Мегрэ и строптивые свидетели - Сименон Жорж. Страница 27

Он не понизил голоса. На кухне все было слышно. Это была неприятная работа, и он старался сделать ее корректно.

— Прошу извинения, но я вынужден произвести очную ставку. Ему показалось, что круглые глаза Вероники, еще недавно такие веселые, стали влажными. Ее грудь поднималась в другом ритме. Она заставляла себя есть, но у нее уже пропал аппетит.

— Ты можешь поклясться, что ничего не скрываешь, Жако? Даже само имя «Жако» звучало сейчас неуместно.

— Уверяю тебя. Ник…

Первый раз в жизни — Вероника сама призналась в этом — у нее была серьезная связь, и, несмотря на весь свой внешний цинизм, она должна была дорожить этой любовью. Чувствовала ли она, что ее любовь под угрозой? Или у нее всегда были сомнения в искренности агента по рекламе? Или, может быть, она сознательно закрывала глаза, потому что в тридцать четыре года она устала играть роль женщины в смокинге и умирала от желания выйти замуж, как все?

Мегрэ ждал звонка. Когда он раздался, Мегрэ бросился в коридор и сам открыл дверь.

Как он и ожидал, бакалейщица надела праздничное платье, черное пальто с куньим воротником и очень вычурную шляпку… Лапуэнт ограничился тем, что лукаво подмигнул своему патрону и сказал:

— Я торопился, как только мог.

— Войдите, мадам. Это вы, не так ли, видели вчера вечером красную машину, стоявшую против вашего магазина? Он сознательно избегал слова «лавка».

— Да, месье.

— Следуйте за мной.

Она молча остановилась в дверях кухни, затем, обернувшись к комиссару, спросила:

— Что я должна сделать?

— Вы кого-нибудь здесь узнаете?

— Конечно.

— Кого?

— Вот этого господина, который обедает…

Мегрэ снял с вешалки плащ и шляпу Сенваля.

— Я их узнаю тоже. Кроме того, я уже на улице узнала машину. У нее вмятина на правом крыле.

С сухими глазами, сжав зубы. Вероника Ляшом встала из-за стола и опустила свою тарелку в раковину. Ее друг тоже перестал есть. Он колебался, продолжать ли ему сидеть, и наконец встал, пробормотав:

— Ясно.

— Что ясно?

— Я там был.

— Благодарю вас, мадам.

— Ты можешь отвезти ее обратно, Лапуэнт, пусть на всякий случай она подпишет свои показания.

Когда они остались втроем, Вероника сказала чуть охрипшим голосом:

— Вас не затруднит, вас обоих, обсуждать ваши дела в другом месте, а не в моей кухне?.. Пройдите в гостиную, если вам угодно…

Мегрэ понимал, что она хочет остаться одна, возможно, чтобы заплакать. Он ведь испортил ей не только вечер, но гораздо больше. Интимный обед вдвоем плохо кончился.

— Пойдемте…

Он неплотно прикрыл за собой дверь, считая, что дочь Ляшомов имеет право знать все.

— Садитесь, месье Сенваль.

— Вы позволите мне закурить?

— Пожалуйста.

— Вы отдаете себе отчет в том, что вы сделали?

— А вы?

Любовник Вероники походил на школьника, который, застигнутый на месте преступления, упрямится и капризничает.

— Я могу тотчас же доказать вам, что вы ошибаетесь.

Мегрэ уселся напротив него и стал набивать трубку. Он молчал, не желая облегчать положение своего собеседника. Он сам понимал, что это несправедливо. Следователя Анжелб здесь не было, а Сенваль не требовал присутствия адвоката.

Должно быть, он казался красивым парнем женщинам определенного типа, но вблизи, особенно в эту минуту, у него был потасканный вид. Без привычного апломба, которым он обычно щеголял, он становился слабым и нерешительным.

Он чувствовал бы себя более непринужденно в баре напротив.

— Я читал газету, как и все, и теперь догадываюсь, о чем вы думаете.

— Я еще ничего не думаю.

— Тогда для чего же вы привели сюда эту женщину, которую я вижу в первый раз?

— Для того чтобы заставить вас признаться, что вы были вчера на набережной де-ля-Гар.

— Ну и что из этого?

— Ничего, кроме того, что вы знаете Полет Ляшом.

— Ну и что?

Он снова начал обретать уверенность, вернее, пытался хорохориться.

— Я знаком с сотней женщин, но я никогда не знал, что это уголовное преступление.

— Я вас не обвиняю ни в каком уголовном преступлении, месье Сенваль.

— Однако вы приходите сюда, к моей приятельнице, прекрасно зная, что… что…

— Что я вас ставлю в затруднительное положение, так как, я полагаю, вы никогда не рассказывали ей о ваших отношениях с Полет Ляшом?

Сенваль замолчал, опустив голову. Из кухни доносился стук тарелок, ножей. Можно было подумать, что Вероника не слушает их разговор.

— Как давно вы ее знаете?

Сенваль не ответил, не зная, продолжать ли ему лгать или нет. Тогда вмешалась Вероника, доказав этим, что она следила за их разговором.

— Это я виновата, месье Мегрэ. Теперь я все поняла. Я была глупой гусыней и должна была быть готова к тому, что случилось…

Она плакала на кухне не очень долго, однако достаточно, чтобы глаза покраснели. Она держала носовой платок в руке, и ноздри у нее были влажными.

— Сама того не зная, я уже ответила вам на этот вопрос, когда вы заходили ко мне сегодня первый раз. Вы помните, я сказала, что месяца полтора-два тому назад мне показалось, что я увидела свою невестку в зале. Жак зашел за мной в тот вечер, как он это часто делал. Не знаю, почему я ему рассказала об этом, хотя раньше никогда не рассказывала о моей семье. Я не могу вспомнить точно, как это получилось. Кажется, я сказала: «Мой брат был бы сильно удивлен, если бы узнал, какие заведения посещает его жена!» Что-то в этом роде… Жак меня спросил, что делает мой брат, и мне показалось забавным ответить: «Вафельки!» Нам было очень весело в ту ночь. Мы шли, крепко прижавшись друг к другу. «Он кондитер?» — «Да, в этом роде. Ты никогда не слышал о вафлях „Ляшом“?» И так как это имя ему ничего не говорило, я добавила. «Его жена стоит триста миллионов франков, а может быть, и больше». Теперь вы понимаете?

Мегрэ понял, но ему надо было знать больше.

— Он расспрашивал о вашей невестке?

— Не сразу. Это началось позже. Он задавал то один вопрос, то другой, как будто не придавая этому значения…

— Вы уже обсуждали вопрос о вашем браке?

— Несколько недель назад. Достаточно серьезно.

— А потом вы возвращались к этому вопросу?