Преступление в Голландии - Сименон Жорж. Страница 7

Их было около десятка, мужчин в грубых фланелевых рубахах синего цвета, матросских фуражках и лакированных деревянных башмаках; одни стояли прислонясь спиной к воротам, другие облюбовали швартовочный кнехт, остальные же, в широченных брюках, придававших им неестественный вид, собрались в кружок.

Они курили, жевали табак, плевали и время от времени, после произнесенной кем-либо удачной фразы, громко хохотали, хлопая себя по ляжкам.

В нескольких метрах от них — корабли, позади — нашпигованный дамбами городишко, вдалеке кран, разгружающий пароход с углем.

Мужчины не сразу обратили внимание на Мегрэ, бродившего вдоль warf [5] , благодаря чему комиссар имел достаточно времени понаблюдать за ними.

Он знал, что в Делфзейле это сборище иронично называют «Клубом береговых крыс». С первого взгляда было ясно, что они здесь не новички и в любую погоду большую часть времени проводят за ленивой беседой, артистично поплевывая.

Был среди них владелец трех клиперов, красивых четырехсоттонных парусно-моторных судов, одно из которых поднималось сейчас вверх по Эмсу, входя в порт.

Были там и люди менее солидные, вроде конопатчика, не слишком перегруженного работой, и служащего заброшенного шлюза в форменной фуражке.

Но один человек из всей группы сразу же приковывал к себе внимание. Крупный, пышущий здоровьем, краснолицый, он выделялся еще и тем, что в нем чувствовалась сильная личность.

Башмаки. Куртка. Новая, еще не успевшая обноситься довольно смешная фуражка.

Это был Остинг, которого чаще называли Басом. Бас курил коротенькую глиняную трубку, прислушиваясь к тому, что рассказывают приятели. Хитровато улыбаясь, он время от времени вынимал трубку изо рта и медленно выпускал дым.

Словом, толстокожее, неповоротливое животное с добрыми глазами, вся фигура которого излучала что-то суровое и одновременно надежное.

Он пристально смотрел на пришвартованное у причала судно метров пятнадцати в длину. Ладно скроенное, с хорошим ходом, некогда бывшая яхта, но теперь грязное и запущенное, судно принадлежало ему. А дальше, за судном, широкий Эмс, далекий отблеск Северного моря и полоска красного песка — остров Воркюм, владение Остинга.

Вечерело. Свет заходящего солнца подчеркивал краски кирпичного города, полыхал пожаром на сурике ремонтирующегося парохода, отражение которого вытягивалось на водной глади.

Неторопливо посматривая вокруг, Бас остановил свой взгляд на Мегрэ. Маленькие зеленовато-голубые глаза долго изучали комиссара. Потом мужчина выбил трубку, постучав ею о башмак, сплюнул, достал из кармана свиной мочевой пузырь, где держал табак, и поудобнее прислонился к стене.

С этого момента Мегрэ постоянно ощущал на себе его взгляд, в котором не было ни насмешки, ни вызова, взгляд спокойный и вместе с тем озабоченный, взгляд, который взвешивал, оценивал, рассчитывал.

После разговора с голландским инспектором Пейпекампом комиссар первым покинул полицейский участок.

Ани оставалась там чуть дольше и вскоре с портфелем под мышкой быстро прошла, наклонив корпус вперед, с видом женщины, равнодушной куличной суете.

Но не она интересовала Мегрэ, а Бас. Тот долго следил за девушкой, потом, нахмурясь, повернулся наконец к Мегрэ.

Тогда Мегрэ, сам не зная почему, направился к группе.

С его приближением разговор оборвался. Десять пар глаз вопросительно уставились на комиссара.

Мегрэ обратился к Остингу.

— Простите, вы говорите по-французски?

Бас и глазом не моргнул, словно не слышал. Стоявший рядом худощавый матрос пояснил:

— Frenchman… [6] French-politic. [7]

Настала одна из самых странных минут в карьере Мегрэ. Его собеседник, отвернувшись к своему судну, принимал решение. Казалось, он хотел пригласить комиссара подняться с ним на борт, где была маленькая каюта с дубовыми перегородками, лампой в кардановом подвесе, компасом.

Все молчали. Бас глубоко вздохнул, пожал плечами, как бы ставя точку. «Глупо!» Но сказал он не это. Хриплым, идущим из гортани голосом, он произнес:

— Не понимать… Hollandsch… English… [8]

По мосту через канал, приближаясь к набережной Амстердипа, шла Ани в траурной вуали.

Бас перехватил взгляд Мегрэ, устремленный на его новую фуражку, но ни один мускул не дрогнул на его лице, лишь по губам пробежала тень улыбки.

Многое бы отдал сейчас комиссар, чтобы поговорить с этим человеком хоть пять минут. Желание было столь сильным, что он даже пробормотал несколько слов на английском, но его не поняли.

— Не понимать!.. Никто не понимать!.. — повторял добровольный помощник.

И тогда они снова заговорили между собой, а Мегрэ ушел, смутно чувствуя, что прикоснулся к разгадке, но не сумел проникнуть в нее.

Немного отойдя, он оглянулся. «Береговые крысы» все так же болтали. Смеркалось, и в лучах заходящего солнца краснело толстое лицо Баса, смотревшего вслед полицейскому.

До сих пор Мегрэ ходил вокруг да около трагедии, оста вив напоследок самый тяжелый визит в дом, повергнутый в печаль.

Он позвонил. Было чуть больше шести часов. Мегрэ не знал, что в это время голландцы ужинают, и когда молоденькая служанка открыла дверь, он увидел за столом двух женщин.

Обе в черном, они поднялись одновременно с несколько преувеличенной поспешностью хорошо воспитанных пансионерок. На столе был чай, кусочки тонко нарезанного хлеба, колбаса. Несмотря на сумерки, свет не зажигали — горела газовая печка, и огонь, пробивавшийся сквозь слюду, боролся с темнотой.

Ани первая догадалась включить свет, а служанка стала закрывать шторы.

— Прошу прощения… — начал Мегрэ. — Мне крайне неловко за причиненное вам беспокойство, к тому же во время ужина…

Г-жа Попинга сделала едва уловимый жест, указывая на кресло, и в замешательстве посмотрела вокруг, поскольку ее сестра ушла в глубь комнаты.

Обстановка была почти такая же, как на ферме. Современная со вкусом подобранная мебель. Мягкие, создающие изысканную и печальную гармонию тона.