Мой друг Мегрэ - Сименон Жорж. Страница 14

Глава 5

Ночь в «Ковчеге»

Запах. Он привлек внимание Мегрэ, еще когда тот надеялся, что сейчас уснет. В сущности, здесь было несколько запахов. Основной — запах дома, который нельзя было не почувствовать сразу же, с порога кафе.

В нем Мегрэ пытался разобраться еще утром. Этот запах был для него непривычен: он поражал комиссара всякий раз при входе, и всякий раз ноздри комиссара сжимались. Это, конечно, запах вина с примесью аниса, а потом кухонные ароматы. И так как кухня была южная, с обилием чеснока, красного перца, оливкового масла и шафрана, все это создавало непривычный букет.

Но зачем думать об этом? Мегрэ закрыл глаза. Ему хотелось спать. Бесполезно было припоминать все марсельские и провансальские рестораны, где ему приходилось бывать и в Париже, и в других городах. Запах там был другой, ну и ладно! А теперь нужно спать, спать. Ведь он достаточно выпил, чтобы заснуть мертвым сном.

Разве он не уснул, как только улегся? Окно было открыто, и внимание комиссара привлек какой-то шум.

Наконец он понял: это шелестят деревья на площади.

Запахи, доносившиеся снизу, пожалуй, могли вызвать в его памяти небольшой бар в Канне, который содержала толстая женщина. Когда-то Мегрэ вел там расследование и часами лениво просиживал в этом баре.

Но сейчас в его комнате запах был какой-то совсем непонятный. Интересно, чем тут набивают матрацы?

Может быть, как в Бретани, морскими водорослями, которые пахнут йодом? Впрочем, в этой кровати лежало до него немало людей. Ему даже почудилось, что в комнате попахивает кремом, которым женщины натираются для загара.

Он тяжело перевернулся на другой бок. Кажется, в десятый раз. Кто-то опять открыл дверь, вышел в коридор и направился к уборной. В этом не было ничего особенного, но Мегрэ невольно подумал, что туда ходит гораздо больше людей, чем проживает в гостинице. И он принялся перебирать в памяти обитателей «Ковчега». Поль с женой спали над его комнатой, в мансарде, куда вела особая лестница. Интересно, где спит Жожо? Во всяком случае, не на втором этаже.

У нее тоже был свой, особенный запах, то ли от напомаженных волос, то ли от тела и одежды. Запах неясный и пряный. Он отвлекал Мегрэ, когда он слушал, что говорит ему девушка.

Еще один повод для м-ра Пайка подумать, что он с ним недостаточно откровенен. После обеда комиссар поднялся на минутку к себе в номер — вымыть руки и почистить зубы. Дверь оставалась открытой, и он даже не услышал, как на пороге бесшумно появилась Жожо. Сколько ей могло быть лет? Шестнадцать? Двадцать? Во взгляде ее читались одновременно и восхищение, и страх, как у девчонок, которые обивают пороги театров, выклянчивая у актеров автографы. Мегрэ произвел на нее впечатление. Как же! Ведь он тоже был знаменитостью.

— Ну что, малышка, хотите мне что-нибудь сказать?

Она закрыла за собой дверь, и это ему не понравилось.

Никогда не знаешь, что могут подумать люди. К тому же Мегрэ не забывал, что в доме находится англичанин.

— Я насчет Марселена, — сказала она, краснея. — Однажды он говорил со мной. Это было днем. Марселей тогда так много выпил, что остался отдыхать после обеда тут же на скамейке в кафе.

Вот оно что! Войдя днем в кафе, когда там было пусто, Мегрэ обратил внимание на человека, который дремал на скамейке, прикрыв голову газетой. Должно быть, прохладный уголок. И все-таки странный дом! Что касается запаха…

— Я подумала, что это может вам пригодиться. Марселен мне сказал, что, если бы захотел, мог бы иметь вот такую кучу.

— Кучу чего?

— Ну, ясное дело, банковских билетов.

— Давно это было?

— Кажется, дня за два до того, как это случилось.

— Был тогда кто-нибудь в кафе?

— Нет, никого. Я как раз мыла прилавок.

— Вы об этом кому-нибудь говорили?

— Кажется, нет.

— Больше он ничего не сказал?

— Нет. Только добавил: «Что бы я с ними делал, крошка Жожо? Ведь здесь и так хорошо».

— Он никогда за вами не ухаживал, не делал никаких предложений?

— Нет.

— А другие?

— Почти все.

— А когда здесь бывала Жинетта, — она ведь приезжает почти каждый месяц, — Марселей когда-нибудь поднимался к ней в комнату?

— Что вы! Конечно нет. Он обходился с ней очень почтительно.

— Можно с вами, Жожо, говорить, как со взрослой?

— Конечно, мне уже девятнадцать.

— Ладно. Так вот: были у Марселена какие-нибудь связи с женщинами?

— Конечно.

— На острове?

— Во-первых, с Ниной. Это моя двоюродная сестра.

Она занимается любовью с кем попало. Видно, ничего с собой поделать не может.

— У него в лодке?

— Где придется. Потом со вдовой Ламбер, которая содержит кафе по ту сторону площади. Ему случалось проводить у нее ночь. Бывало, наловит морских окуней и тащит к ней. Думаю, что раз Марселей мертв, я могу сказать: он глушил рыбу динамитом.

— Вопрос о его женитьбе на вдове Ламбер не вставал?

— Сдается мне, ей не больно-то хотелось второй раз замуж.

И Жожо улыбкой дала понять, что вдова Ламбер особа не из заурядных.

— Это все, Жожо?

— Да. А теперь мне лучше уйти.

Жинетта тоже не спала. Она лежала в соседней комнате, по другую сторону перегородки, и Мегрэ казалось, что он слышит ее дыхание. Ворочаясь, он постоянно задевал локтем стенку, а Жинетта, должно быть, всякий раз вздрагивала от этого.

Она долго не ложилась. Что она могла делать? Занималась косметикой, умывалась? Временами в комнате у нее была такая тишина, что Мегрэ начинал думать, не пишет ли она что-нибудь. Облокотиться на подоконник, подышать свежим воздухом она тоже не может — окошко в ее комнате слишком высоко.

А этот пресловутый запах… Да это просто запах Поркероля. Когда они вечером гуляли по молу с м-ром Пайком, они и там чувствовали его. Вода, перегретая за день солнцем, источала свой аромат, а легкий ветерок приносил с суши другие. Что это за деревья на площади? Не эвкалипты ли? А может быть, на острове есть и другие пахучие растения?

Кто-то снова вышел в коридор. Неужели м-р Пайк?

Это уже в третий раз. Должно быть, испортил себе желудок непривычной для него кухней Поля.

М-р Пайк много пил. Интересно, любит ли он выпить вообще? Шампанское, во всяком случае, любит, а Мегрэ и не подумал им его угостить. Англичанин весь вечер пил с майором, и они так быстро нашли общий язык, что их смело можно было принять за старых знакомых. Они уселись в уголке, а Жожо по собственному почину приносила им шампанское.

Беллэм пил его не из фужера, а из большого стакана, как пиво. Он словно сошел со страниц «Панча» [4] со своими серебристыми волосами, румяными щеками, большими светлыми глазами, подернутыми влагой, и огромной сигарой, которую он не вынимал изо рта.

Это был ребенок лет семидесяти — семидесяти двух с лукавыми искорками в глазах. Голос у него, наверное от сигар и шампанского, стал хриплым. Даже после нескольких бутылок он трогательно сохранял чувство собственного достоинства.

— Я хочу представить вам майора Беллэма, — вдруг сказал среди вечера м-р Пайк. — Оказывается, мы с ним учились в одном колледже. Конечно, не в один и тот же год и даже не в одно десятилетие.

Чувствовалось, что это было приятно им обоим. Майор называл комиссара «г-н Мегрэтт».

Время от времени он бросал на Жожо или на Поля едва уловимый взгляд, означавший, что нужно подать на стол еще одну бутылку шампанского. Другим знаком он подзывал Жожо, которая подходила к их столику, наполняла стакан и относила кому-нибудь в зале.

С первого взгляда могло показаться, что в этом было какое-то высокомерие или снисходительность. Но у майора все получалось так мило, так просто, что те, кого он угощал, нимало не смущались. Он делал это так, словно ставил хорошие отметки. Когда стакан доходил по назначению, майор поднимал свой и издали, молча, выпивал за здоровье этого человека.