Рука - Сименон Жорж. Страница 6

Смешно, будучи порядочным гражданином, уважаемым членом общества, компаньоном конторы Хиггинс и Додд, женатым, отцом двух дочерей, владельцем фермы «Желтая скала», одного из самых старинных и приятных домов в Брентвуде, сидеть в ванне и думать о том, что убил человека.

Пусть бездействием: тем, что не искал. Кто знает? Даже если бы я и блуждал часами в снежном буране со своим угасающим фонариком, весьма возможно, вернее сказать, вполне вероятно, что я бы его все равно не нашел.

Значит, мысленно? Это будет точнее. Я не стал искать. Как только я решил, что меня уже не видно из дома, я повернул к сараю и поспешил укрыться в нем.

Придет ли Мона в отчаянье? Знала ли она, что Рэй изменял ей с другими женщинами, как только представлялась к тому возможность?

А может быть, и она такая же, как Патриция? Возможно, Рэй и Мона не ревновали друг друга и делились своими похождениями?

Я дал себе слово все выяснить. Если кому и суждено воспользоваться, так это мне…

Я чуть не уснул в ванне и едва не поскользнулся, вылезая из нее, — я совершенно не владел своими движениями.

Что теперь предпримем мы — трое? Не спать же ложиться. Разве можно спать, когда муж гостьи…

— Нет, Спать невозможно. К тому же комнаты становились ледяными и в легком халате меня пронизывала дрожь. Я надел серые фланелевые брюки и выбрал самый теплый пуловер, который надевал обычно, только когда шел расчищать снег на дороге.

Одна из свечей догорела, и я зажег вторую, надел ночные туфли и направился в гостиную.

— Есть ли в подвале запас дров?..

Мы почти никогда не пользовались камином, разве что принимая гостей.

В подвал спускались по лесенке, подняв трап, что затрудняло доставку топлива.

— Думаю, что еще есть…

Машинально я взглянул на бутылку виски.

Когда я уходил, в бутылке оставалась половина, а сейчас едва на донышке.

Изабель проследила за моим взглядом и, разумеется, поняла его значение.

Ее следующий взгляд — на лицо Моны — послужил мне ответом.

Раскрасневшаяся Мона спала в кресле, я раскрывшийся капот обнажал ее голое колено.

Приоткрыв глаза, я обнаружил, что лежу на диване, накрытый пледом в красно-сине-желтую клетку. Занялся день, но свет едва проникал сквозь густо заиндивевшие окна.

Что меня сразу поразило, а может быть и разбудило, так это привычный запах, нормальный утренний запах: запах кофе. Нахлынули воспоминания о прошедшей ночи. Включено ли электричество? Слегка повернувшись, я увидел Изабель, стоявшую на коленях перед камином.

Голова у меня раскалывалась и совсем не было желания вступать в новый день. Хотелось вновь уснуть, но прежде чем я успел закрыть глаза, жена спросила у меня:

— Отдохнул немного?

— Да… кажется…

Встав, я обнаружил, что напился накануне куда сильнее, чем предполагал. Все тело ломило, и голова кружилась.

— Скоро дам тебе кофе…

— А ты поспала? — спросил я, в свою очередь.

— Подремала…

Нет. Она стерегла нас, меня и Мону. Она, как всегда, была безупречна.

Таков уж у нее характер, что бы ни происходило, вести себя безукоризненно.

Я представил себе, как она сидела в кресле, переводя взгляд с Моны на меня, и бесшумно вставала, чтобы подбросить дров в камин.

Потом, с первым проблеском зари, погасила драгоценную свечу и пошла на кухню в поисках кастрюли с самой длинной ручкой. Пока мы спали, она и о кофе позаботилась.

— Где Мона?

— Она пошла одеться…

В комнату для друзей, что находится в конце коридора, окнами на пруд.

Я вспомнил о двух чемоданах из синей кожи, отнесенных туда Рэем перед поездкой к Эшбриджам.

— Как она?

— Она еще не отдает себе отчета…

Я прислушался к вою урагана, завывавшему столь же сильно, как и тогда, когда я засыпал; Изабель налила мне кофе в мою привычную чашку у нас, у каждого, было по своей чашке; моя чуть больше, так как я пью много кофе.

— Надо принести дров…

Корзина, стоявшая справа от камина, была пуста, а в камине уже догорали последние поленья.

— Я спущусь в подвал.

— Помочь тебе?

— Нет, что ты…

Понятно. Поглядывая на меня искоса, она видела, что я едва держусь на ногах с похмелья. Она всегда все знает. Какой смысл притворяться?

Я допил кофе, закурил и прошел в комнатку рядом с гостиной, которую мы называли библиотекой, потому что вдоль одной из ее стен стояли полки с книгами. Отогнув овальный ковер, я обнажил трап, и только поднимая его, спохватился, что мне нужна свеча. Все было туманно, казалось призрачным.

— Сколько остается у тебя свечей?

— Пять. Только что я поймала по транзистору Хартфорд…

Это ближайший к нам большой город.

— Большинство районов находятся в нашем положении. Всюду ведутся работы по восстановлению телефонных и электрических линий, но остаются еще уголки, куда невозможно проникнуть…

Я представил себе людей, работающих среди снежного бурана, забирающихся на обледенелые столбы. Представил себе аварийные машины, которые прокладывают путь среди слежавшегося за ночь и неперестающего валить снега.

Со свечой в руке, я спустился по лестнице и углубился в подвал, высеченный в скале, желтой скале, которая и дала название старинной ферме. Меня охватило искушение усесться там, чтобы в одиночестве поразмыслить.

Но о чем? Все выяснено. Не о чем больше думать.

Остается поднять наверх дрова…

Об этом утре у меня осталось расплывчатое воспоминание, как о некоторых воскресеньях моего детства, когда из-за дождя невозможно было выйти и я не знал, куда себя девать. Тогда мне казалось, что люди и вещи — все — не на своем месте и звуки, как уличные, так и домашние, изменились. Я чувствовал себя потерянным, и на сердце наваливалось отчаяние.

Это мне напомнило одну странную подробность. Отец в такие дни вставал позднее, и я присутствовал при его бритье. Он ходил по комнатам, одетый в старый халат, и его запах, как и запах спальни, был не таким, как обычно, возможно, потому, что в этот день уборку производили позже.

— Добрый день, Доналд… Вы поспали немного?

— Да, спасибо. А вы?

— Я, видите ли…

На ней были черные брюки и желтая фуфайка. Она была причесана, подкрашена и с усталым видом курила сигарету, лениво помешивая ложкой в чашке.