Письмо следователю - Сименон Жорж. Страница 17

Да, чуть не забыл — немного позже она сама заявила:

— А ваш приятель Боке не из тех мужчин, что спят со своими секретаршами? Мы с ним встретились всего один раз, и то случайно, так что я не успела задать ему этот вопрос.

Не помню, что я ответил, — очень уж все было глупо!

Да ей и не нужен был ответ: она слушала только себя.

— Интересно, почему все мужчины бегают за мной?

Не из-за красоты, конечно, — знаю, я не красавица. Наверно, дело в обаянхи…

На меня, во всяком случае, ее обаяние не действовало.

Наши бокалы опустели, и, так как бармен не потрудился наполнить их снова, мне пришлось повторить заказ.

Незнакомка была худышкой, а я не любил худышек.

Она была смуглой, а я отдаю предпочтение блондинкам.

Да и вообще она смахивала на обложку иллюстрированного журнала.

— Ла-Рош — подходящее местечко?

Что за манера выражаться!

— Недурное.

— Развлечься там можно?

— Была б охота.

В зале было всего несколько клиентов, преимущественно завсегдатаев — обычное дело для таких заведений в провинции. Я замечал, что в любом городе это люди примерно одинакового типа, с одинаковой манерой одеваться и одинаковым словарем.

Она поочередно разглядывала их. Чувствовалось, что она не может жить, если ее не замечают.

— До чего противный старикашка!

— Который?

— Вон тот, в левом углу. На нем еще такой светлый спортивный костюм. Во-первых, светло-зеленое ему не по возрасту. Особенно вечером и не в сезон. Он улыбается мне вот уже десять минут. Если не перестанет, я пойду и спрошу, чего ему надо.

Через минуту она вспылила:

— Пойдем, не то я запущу ему бокалом в рожу!

Мы вышли. Дождь не переставал. Как в Кане, в вечер знакомства с красной шляпкой. Но в тот момент я ни на минуту не вспомнил о Кане.

— Поедем-ка лучше ужинать, — предложила моя спутница.

Мимо катило такси. Я остановил его, и мы расположились на заднем сиденье, в сырой темноте.

Внезапно мне подумалось, что я впервые сижу вечером в такси с незнакомой женщиной. Я смутно различал молочное пятно ее лица, красную точку сигареты, стройные ноги в светлых шелковых чулках. Вдыхал запах ее одежды, мокрых волос.

Запах волос — вот единственное, что меня возбуждало, если я вообще испытывал возбуждение.

— Не знаю, раздобудем ли мы столик в такой час, но ужинать лучше всего у Франсиса.

Это один из самых замечательных ресторанов во Франции: трехэтажное здание, небольшие тихие залы без лишней роскоши, метрдотели и официанты патриархального вида — все они служат в заведении с его основания.

Нам дали столик на антресолях, у окна, сквозь которое мы могли наблюдать за нескончаемым шествием зонтиков у нас под ногами. Довольно занятное зрелище!

— Для начала бутылку муската, доктор? — осведомился Жозеф, мой давний знакомый.

— Выходит, вы врач, — удивилась она. — Поэтому и назвали господина Боке своим клиентом?

У Франсиса не просто едят, а наслаждаются едой.

К козленку со сморчками понадобилось старое бургундское. Потом нам подали коньяк собственной выдержки в дегустационных рюмках. Спутница моя тараторила без умолку — о себе, о своих знакомых, которые все как на подбор оказались важными персонами.

— Когда я была в Женеве… Прошлый год у «Негреско» в Ницце…

Я узнал, что ее зовут Мартиной. С Раулем Боке она встретилась случайно в одном из парижских баров — он большой их любитель; в час ночи он предложил ей стать его секретаршей.

— Я соблазнилась перспективой пожить в провинциальном городишке… Вы мне верите? Понимаете меня? Но я предупредила вашего приятеля: спать с ним я не собираюсь.

В три часа ночи, господин следователь, я лежал с ней в постели и был так неистов, что иногда она украдкой бросала на меня взгляд, в котором читались не только любопытство и удивление, но и подлинный испуг.

Не знаю, что на меня накатило, но я словно с цепи сорвался.

Вы поняли, как нелепо мы познакомились. То, что последовало, оказалось еще нелепей.

Разумеется, был момент, может быть, довольно продолжительный, когда я совсем захмелел. Я, например, плохо помню, как мы ушли от Франсиса. Сперва под предлогом, что я обмывал здесь свой врачебный диплом, я, чересчур возвышая голос и жестикулируя, требовал, чтобы старый Франсис самолично явился чокнуться с нами. Потом схватил стул, ничем не отличавшийся от остальных, и принялся настойчиво уверять, что именно на нем сидел в тот пресловутый вечер.

— А я вам говорю: это он, и вот доказательство — зарубка на второй перекладине… С нами еще был Гайар…

Черт бы побрал этого Гайара! Он на меня разозлится: я должен был ужинать у него. Вы не скажете ему, что я был у вас, Франсис? Честное слово?

Ушли мы пешком. Это я настоял на прогулке наперекор дождю. Улицы были почти безлюдны, лужи от дождя перемежались лужицами света, с балконов и карнизов срывались тяжелые капли.

Мартина двигалась с трудом — мешали высокие каблуки. Она висела у меня на руке, время от времени останавливалась и поправляла спадавшие с ног туфли.

— Раньше в этом квартале одна толстуха содержала маленькое бистро. Как теперь — не знаю, но до него рукой подать.

Я упрямо искал бистро. Мы шлепали по лужам, хлюпавшим у нас под ногами. И когда мы с блестевшими от дождя плечами ввалились наконец в какое-то заведение — может быть, то, которое я имел в виду, а может быть, и другое, часы над оцинкованной стойкой показывали четверть одиннадцатого.

— Ходят?

— Отстают на пять минут.

Мы переглянулись, секунду помолчали и расхохотались.

— Что ты наплетешь Арманде?

Видимо, я рассказал Мартине о своей жене. Не представляю, что успел наговорить, но смутно помню, как отпускал шуточки на ее счет.

Только здесь, где не было ни души, если не считать кота, спавшего на стуле у пузатой чугунной печки, я впервые отдал себе отчет в том, что мы с Мартиной перешли на «ты».

Она объявила, как объявила бы о какой-нибудь редкостной забаве:

— Мы должны позвонить Арманде. У вас есть телефон, мадам?

— В коридоре слева.

Узкий коридор с ядовито-зелеными стенами вел в отдельные кабинеты и пропах их запахом. Аппарат был настенный, с двумя трубками, одной из которых завладела Мартина. Мы, вернее наши промокшие костюмы, касались друг друга, от нас несло кальвадосом — мы добавили прямо у стойки.

— Алло! Двенадцать — пятьдесят один, пожалуйста.

Ждать долго, мадмуазель?

— Не вешайте трубку, — ответили мне.

Не знаю, над чем мы смеялись, но помню, что вынужден был прикрыть микрофон рукой. Нам было слышно, как переговариваются телефонистки:

— Вызови мне двенадцать — пятьдесят один, милочка… У вас тоже дождь?.. Когда ты сменяешься?.. Алло!

Двенадцать — пятьдесят один?.. Минутку, мадам. Вас вызывает Нант… Алло, Нант… Двенадцать — пятьдесят один на проводе.

Все это, бог весть почему, забавляло нас. Казалось ужасно смешным.

— Алло! Арманда?

— Шарль?.. Ты все еще в Нанте?

Мартина толкнула меня локтем.

— Понимаешь, возникли некоторые осложнения. Пришлось зайти вечером в больницу к моему подопечному.

— Обедал у Гайаров?

— Видишь ли…

Мартина стояла со мной бок о бок. Я боялся, как бы она не прыснула со смеху. Что ни говори, выглядел я довольно жалко.

— Нет, постеснялся беспокоить. Да и покупки надо было сделать.

— Пуговицы купил?

— Да. Игрушки девочкам тоже.

— Звонишь от Гайаров?

— Нет, задержался в городе. Я только что из больницы.

— Ночуешь у них?

— Понимаешь, сам не знаю. Пожалуй, предпочел бы гостиницу. Я сильно устал, а пойти к ним — значит, лишний час на болтовню…

Молчание. Очевидно, мои объяснения показались жене не очень правдоподобными. Я с усилием проглотил слюну. Арманда возобновила разговор:

— Ты один?

— Да.

— Звонишь из кафе?

— Да. Ночевать буду в гостинице.

— В «Герцоге Бретонском»?

— Вероятно, если найдется номер.