В тупике - Сименон Жорж. Страница 22

Прошло целых два месяца, а Владимиру все еще случалось, в особенности по утрам, когда он просыпался, говорить по-русски, чувствуя в то же время, что слова его погружаются в пустоту, и снова понимая, что он опять заговорил с Блини. А койка Блини на яхте так и стояла пустой. Дважды за это время, когда Владимир возвращался в поздний час, а с востока задувал сильный ветер, на эту койку, не раздеваясь, валился немой — огромная голова его, казалось, была кое-как сработана топором из деревянной чурки, огромные ноги всегда оставались босыми, а рот был разинут в беззвучном смехе.

Стоял июнь, вернее — близился июль. Просторные, свежеокрашенные пляжные постройки распахнули настежь окна и двери, и под рев громкоговорителей вовсю торговали чем угодно, от мороженого до буйябеса, коктейлями и тепловатым пивом. По всему пляжу, вкривь и вкось, выросло штук двести кабинок, а над ними — вышки для прыжков в воду и спортивная горка. Тротуары превратились в сплошную террасу, тесно уставленную круглыми столиками и легкими металлическими стульями.

В порт что ни день заходили все новые и новые суда, крупные и мелкие, байдарки, каноэ и еще какие-то нелепые предметы, похожие на гигантских пауков и приводимые в движение педалями.

По вечерам кто-нибудь приносил на мол граммофон, люди рассаживались в ряд и часами слушали его, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Какое-то здание, высотой с колокольню, заполненное крошечными квартирками, словно улей сотами, было набито до отказа, и все его окна зажигались, одно за другим, а на балконах виднелись чьи-то тени, облокотившиеся о перила.

Неужели Лили догадалась? Владимир всегда садился в один, и тот же уголок возле стойки. Как-то раз, выпив больше обычного, он внезапно вскочил с таким взволнованным видом, что руки Лили, наливавшие кому-то вино, застыли в воздухе. Она поняла: Владимир испугался! Она могла бы поклясться, что он чуть было не бросился бежать в кухню. И тут же проследила за его взглядом и нахмурилась: в кафе вошла компания парней. Владимир уселся на место, явно стыдясь своего волнения.

— Что с вами такое случилось? — спросила Лили. Он сделал вид, будто осматривает свой диванчик, потом ответил:

— Да ничего… Показалось, что меня укусила какая-то букашка…

Лили заметила, что один из вошедших парней был примерно того же роста, что Блини, и одет был в белые брюки и полосатую тельняшку, а на голове красовался американский берет.

Так одевались многие, но на сей раз это застало Владимира врасплох. Он даже не смотрел на застекленную дверь, когда за ней возник какой-то размытый силуэт. А ему почудилось, что вошел Блини…

По вечерам, возвращаясь из «Мимоз», он с тревогой вглядывался в темноту — ведь теперь в любой час парочки обнимались на каждом углу; люди с удовольствием спали на открытом воздухе, вместо того чтобы улечься в кровать. И вот перед тем, как войти в кубрик, он всегда зажигал свет, будто опасаясь, что сейчас увидит Блини спящим на своей койке. В Тулон он больше не ездил. Но ведь кавказец мог оказаться и в любом другом месте. Может, уже близко и появится с минуты на минуту.

От любого неожиданного звука Владимир вздрагивал и оборачивался, бросая злобные взгляды на тех, кто испугал его, сам того не зная.

За эти два месяца произошло два события: была сказана фраза, была сломана нога. И как раз фраза-то имела дальнейший отклик.

Элен по-прежнему жила на борту яхты, читала или рисовала акварелью, готовила себе еду, а ранним утром каталась на моторке. С Владимиром она обменивалась лишь несколькими словами, и то по необходимости.

Что касается работы — ее иногда выполнял Тони, иногда немой. Яхта содержалась в чистоте, но не более того. Тони по-прежнему рыбачил по ночам. Странный это был парень. С тех пор как он оказался на жалованье у Жанны Папелье, он стал называть Владимира капитаном, с самым серьезным видом прикладывая палец к козырьку фуражки.

— Что прикажете нынче утром, капитан? Он говорил «капитан» даже тогда, когда они вместе играли в белот, но это не мешало ему во всем поступать по-своему. Ему случалось развешивать для сушки сети вдоль всего борта. Он брал для своих нужд инструменты из машинного отделения, и Владимир не мог бы поручиться, что тот их не присваивает.

— Скажите, капитан, можно я возьму немного троса для моей сети?

В запасе было немало катушек нового троса, и Владимир не отказал. Он смутно помнил, что в тот день Элен была на палубе и слышала этот разговор. Но ведь она никогда не занималась яхтой.

— У меня вопрос к вам, — сказала она.

— Я вас слушаю.

— Вы разрешили Тони взять трос? Сеть сохла на молу, и новый трос поблескивал на солнце.

— Он спросил разрешения…

— И вы дали это разрешение?

Лицо его залил румянец, и он уставился взглядом в палубу, чтобы она не увидела, как горят его глаза.

— А моей матери известно, как разбазаривают снасти, предназначенные для яхты?

Не шевелясь, не дрогнув, он произнес:

— Вашу матушку не интересуют какие-то там веревки!

— Вот потому-то ее все и обкрадывают!

Он все еще оставался неподвижным, только дыхание его участилось.

— Вы составите для меня список всего, что имеется на борту. Я также требую, чтобы этот немой больше не чинил на палубе свои рыболовные принадлежности.

— Хорошо, мадмуазель.

— Минутку. Сколько стоит такая катушка троса?

— Около двухсот франков.

— Спасибо. Можете идти.

Он так и не узнал, сообщила ли Элен об этом матери. После очередного запоя та, как всегда, вела добропорядочную жизнь в течение нескольких недель, что очень раздражало слуг. Первой жертвой оказалась Жожо. Что произошло между обеими женщинами? Однажды утром, подходя к вилле, Владимир увидел, как Дезирэ спозаранку возвращается с вокзала.

— Одной меньше! — цинично объявил шофер. Жожо уехала после сцены, разыгравшейся накануне вечером. Отныне дом опустел, и надо было заполнить его деятельностью иного рода. Жанна Папелье была уже на ногах. Голос ее раздавался со стороны оранжереи — она отдавала распоряжения садовнику.