Мегрэ и труп молодой женщины - Сименон Жорж. Страница 9

— Единственное неудобство — это общая ванная. Но я всегда пускала ее первой и никогда не входила без стука.

— Надеюсь, что со времени ее исчезновения мадам ничего отсюда не убирала?

— Конечно, нет.

— Когда вы поняли, что она не вернется, то посмотрели ее вещи?

— Здесь нечего смотреть. Я только зашла убедиться, что она ничего не взяла с собой.

— И как?

— Ничего. Месье может убедиться.

На комоде лежали гребень, щетка для волос, дешевый маникюрный набор и коробочка пудры. Сбоку два пузырька: в одном был аспирин в другом — снотворное.

Мегрэ выдвинул ящики: там лежала тощая стопочка белья и завернутый в кусок искусственного шелка утюг.

— Я же ей говорила! — закричала вдруг мадам Кремье.

— О чем?

— Я предупреждала, что не позволю никаких постирушек и утюжек. И пожалуйста, вот что она делала, когда по вечерам часами сидела в ванной. Наверное, для этого и закрывалась в комнате на ключ.

В следующем ящике лежала обычная почтовая бумага, конверты, несколько карандашей и ручка. В шкафу висел хлопчатобумажный халат, а внизу стоял голубой фибровый чемоданчик, закрытый на ключ. Мегрэ открыл его перочинным ножом. Мадам Кремье подошла ближе. Чемодан был пуст.

— Никто никогда ее не спрашивал?

— Нет.

— А у вас не было ощущения, что в ваше отсутствие кто-то проник в квартиру?

— Я заметила бы это. Прекрасно помню, где что лежит.

— Ей звонили?

— Только один раз.

— Когда это было?

— Две недели тому назад. Нет. Больше. Кажется, месяц. Однажды вечером, когда она сидела в своей комнате.

— Мужчина?

— Женщина!

— Вы хорошо помните, что эта женщина сказала?

— Сказала так: «Мадемуазель Лабуан дома?» Я ответила, что дома. Постучала в ее комнату: «Мадемуазель Луиза, к телефону». Она удивилась: «Меня?». «Да, вас». «Иду». Мне показалось, что она плакала.

— После разговора или до того?

— Вышла из комнаты заплаканная.

— Была одета?

— Нет. В халате и без чулок.

— Вы слышали, что она говорила?

— Почти нет. Только: «Да, да, хорошо… да… может быть…». В конце сказала: «Скоро увидимся».

— И ушла?

— Да, минут через десять.

— А когда вернулась?

— Вообще не пришла ночевать. Явилась только в шесть утра, я ждала ее, чтобы отказать от квартиры. Но она сказала, что должна была провести ночь у больной кузины. Я ей поверила: она не выглядела, как будто вернулась после кутежа. Сразу легла в постель и два дня вообще не выходила из комнаты. Я занесла ей еду и купила аспирин. Она сказала, что у нее грипп.

Мадам Кремье не могла знать, что каждое ее слово рождало определенный образ в воображении Мегрэ. А ведь он как-будто едва слушал ее. Постепенно он представлял себе жизнь двух женщин в этой темной, заставленной мебелью квартире. С одной все было просто: она была перед ним. Труднее было представить себе девушку, ее образ жизни, голос, жесты, а прежде всего то, о чем она думала.

Теперь он знал, как ее звали, если только это было ее настоящее имя. Видел, где последние два месяца она спала и где проводила вечера. Знал он также, что два раза в течение этого времени она приходила на улицу Дуэ, чтобы получить вечернее платье. Первый раз заплатила. Второй раз имела при себе только двести или триста франков.чего едва могло хватить на такси или легкий ужин.

Неужели она в первый раз назвала мадемуазель Ирэн этот номер телефона? Это было малоправдоподобно. Тем более, что впервые она пришла в магазин, когда было еще не поздно, а звонок был вечером…

После этого она вернулась на улицу Клиши в шесть утра, одетая в обычное свое платье и пальто. Она не могла вернуть в такую рань голубое платье мадемуазель Ирэн, для этого пришлось бы будить ее. Тогда, два месяца назад, перед Новым годом, Луиза не дошла еще до полной нищеты, раз могла снять комнату. Но жила бедно, так как торговалась о цене. По утрам выходила очень рано, сначала около полдевятого, затем в четверть десятого.

Что она делала целыми днями? А вечерами, когда проводила их вне дома?

Ничего не читала. В комнате не было ни книг, ни хотя бы одного иллюстрированного журнала. Если и шила, то только тогда, когда должна была починить себе что-то из одежды и белья. В одном из ящиков комода лежали три катушки ниток, наперсток, ножницы, бежевый шелк для чулок и несколько иголок в маленькой коробочке.

При всем при этом, как сказал доктор Поль, ей было около двадцати лет.

— Последний раз сдала комнату, клянусь вам!

— Убирала в комнате она, конечно, сама?

— Неужели месье думает, что я была у нее служанкой? Одна из моих квартиранток пыталась так повернуть дело, но, уж поверьте мне, быстро отступилась.

— Как она проводила воскресенья?

— По утрам долго спала. Уже в первую неделю я поняла, что она не ходит в церковь. Я спросила, католичка ли она. Ответила, что да. Понимаете, месье, ответила, чтобы отвязаться. Иногда она выходила из дома в час или в два. Думаю, что ходила в кино. Один раз я нашла у нее в комнате билет.

— Может быть, помните, в какой кинотеатр?

— Не обратила внимания. Билет был розовый.

— Только один билет?

Неожиданно Мегрэ посмотрел на нее пристально, будто хотел уличить во лжи:

— Что было в ее сумочке?

— Неужели вы думаете?

— Прошу отвечать. Наверное, вам случалось заглянуть, когда Луиза ее оставляла.

— Она редко ее оставляла.

— Вам должно было бы хватить и одного раза. Вы не видели ее удостоверения?

— Нет.

— Не было?

— В сумке — нет. Я ни разу его там не видела. Только неделю назад мне подвернулся случай в нее заглянуть, и то потому что я начала что-то подозревать.

— Что именно?

— Если бы она где-то постоянно работала, ей бы хватало денег платить за квартиру. К тому же я первый раз видела, чтобы девушка в ее возрасте имела только одно платье. Но ни за что на свете из нее невозможно было вытянуть, кто она на самом деле, откуда приехала и где ее родственники.

— И что вам пришло в голову? — Что, может быть, убежала из дома. Или…

— Или что?

— Не знаю. Понимаете, месье, я не могла ее разгадать. С другими сразу понятно, как себя вести. С ней — нет. Никакого акцента. Не выглядела сельской девушкой. Производила впечатление образованной. Если бы не привычка оставлять вопросы без ответов и постоянно избегать меня, можно было бы предположить, что она достаточно хорошо воспитана.

— Что было в ее сумке?

— Губная помада, пудреница, носовой платок, ключи.

— Какие ключи?

— Ключ от комнаты, который я ей дала, и от своего чемодана. Также там был истрепанный бумажник и какая-то фотография.

— Мужчины или женщины?

— Мужчины. Но ничего такого, о чем подумал месье. Это была фотография, наверное, пятнадцатилетней давности, пожелтевшая, сломанная. Мужчина лет сорока.

— Мадам может его описать?

— Очень солидный, элегантный. Запомнилось, что он был в светлом костюме, кажется, в полотняном. Я такие часто видела в Ницце. Подумала сразу о Ницце, так как сзади было видно пальму.

— Вы заметили какое-нибудь сходство?

— С ней? Нет. Я тоже об этом подумала. Если это и ее отец, она на него совсем не похожа.

— Если бы вы его встретили, узнали бы?

— Если он не очень изменился…

— Вы говорили с ней об этом?

— Признаться, что видела фотографию? Что открывала ее сумку? Разговаривали только о Ницце, о юге…

— Будь любезен, забери это, Жанвье, — сказал Мегрэ, указывая на содержимое ящиков, халат и чемодан. Все уместилось в чемодане, и поскольку замок был сломан, пришлось попросить у хозяйки веревку.

— Вы думаете, у меня будут проблемы?

— С нами — нет.

— А с этими — сборщиками налога?

Мегрэ пожал плечами и буркнул:

— Нам до этого нет дела.