство.

Она поставила греться воду для кого-то: ей хотелось, чтобы Мегрэ непременно выпил чашечку. Потом она объяснила, что «Маленький Альбер» — название трактата по магии, восходящего не то к XIV, не то к XV веку.

— А если его действительно зовут Альбер и он действительно низенький? — возразил комиссар.

— Я знаю: он маленького роста. Я часто его видела. Но только этим дело не объяснишь. Есть вещи, с которыми опасно шутить.

О жене Альбера старуха отозвалась так:

— Брюнетка, высокая, не очень опрятная — от нее вечно разит чесноком. Я не польстилась бы на ее стряпню.

— Давно у них закрыты ставни?

— Не знаю. Я пролежала в постели весь следующий день после того, как видела машину, — грипп. А когда встала, кафе было уже закрыто, и я подумала: «Так-то лучше».

— Там бывало шумно?

— Нет. Туда мало кто заглядывал. Приходили завтракать рабочие с крана, вон того, на набережной. Потом кладовщик из подвалов Сесса, виноторговца-оптовика. Еще забегали матросы с речных судов пропустить стаканчик у стойки, и все.

Она настойчиво допытывалась, в каких газетах появится ее фотография.

— Главное, я запрещаю сообщать, что гадаю на картах. Это равно как пропечатать, что вы — полицейский.

— А что тут обидного?

— Ничего, но мне это повредит.

На этом Мегрэ и расстался со старухой. Он допил кофе и вместе с Люкасом направился к угловому дому. Люкас машинально нажал на ручку двери, и та открылась.

Странное дело! Это маленькое бистро простояло незапертым по меньшей мере четыре дня, и никто не покусился ни на бутылки на стеллаже за стойкой, ни на деньги в ящике под кассовым» аппаратом. Стены здесь были выкрашены коричневой масляной краской примерно на метр от пола, а выше — светло-зеленой, повсюду висели рекламные календари, которые можно встретить в любом деревенском кафе. В сущности. Маленький Альбер был не таким уж законченным парижанином; вернее сказать, он, как большинство парижан, сохранил крестьянские вкусы. Такое же кафе, как у него, можно найти чуть ли не в каждой французской деревне.

То же относилось и к спальне наверху. Засунув руки в карманы, Мегрэ облазил весь дом. Люкас следовал за ним, втихомолку посмеиваясь: без пальто и шляпы комиссар выглядел сейчас так, словно действительно въезжал в новую квартиру. Меньше чем за полчаса он совершенно освоился, время от времени становился даже за стойку.

— Ясно пока одно: Нины здесь нет. Они искали ее от погреба до чердака, обшарив двор и садик, загроможденный старыми ящиками и пустыми бутылками.

— Что ты об этом думаешь?

— Не знаю, шеф.

В кафе было всего восемь столиков: четыре вдоль одной стены, два у другой и еще два посередине, около печки. На один из последних Мегрэ с Люкасом и поглядывали, потому что опилки вокруг ножки его были тщательно подметены. Зачем, как не для того, чтобы уничтожить следы крови? Но кто же убрал прибор жертвы, вымыл тарелки и стаканы?

— Может, они вернулись после? — предположил Люкас.

В любом случае налицо любопытная деталь: всюду в доме прибрано, но на стойке одиноко стоит раскупоренная бутылка. Мегрэ постарался не прикасаться к ней. В бутылке был коньяк. Оставалось предположить, что тот или те, кто пил из нее, обошелся без рюмки и глотнул прямо из горлышка.

Неизвестные посетители побывали и наверху. Все перерыли, кое-как побросали обратно белье и прочие вещи, но ящики все-таки задвинули. Самое же странное заключалось в том, что две рамки на стене, в которых несомненно были фотографии, оказались пусты. К тому же вынули из них вовсе не портрет Маленького Альбера, карточка которого по-прежнему стояла на комоде: круглая, веселая физиономия, спереди хохолок, во всем облике что-то комичное, как выразился хозяин «Погребов Божоле».

Подъехало такси. На тротуаре раздались шаги. Мегрэ подошел к двери и отодвинул засов.

— Входи, — бросил он Мерсу, державшему в руке довольно увесистый чемодан. — Обедал? Нет? Рюмочку аперитива?

Этот вечер стал одним из самых памятных моментов в жизни комиссара. Время от времени он подходил и смотрел на Мерса, принявшегося за долгую и трудную работу — снятие пальцевых отпечатков по всему дому: в кафе, кухне, спальне, прочих помещениях.

— На том, кто первым притронулся к этой бутылке, были резиновые перчатки, — категорически объявил Мере.

Он взял также пробу опилок около столика посередине кафе, а Мегрэ отыскал в помойном ведре остатки трески.

Всего несколько часов тому назад мертвец оставался еще безымянным и представлял собой для Мегрэ довольно расплывчатую фигуру. Теперь комиссар не только располагал его фотографией, но и жил в его доме, среди его мебели, щупал принадлежавшую ему одежду, трогал руками его личные вещи. Сразу же по приезде он не без самодовольства указал Люкасу на вешалку в спальне: там висел пиджак из той же ткани, что и брюки, которые были на мертвеце. Иными словами, Мегрэ оказался прав: Альбер вернулся-таки домой и по привычке переоделся.

— Как ты считаешь. Мере, давно здесь побывали?

— По-моему, сегодня, — ответил молодой человек, изучив пятна спиртного на стойке, рядом с откупоренной бутылкой.

Вполне возможно. Дом был не заперт, только вот прохожие этого не знали. А при виде закрытых ставен редко кому придет в голову повернуть ручку и проверить, на замке ли дверь.

— Те, кто приходил, что-то искали, верно?

— Я тоже так думаю.

Что-то маленькое, видимо какую-то бумагу, потому что открыто все вплоть до крошечной картонной коробочки из-под сережек.

Забавно пообедал комиссар наедине с Мерсом в этом кафе! Обслуживал он сам. Отыскал на кухне колбасу, коробки сардин, голландский сыр. Спустился в подвал, нацедил густого голубоватого вина из бочки. Были там и закупоренные бутылки, но их он не тронул.

— Остаетесь, шеф?

— Обязательно. Правда, сегодня ночью вряд ли сюда явятся, но домой ехать все равно неохота.

— Хотите, я тоже останусь?

— Нет, малыш, лучше езжай и займись своими анализами.

Мере не пренебрег ничем — даже женскими волосами, застрявшими в гребне. Набережная была почти безмолвна, прохожие — редки. Время от времени, особенно после полуночи, раздавался грохот грузовика, катившего из окрестностей к Центральному рынку.

Мегрэ позвонил жене.

— Ты уверен, что снова не простудишься?

— Не бойся. Я затопил печку. Сейчас приготовлю себе грог.

— Ночью спать не будешь?

— Обязательно буду. Даже выбирать могу — постель или раскладное кресло.

— Простыни чистые?

— Возьму свежие в шкафу на лестнице.

Комиссар чуть было не застелил кровать свежим бельем, но, поразмыслив, предпочел обойтись креслом.

Мере уехал около часа. Мегрэ набил печку углем, приготовил себе грог покрепче, проверил, все ли в порядке, закрыл дверь на засов и, тяжело ступая по винтовой лестнице, отправился спать. Отыскал в шкафу голубой мольтоновый халат с отворотами из искусственного шелка, но тот оказался слишком мал и узок. Домашние туфли, стоявшие в изножье кровати, тоже не подошли. Комиссар прямо в носках завернулся в одеяло и, подложив под голову подушку, устроился в раскладном кресле. Ставней на втором этаже не было, и свет уличного фонаря, проникая сквозь занавески со сложным рисунком, вычерчивал на стене арабески. Мегрэ смотрел на них, полузакрыв глаза и неторопливо докуривая последнюю трубку. Он привыкал. Притерпевался к дому, как претерпеваются к новой одежде, осваивался с его острым и вместе с тем мягким запахом, чем-то напоминавшим деревню.