Промах Мегрэ - Сименон Жорж. Страница 13

Около тридцати лет назад, когда Мегрэ, недавно женившийся, был еще секретарем в комиссариате, его жена иногда заходила за ним в обеденное время. Они быстро перекусывали, чтобы больше времени осталось побродить по улицам и бульварам, и Мегрэ вспомнил, как однажды весной он оказался в этом самом парке Монсо, который стоял сейчас черно-белый под окнами особняка.

Тогда было больше нянек, чем теперь, и почти все в нарядной форменной одежде. Детские коляски говорили об изысканной роскоши, железные скамьи, стоявшие вдоль дорожек, были недавно покрашены в желтый цвет, пожилая дама в шляпке, украшенной фиалками, кормила хлебом птиц. «Когда я стану комиссаром…» — пошутил он. И они оба посмотрели на богатые дома, которые окружали этот парк с коваными решетками, завершавшимися позолоченными остриями, сверкавшими на солнце, и воображали себе элегантную и гармоничную жизнь за окнами этих домов.

А теперь, если кто-нибудь в Париже знал всю грубую действительность, если кто-нибудь день за днем обнаруживал истины, спрятанные за роскошными фасадами, это был именно Мегрэ, и в то же время он не мог отрешиться от веры в некоторые детские или юношеские представления.

Вполне вероятно, что в восьми из десяти роскошных домов, окружавших парк, было больше драм, чем гармонии. Но как бы то ни было, ему редко случалось находиться в такой тяжелой атмосфере, как та, что царила в этих стенах. Все казалось фальшивым, ненастоящим, начиная с комнаты консьержа-камердинера, который не был ни консьержем, ни камердинером, но, несмотря на свой полосатый жилет, всего лишь бывшим браконьером, убийцей, которого превратили в сторожевого пса.

А что делал этот подозрительный судебный исполнитель, месье Жозеф, в комнатах под крышей?

Даже Луиза Бурж казалась комиссару подозрительной: она мечтала выйти замуж за шофера, для того чтобы открыть трактир в Жьене.

Бывший мясник из Сен-Фиакр казался еще более не на своем месте, чем кто-либо другой, и высокие панели, мебель, которая, должно быть, была куплена одновременно с домом, выглядели чуждыми, как и две статуи, стоявшие на лестничной площадке.

Что больше всего смущало комиссара, так это злоба, которую он чувствовал за каждым движением Фюмаля, потому что всегда отказывался верить в существование чистой злобы, как таковой.

Было уже больше десяти часов, когда он начал медленно подниматься по лестнице со второго этажа, где работали его сотрудники, на третий. Никто не помешал ему открыть дверь в салон, в котором стояло пятнадцать или шестнадцать пустых кресел, и он был вынужден кашлянуть, чтобы сообщить о своем присутствии.

К нему никто не вышел. Ничто не шелохнулось. Он подошел к приоткрытой двери, за которой находился еще один салон, поменьше, где на одноногом столике стоял забытый поднос с завтраком.

Мегрэ постучал в третью дверь, прислушался. Ему показалось, что ответил приглушенный голос, и он повернул ручку.

Это была комната мадам Фюмаль, которая лежала в кровати и тупо смотрела на него.

— Прошу прощения. Я не встретил служанку, чтобы она сообщила о моем приходе. Думаю, они все внизу, с моими инспекторами.

Она была не причесана, не умыта. Ночная рубашка сползла и приоткрыла плечо и часть мертвенно-белой груди. Вчера он еще мог сомневаться, сейчас же был уверен, что перед ним женщина, которая выпила не только перед тем, как лечь спать, но и сегодня утром. В воздухе сильно пахло спиртным.

Супруга мясника продолжала смотреть на него бессмысленным взглядом, как если бы она испытывала некоторое облегчение, а может быть, и скрытую радость.

— Я думаю, вы уже в курсе дела?

Она кивнула, и ее глаза заблестели, но не от горя.

— Ваш муж умер. Его убили.

Тогда она сказала немного надтреснутым голосом:

— Я всегда думала, что этим все и закончится.

Женщина коротко засмеялась, и оказалось, что она еще более пьяна, чем подумал Мегрэ, когда вошел в комнату.

— Вы ожидали убийства?

— С ним я ожидала всего.

Она показала на постель, на неубранную комнату, пробормотала:

— Я прошу прощения…

— Вы не захотели спуститься?

— А зачем?

Внезапно ее взгляд стал более напряженным.

— Он действительно умер? — Так как комиссар кивнул, она вынула из-под одеяла бутылку и поднесла горлышко к губам. — За его здоровье! — пошутила она. Тем не менее даже мертвый Фюмаль продолжал нагонять на нее страх, так как она с ужасом посмотрела на дверь, а потом спросила у Мегрэ: — Он все еще в доме?

— Его увезли в Институт судебной экспертизы.

— А что с ним будут делать?

— Вскрывать.

Неужели известие о том, что будут копаться в теле мужа, заставило ее улыбнуться лукавой улыбкой? Неужели в ее глазах отразилось нечто вроде свершившейся мести, компенсации за все, что она вытерпела, живя с ним?

Вероятно, она была девушкой, молодой женщиной, похожей на всех остальных. Какую же жизнь устроил ей Фюмаль, чтобы привести в такое плачевное состояние?

Мегрэ случалось встречать таких, как она, но это почти всегда было в трущобах, в бедных кварталах, и нищета неизменно была в основе их деградации.

— Он приходил к вам вчера вечером?

— Кто?

— Ваш муж.

Она покачала головой.

— Он иногда приходил?

— Иногда приходил, но я бы предпочла его не видеть.

— Вы не спускались к нему в кабинет?

— Я никогда не спускалась в его кабинет. Именно в своем кабинете он виделся с моим отцом в последний раз, а через три часа отец повесился.

Казалось, именно в этом и заключался порок Фюмаля: разорять других, не только тех, которые встали ему поперек дороги или которые могли навредить ему, а разорять все равно кого, лишь бы утвердиться в своем могуществе, лишь бы убедить в этом себя самого.

— Вы знаете, кто приходил к нему вчера вечером?

Позже нужно будет приказать одному из инспекторов обыскать ее апартаменты. Мегрэ не хотелось делать этого самому. А провести обыск было необходимо. Ничто не доказывало, что эта женщина не набралась наконец смелости и не убила мужа, а тогда, вполне возможно, оружие находится где-то здесь.