Мегрэ, Лоньон и гангстеры - Сименон Жорж. Страница 15

— Конечно, конечно.

Было видно, что какая-то мысль мучает Лоньона. Он никак не мог решиться ее высказать, но в конце концов, отвернувшись к стене, пробормотал:

— Я не достоин больше служить в полиции.

— Почему?

— Потому что знай я, где находится этот тип, я бы в конце концов сказал…

— Я бы тоже, — возразил Мегрэ с таким видом, что трудно было решить, говорит он это всерьез или для того, чтобы успокоить инспектора.

— Мне долго придется пролежать в больнице?

— Несколько дней, во всяком случае.

— Меня будут держать в курсе событий?

— Конечно.

— Вы мне это обещаете? Вы на меня не сердитесь?

— За что, старина?

— Вы же знаете, что я кругом виноват.

В сущности, Лоньон немного хитрил. Пришлось его уговаривать, что он ни в чем не виноват, уверять, что он выполнил свой долг и что если бы он иначе себя повел в ночь с понедельника на вторник, то полиции никогда не удалось бы напасть на след Чарли и Чичеро. К тому же во всем этом была доля истины.

— Я в отчаянии, что доставляю вам столько хлопот. Ну вот, он нисколько не изменился! От чрезмерной гордыни все пытается унизить себя. Вечно перегибает палку! Мегрэ уже не знал, как ему поскорее уйти. К счастью, в дверь постучали, и появилась сестра.

— Пора отправляться на рентген.

На этот раз Лоньону пришлось лечь на носилки, и его покатили по коридору.

Люка, который ждал Мегрэ в коридоре, дружески помахал Лоньону рукой.

— Пошли, Люка!

— Что они с ним сделали?

Не отвечая прямо на вопрос, Мегрэ сказал как бы про себя:

— Поччо прав. Это железные парни! Потом, подумав, добавил:

— Меня все-таки очень удивляет, что такой человек, как Билл Ларнер, с ними работает. Мошенники его типа не любят участвовать в мокрых делах.

— Вы полагаете, что его вынудили?

— Во всяком случае, я бы охотно поговорил с Биллом.

Ларнер тоже был профессионалом, но совсем другого рода, так сказать, другой специальности, один из тех международных мошенников, которые свершают свои операции лишь время от времени, тщательно все подготовив, и действуют только наверняка, чтобы взять не меньше двадцати или тридцати тысяч долларов и получить таким образом возможность прожигать жизнь годик-другой. Во всяком случае, в Париже он уже два года живет, видимо, на свой капитал, и никто его ни разу не побеспокоил.

Мегрэ и Люка сели в такси, и комиссар велел ехать в префектуру. Но когда они пересекли улицу Руаяль, он передумал.

— Улица Капуцинов, — сказал он шоферу, — «Манхеттен-бар».

Мысль поехать туда пришла ему в связи с тем, что он вспомнил о фотографиях, развешанных по стенам у Поччо. В «Манхеттен-баре» стены тоже были украшены фотографиями боксеров и актеров. Но клиенты здесь были иные, чем на улице Акаций. Вот уже больше двадцати лет в «Манхеттен-бар» к Луиджи ходит вся американская колония в Париже и большинство туристов, приезжающих из-за океана.

Еще не было полудня, и в баре было почти пусто. За стойкой стоял сам Луиджи и возился с бутылками.

— Добрый день, комиссар! Что вам налить?

Он был родом из Италии, так же как и Поччо. Говорили, что он проигрывал на скачках почти все, что зарабатывал в своем заведении. Впрочем, играл он не только на скачках, а на всем, на чем только можно играть: на футбольных матчах, на соревнованиях по теннису и плаванию — одним словом, все для него было поводом заключить пари, даже завтрашняя погода. В скучные послеобеденные часы, между тремя и пятью, ему случалось с одним своим соотечественником, как-то связанным с посольством, играть на машинах, проезжающих по улице.

«Держу пари на пять тысяч франков, что за десять минут здесь проедет не меньше двадцати машин фирмы „Ситроен“… По рукам?» — предлагал он своему другу-итальянцу.

Чтобы соответствовать обстановке, Мегрэ заказал виски и принялся разглядывать фотографии, висящие на стенах: он почти тут же обнаружил фотографию Чарли Чинаглиа на ринге, ту же самую, что висела у Поччо, только без автографа.