Преступление в Голландии - Сименон Жорж. Страница 13

На следующее утро, завтракая у окна в кафе гостиницы, Мегрэ стал невольным свидетелем обыска, о котором ничего не знал. Правда, накануне он сам ограничил короткой беседой встречу с голландской полицией.

Было около восьми часов. В воздухе еще плавал туман но прятавшееся за облаками солнце обещало прекрасный день. Буксир выводил из порта финское грузовое судно.

Перед кафе, на углу набережной, собралась толпа мужчин в деревянных башмаках и фуражках. Разбившись на небольшие группы, они что-то оживленно обсуждали.

Это была биржа schippers [15] — речников, чьи суда всех мастей, кишевшие женщинами и детьми, заполняли акваторию порта.

Чуть дальше совсем маленькая группа — «береговые крысы».

Прибыли два жандарма. Они поднялись на палубу судна Остинга, и тот сразу же вылез из люка — находясь в Делфзейле, он всегда ночевал на борту.

Появился штатский — инспектор Пейпекамп, который вел расследование. Сняв шляпу, он любезно обратился к Басу. Жандармы скрылись во внутренних помещениях.

Обыск начался. Все шкиперы заметили это. Однако никто не толпился, не суетился, чтобы удовлетворить свое любопытство.

«Береговые крысы» тоже не проявляли интереса — бросили несколько взглядов, тем и ограничились.

Процедура заняла добрых полчаса. Уходя, жандармы по-военному отдали честь, а господин Пейпекамп, казалось, извинялся.

Сегодняшнее утро не вызывало у Баса желания сойти на берег. Вместо того чтобы присоединиться к дружкам, он устроился по-турецки на мостике, лицом к морю, где тяжело двигалось финское грузовое судно, и остался сидеть, покуривая трубку.

Мегрэ оглянулся и увидел спускавшегося сверху Жана Дюкло. В руках у того был портфель, книги, бумаги, которые он положил на заказанный для него столик.

Не поздоровавшись с Мегрэ, он бросился в атаку:

— Ну как?

— Как? Прежде всего, желаю вам доброго утра.

Дюкло удивленно посмотрел на комиссара, пожал плечами, словно говоря: стоит ли обращать внимание на такие пустяки.

— Вы обнаружили что-нибудь?

— А вы?

— Вам хорошо известно, что я не имею права выходить отсюда. К счастью, ваш голландский коллега понял, как могут пригодиться мои знания в ходе следствия: меня держат в курсе событий — правило, достойное подражания и для французской полиции.

— Еще бы!

В кафе, заколов волосы шпильками, входила г-жа Ван Хасселт. Профессор бросился ей навстречу, церемонно здороваясь и, очевидно, справляясь о самочувствии.

Мегрэ посмотрел на разложенные бумаги — это были планы и схемы не только дома Попингов, но почти всего городка, где пунктирные линии обозначали маршруты движения определенных людей.

Пробивающееся сквозь разноцветные витражи солнце наполняло зал, разделенный лакированными перегородками, зеленым, красным и голубым светом. У входа остановился грузовичок с пивом, и во время всей последовавшей затем беседы два здоровяка катали по доскам бочки под неусыпным взглядом г-жи Ван Хасселт в утреннем туалете.

Никогда запах джина и пива не был столь густым и никогда Мегрэ так остро не ощущал Голландию.

— Вы нашли преступника? — спросил он полусерьезно, полунасмешливо, указывая на бумаги.

Быстрый, внимательный взгляд Дюкло. И снова атака:

— Я начинаю убеждаться, что иностранцы правы, когда говорят: француз — это прежде всего человек, который не может отказаться от иронии. В данном случае она неуместна, сударь.

Мегрэ, ничуть не смутившись, смотрел на него с улыбкой. Дюкло продолжал:

— Я не нашел убийцу, нет. Но я, может быть, сделал больше: проанализировал драму, вскрыл ее суть, выделил детали и теперь…

— Что теперь?

— Пользуясь моими выводами, человек вроде вас завершит дело. Я в этом уверен.

Он сел, твердо решив продолжать разговор даже в такой обстановке, которую сам сделал враждебной. Мегрэ устроился напротив, заказал стаканчик болса.

— Слушаю вас.

— Заметьте, я не спрашиваю, ни что вы уже сделали, ни что вы думаете. И начну с первого возможного убийцы, то есть с себя. Моя позиция была наиболее благоприятной для убийства, к тому же сразу после покушения меня видели с орудием преступления в руках.

Я не богат, и если меня знают во многих странах мира, то лишь определенное количество интеллектуалов. Я веду трудную, скромную жизнь. Только здесь не воровство, а смерть преподавателя не сулила мне никакой выгоды.

Постойте! Это не значит, что с меня можно снять подозрение. И, конечно, мне еще не раз припомнят, как во время вечера, когда мы рассуждали о научных методах криминалистики, я отстаивал тезис, что, если преступление совершает умный человек, совершает хладнокровно, используя все свои способности, он может оказать достойное сопротивление плохо подготовленной полиции.

Отсюда делают вывод, что я хотел проиллюстрировать свою теорию на практике. Между нами говоря, будь это так, возможность подозревать меня даже и не существовала бы, поверьте.

— Ваше здоровье! — поднял стакан Мегрэ, наблюдая за катающими пивные бочки здоровяками с бычьей шеей.

— Следовательно, если преступление совершил не я, но тем не менее оно совершено и — как все заставляет предположить — совершено кем-либо из находившихся в доме, то виновата вся семья.

Не возражайте. Посмотрите лучше план, а главное, постарайтесь понять те замечания психологического характера, которые я вам сейчас изложу.

Мегрэ не мог сдержать улыбки при виде презрительной снисходительности профессора.

— Вы, разумеется, знаете, что госпожа Попинга, урожденная Ван Элст, принадлежит к наиболее строгой ветви протестантской церкви. Ее отец — он живет в Амстердаме — яростный консерватор. И с теми же идеями берется за политику ее двадцатипятилетняя сестра Ани.

Вы приехали сюда только вчера и еще не успели познакомиться с местными нравами. Знаете ли вы, например, что преподаватель мореходного училища навлек бы на себя суровое осуждение начальства, если бы только его увидели входящим в заведение, подобное этому?

Один из преподавателей был отстранен от должности лишь за то, что упрямо подписывался на газету, считающуюся прогрессивной.