Мегрэ в «Пикреттс» - Сименон Жорж. Страница 13

Они смеялись и повторяли по очереди:

— Ви хатите…

Подошел Фред — его белая манишка выделялась в темноте — и, не говоря ни слова, сел напротив комиссара. В облегающем трико, с вымученной улыбкой на лице, Бетти Брюс, когда лучше, когда хуже, высоко поднимала над головой прямую ногу, на другой подпрыгивала, а затем падала на шпагат.

Когда жена принесла кофе и разбудила его, Мегрэ сразу понял, что не выспался и у него болит голова, потом, широко раскрыв глаза, стал себя спрашивать, отчего у г-жи Мегрэ такой игривый вид, словно она приготовила приятный сюрприз.

— Посмотри, — сказала она, когда комиссар еще нетвердыми пальцами взял чашку.

Она распахнула шторы, и он увидел снег.

— Доволен?

Конечно, он был доволен, но сухость во рту говорила о том, что вчера он явно перебрал. И виной тому Дезире: официант открыл бутылку шампанского, поставленную в принципе для виду, а Мегрэ машинально налил себе вперемежку с коньяком.

— Не знаю, растает снег или нет, но, во всяком случае, это веселее, чем дождь.

По большому счету Мегрэ было безразлично. Ему нравилась любая погода, особенно экстремальные ситуации, о которых на следующий день трубят газеты: проливные дожди, ураганы, лютый холод или адская жара. Он любил снег, напоминавший ему о детстве, но его удивляло, что жене снег кажется веселым здесь, в Париже, и уж тем более сегодня утром: свинцовое небо нависло чуть ли не над головой, а ослепительная белизна снежинок на темных мокрых крышах подчеркивала мрачный, грязный цвет домов, сомнительную чистоту штор на окнах.

Завтракая и одеваясь, ему не сразу удалось привести в порядок воспоминания о вчерашних событиях. Он мало спал. В половине пятого, уходя из «Пикреттс» — кабаре уже закрывали, — он решил повторить путь Арлетты и отправился выпить последний стаканчик в табачную лавочку на улице Дуэ.

Он с трудом обобщил все, что узнал. За столиком он часто оставался один и, попыхивая трубкой, смотрел на площадку или на посетителей в странном, уносившем из реальности освещении.

В общем-то, он мог уйти и раньше, но по лености тянул время. И потом, здесь было что-то такое, что его удерживало: удовольствие наблюдать за окружающими, за действиями хозяина, Розы, девиц.

Все вместе это составляло маленький мирок, который, если так можно выразиться, не знал жизни большого мира. И Дезире, и два музыканта, и другие ложились спать, когда в домах еще только начинали звонить будильники, а половину дня проводили в постели. Вот и Арлетта просыпалась лишь под красные огни «Пикреттс», встречаясь в основном с мужчинами далеко не трезвыми, которых Кузнечик подкарауливал у ночных заведений.

Бетти, зная, что комиссар за ней наблюдает, время от времени заговорщицки подмигивала ему: она вовлекала его в большую игру, и комиссар не отказывался подыграть танцовщице.

Около трех, когда она уже закончила номер и поднялась переодеваться, пришли еще два посетителя, оба сильно под газом. Поскольку в заведении наступило затишье, Фред отправился на кухню, чтобы подняться наверх за Бетти.

Она вновь начала свой танец, но теперь только для тех двоих. Приближаясь, она поднимала ногу у них под носом, а в самом конце поцеловала одного в лысину. Потом, перед уходом, села на колени второму и выпила глоток шампанского из его бокала.

Наверно, так же, только изящнее, делала и Арлетта. По-французски мужчины говорили с трудом. Бетти повторяла:

— Пять минут. Пять. Я вернуться.

Она показывала им пять пальцев и действительно скоро вернулась, уже в платье с блестками, властно подозвала Дезире и заказала вторую бутылку.

Таня занималась каким-то одиночкой, который, держа ее за голое колено, с грустным видом поверял секреты своей семейной жизни.

Руки голландцев так и порхали по телу Бетти. Они громко хохотали, их лица все больше и больше краснели; пустые бутылки тут же убирались под стол, уступая место новым, и Мегрэ наконец понял, что их никогда не подавали полными. В этом и заключался фокус. Фред взглядом подтвердил предположения комиссара.

Мегрэ зашел в туалет. В первой комнате были разложены расчески, щетки, пудра, румяна. За всем следила Роза.

— Я вспомнила кое-что, может, вам и пригодится, — начала она. — Я подумала об этом как раз, когда вы сюда вошли. Чаще всего здесь, прихорашиваясь, девочки откровенничают со мной. Арлетта была не из болтливых, но и она кое-что рассказывала, а об остальном я догадывалась сама.

Роза подала мыло, чистое полотенце.

— Она, конечно, не нашего поля ягода. О своей семье она мне ничего не рассказывала и, думаю, не рассказывала никому, но несколько раз упоминала монастырь, где воспитывалась.

— И что же?

— Если говорили о какой-нибудь жестокой, злой женщине или о женщинах, которые на вид добрые, но пакостят исподтишка, она — и чувствовалось, как тяжело у нее на сердце, — бросала сквозь зубы: «Ну совсем мать Эвдикия».

Я полюбопытствовала, кто такая мать Эвдикия, и Арлетта ответила, что это-самое ненавистное ей существо в мире, причинившее ей особенно много зла. Речь шла о настоятельнице монастыря, которая невзлюбила Арлетту. И еще, помню, она сказала: «Я стала бы стервой, чтобы только досадить ей».

— А что за монастырь, не узнали?

— Нет, но где-то у моря, потому что Арлетта часто говорила о море, словно человек, который провел там свое детство.

Забавно, что, рассказывая, Роза обращалась с Мегрэ как с обычным посетителем, машинально проходясь щеткой по его спине и плечам.

— По-моему, она не любила свою мать. Не утверждаю, но знаете, женское чутье… Однажды вечером к нам зашла весьма приличная компания — угощали всех по-королевски — и среди них была жена министра, вот уж действительно знатная дама. Она казалась печальной, задумчивой. Спектакль ее не заинтересовал, шампанское она чуть пригубила, спутников слушала невнимательно.

Поскольку я немного слышала об этой даме, я сказала Арлетте вот здесь, на этом самом месте, пока она подкрашивалась:

«Достойная женщина, столько всего перенесла».

И тогда она со злостью ответила:

«Не доверяю людям, особенно женщинам, которые много страдали, — они пользуются этим, чтобы топтать других».

Я почти уверена, она имела в виду свою мать. Об отце Арлетта никогда не рассказывала. Стоило произнести слово «отец», как она отводила взгляд.

Вот, пожалуй, и все, что я знаю. Я никогда не сомневалась, что эта девушка — из хорошей семьи, но взбунтовалась. Ну а уж если таким попала вожжа под хвост — они невыносимы, и здесь объяснение многим загадкам.

— Но откуда у нее страсть заводить мужчин?

— Ох, как она это делала! Я не сегодня родилась, в свое время занималась ремеслом и похуже, вы, наверно, знаете. Но Арлетта — совсем другое, она была неповторима. Профессионалки никогда не выкладывают столько страсти. Посмотрите на них. Даже если они разойдутся, все равно чувствуется — нет души.

Время от времени Фред подсаживался к столику переброситься с Мегрэ парой слов. И каждый раз Дезире приносил два коньяка с водой, но комиссар заметил, что коньяк у хозяина намного бледнее. Мегрэ пил и думал об Арлетте и Лапуэнте, который накануне вечером сидел с девушкой на этом самом месте.

Графиней занимался инспектор Лоньон. Мегрэ о ней почти не вспоминал. Он хорошо знал этих увядающих, почти всегда одиноких и, как правило, с ярким прошлым женщин, что, пристрастившись к наркотикам, стремительно катятся вниз. Таких, как она, на Монмартре было человек двести да еще несколько дюжин в кругах более высоких, в шикарных квартирах Пасси и Отейля.

Арлетта — вот кто его интересовал. Ему никак не удавалось определить ее место, понять ее.

— Она была темпераментной? — спросил он у Фреда. Тот пожал плечами.

— Что до меня, то вы знаете: я не беспокоюсь о девицах. Это же вам сказала вчера моя жена — так оно и есть. Я получаю свое в кухне или наверху, когда они переодеваются. А что там они думают — меня не касается.

— Вы не встречались с Арлеттой в других местах?