Путь на Грумант - Бадигин Константин Сергеевич. Страница 19

Общими усилиями были вырезаны все тридцать две фигуры. Федор умудрился обтачивать их даже острием топора. Половину фигур вымазали сажей, а другие оставили белыми.

Таким же образом из широкого обрезка Федор смастерил шахматную доску, расчертив ее на квадраты раскаленным гвоздем.

Кажется, все умел Федор, уж только неповоротлив очень да домосед большой. Впрочем, в решительные минуты вся его неповоротливость разом пропадала.

В общем же он был прямой противоположностью Шарапову — страстному охотнику и весельчаку, которого не брали никакие неудачи и лишения.

Как только шахматы были готовы, они стали одним из любимых развлечений всех зимовщиков.

Попрежнему хватало всякой домашней работы, никто не бездельничал. Ване, как зуйку, поручили уборку избы, чистку и мытье посуды; Федор заботился о приготовлении пищи и хранении продуктов. Снег для вытапливания воды приносили по очереди. Химков и Шарапов рубили и таскали в избу дрова. В свободное время грумаланы любили послушать Степана Шарапова, неистощимого песенника и сказочника.

Слушая то веселые, то заунывные, страшные или шутливые песни, зимовщики, лежа и сидя вокруг Степана, забывали, что они одиноки и заброшены на диком, холодном острове среди океана. Иногда под грустный напев у них нет-нет и блеснет слеза. Вспоминались родные места, семья и все дорогое сердцу, оставленное там, далеко на родине.

Самым признательным и неутомимым слушателем песен и сказок Степана был Ваня. Он мог допоздна сидеть, подперев руками подбородок, не сводя с рассказчика глаз. Его мохнатый друг — медвежонок лежал рядом, свернувшись клубком и временами тихо взвизгивая во сне.

Шарапов и бывальщину рассказывал: про зверей, охоту, плаванье по морям и зимовки на разных промыслах. Иногда в бывальщину незаметно вплеталось сказочное и волшебное, но тоже навеянное самой жизнью. Особенно много знал он сказок-рассказов про цингу. Опасна для промышленников сама болезнь, зловещим было и ее сказочное отражение. В поморских сказаниях «цинга ходит въявь», то есть живет, ходит, разговаривает, как и все люди. Цингу обычно представляли в образе уродливой костлявой старухи.

— Старуха Цинга злющая баба, недаром дочерью царю Ироду приходится, — начинал Степан. — Лицо у нее синее, морщинистое, зубами ляскает, глаза, как у волчицы, горят. Все норовит на человека свою болезнь напустить. И сестер у нее много. Одиннадцать ровным счетом, все красавицы и рее разряженные. Сестры-красавицы во сне охотников обольщают: то женой, то невестой прикидываются. Как захочет молодец еще раз жену или невесту увидеть, так и пропал, спать будет много. Тут старуха Цинга его и прихватит. Является к людям старуха с сестрами своими только в пургу сильную.

— Неужто это и вправду бывает? — недоверчиво спросил Ваня.

Да, сынок, сказку иную от правды не отличишь, — отозвался Алексей. — Есть у страшной старухи Цинги красавицы сестры — сны волшебные. Стерегут они, заманивают нас, погубить могут того, кто снами утешается да про Цингу забывает.

И про морошку да салату в иных сказках не зря говорится — боится их старуха Цинга. Хорошо еще теплую оленью кровь пить. Тебе, Федор, больше всех остерегаться надо старуху-то да ее сестер молодых. Любишь ты лишнее поспать, смотри заболеешь!

Больше пяти-шести часов, братцы, спать нельзя. На воздухе надо быть, холоду не бояться. Мясом сырым не брезговать. Вот и все наши правила старинные, как от цинги на зимовье уберечься.

Глава девятая

«АСТРОНОМИЧЕСКАЯ ПАЛКА»

Медленно течет полярная ночь. Вот еще прошли сутки. Снова залили жиром светильник, и новая зарубка появилась на деревянном календаре.

Пурга все не стихает, все шумит в снежных просторах за стенами зимовья… Третий день уже свирепствует северо-восточный ветер, полуночник, наметая вокруг каждого препятствия саженные сугробы и завывая в ущельях. Порой ветер так встряхивает избушку, что, кажется, вот-вот отлетит крыша.

В избе душно и дымно. Ставни вдвинуты внутрь бревен и черный едкий дым, заполняющий верх горницы, клубами выходит через окна.

Временами вместе с ветром в избу врывается мелкий снег. Огонь в светильне начинает коптить и колебаться, на стенах оживают причудливые тени. Сидящий у жирника Федор Веригин каждый раз закрывает от ветра огонь своей широченной мозолистой ладонью.

Никто из зимовщиков не спит. Каждый молча водится с какой-нибудь работой.

— Ну и разбушевался Грумаланский Пес! Осерчал! Видно, хмельного не хватило! — наконец заговорил Шарапов. Произнеся эти загадочные слова, он остановился и вопросительно посмотрел на товарищей.

— Ну, расскажи, расскажи, дядя Степан, про Пса-то, давно хотел послушать.

Ваня подвинулся ближе, приготовился слушать, зная, что веселому и живому Шарапову невтерпеж долгое молчание.

Ну-к что ж, ладно, слушай, только чур, не перебивать. Любит винцо Грумаланский Пес, вот и лютеет, когда охмелиться нечем. Обернется он полуночником, да и гуляет у Мурманского Носа, корабли поджидаючи. А встретит корабль, хмельным грузом груженный, обернется в южный ветер. И пойдет гулять взводень страшный по морю. Ураганом кинется Грумаланский Пес на лодью. Паруса порвет, мачты сломает, разметет ту лодью по бревнышкам. А бочки с вином да с ромом не утонут, выплывут. Погонит их к себе домой, на остров, Пес Грумаланский. Пир горой да веселье на острове пойдут. В гости к себе позовет Пес старуху Цингу с сестрами, вместе веселятся. Тихо тогда на море. Ежели весной или летом это случится, в самый раз тогда на моржовый промысел грумаланам отчаливать, а зимой — по пастям кулемкам иди, не бойся: ветра долго не будет. А другой раз, бывает, Пес к себе в гости чудище морское — рачьего царя — позовет, царя всех зверей морских. Тогда у промышленника на зверя морского богатый промысел будет. Несторожкий зверь делается. Не уходит от человека, хоть руками бери.

— Степан, а где рачий царь живет? — не утерпел Ваня.

— Живет он в море нашем, Студеном. Между Грумантом — островом да Новой Землей. Ему просторы морские надобны: велик он, рачий царь, больше кита… Боятся поморы-охотники Грумаланского Пса. Как к Груманту причалят, первого оленя убьют — Пса одаривают, чтобы подобрел. Человека погубить ему — раз плюнуть. В оленя, в песца и других зверей да птиц он обернуться может. Бывали случаи, в любимую собаку охотника превращался да лаем своим вглубь острова завлекал хозяина. И гибнул промышленник: или замерзнет, или в пропасть свалится… Париться в бане Пес страсть как любит. Правда аль нет, не знаю, только сказывали мужики наши, что видели и баню его — в пещере большой на горе устроена. И будто в бане той они каменку еще горячую видели и веники березовые, как деревья великие, охвостанные и опаренные тут же лежали.

Степан остановился, чтобы передохнуть.

— Ну-к что ж… А ежели кто хочет с Псом Грумаланским дружбу завести, это можно. Нужно только подход знать. Обязательно луну ждать надобно, чтоб на полный свет была. Дождался луны, бери нож, иди в пещеру к Псу. Придешь, сразу же ножом кругом себя землю очерчивай да нож за кругом в землю воткни. Ну и жди. В полночь лай собачий услышишь, да страшный такой, что волос на голове в щетину идет. Прибежит в пещеру лохматый черный Пес, ростом с лодью хорошую. А ты не пугайся. Тогда и дружба пойдет. Будет Пес Грумаланский в промысле помогать: лаем на добычу наводить. Другие того лая не слышат. А кто с Псом подружился, по лаю только и ходит. То оленей без числа настреляет, то тьму гнезд гагачьих найдет, то стада гусей большие. А то Пес ему в кулемки сотнями песцов загоняет… Да недаром дается счастье-то! Сказывают старики, если охотник тот помрет на острове, земля его не примет. Так и торчит сухой, как дерево, где-нибудь меж скал…

Степан умолк, молчали и остальные. Незаметно под сказку Степана прошел час. Еще один час из многих-многих часов бесконечной зимовки.

Вот так в пургу, у огонька, возникла когда-то легенда про Грумаланского Пса. Постепенно обрастала она все новыми и новыми поворотами и подробностями, придуманными у печки в ненастье, долгой зимней ночью.